– Ты пойдешь?
– Куда? – не понял Глеб.
– А говоришь – слышал! Ванесса Мэй приезжает…
– Нет. Я думал, ты про этих уродов…
– Каких? – не понял сосед.
– Там эти вновь прибывшие друг друга порезали.
– А-а… Да пускай хоть порежут, хоть передушат… Я чего им – мамка, что ли?
Это был четвертый, вполне приемлемый вариант поведения, и о нем ни в каком кодексе чести ничего сказано не было.
12
Наконец лето все-таки закончилось, и сентябрьские утра, все как одно, имели запах тонкий и пронзительный. То ли это был запах листвы на бульваре, только начавшей опадать, или же осенняя Нева приносит с собой ароматную прохладу прямо из Ладожского озера.
Почему-то это было грустно.
Вообще весь город замер в предвкушении осени.
Самое главное – осень еще нельзя было увидеть. Едва пожелтевшую кое-где листву можно было отнести и к засушливому лету. Но осень чувствовалась, и Глебу тоже сделалось не по себе.
Пару раз после уроков они с Корнеевым ходили гулять. Все было так, как и раньше, может быть, только смена настроений у Корнеева стала происходить резко и непредсказуемо.
Они забрели на пляж Петропавловской крепости. Долго бродили по берегу. Сели на траву с той стороны, которая обращена к Кронверку.
Перед ними в бурой воде плавали утки.
По случаю такой осени за пазуху Глебу приятели купили коньяк в удобной плоской бутылке.
Глеб дожевал сморщенное яблоко, бросил огрызок:
– Все равно чего-то не хватает…
Он презрительно посмотрел на бутылку в руке, из которой только что сделал хороший глоток.
– Тебе всегда чего-то не хватает, Глебыч, – совсем не понял Глеба Корнеев.
Глеб промолчал. Не стоило объяснять Славе, что он имел в виду. Что на месте Корнеева Глебу хотел бы видеть особу женского пола, чтобы прогулка приобрела «высший смысл».
В таких умозаключениях прошли сентябрь и половина октября.
От ощущения неполноценности происходящего Глеб становился раздражительным. Его могло вывести из себя даже утреннее бритье.
С Корнеевым они виделись все реже. В выборе между учебой и женским полом Слава окончательно выбрал второе. Его избранница была хороша собой и, учась курсом старше, к учебе относилась с такой же, как и Корнеев, прохладой.
Они могли неделями пропадать у Корнеева на даче, после чего Слава являлся в институт похмельный и похудевший.
Как-то в середине октября к Глебу в комнату постучался Влад.
– Сидишь? – спросил он с таким видом, как будто мог предложить какую-то фантастическую альтернативу.
– Нет, по потолку гуляю, – криво сострил ужинавший Глеб.
– Сегодня чо?
– И «чо»? – передразнил Глеб, зачерпывая ложкой гречневый суп.
– Суббота, – ответил сам себе Влад. – У меня день рождения!
– Ну поздравляю, – промычал Глеб, не отрываясь от супа. – Он у тебя что, каждую субботу?
– Да ну тебя. Я, короче, приглашаю, – нормальное человеческое общение до сих пор давалось Владу с трудом.
– А раньше-то мог позвать? Куда я теперь – без подарка, – заводил Влада Глеб.
– Я вчера заходил – вас никого дома не было.
– Записку бы оставил!
– Писать не умею, – Влад распознал наконец насмешку Глеба. – Короче, я жду! Все придут часиков в восемь…
– Кто все? – спросил для порядка Глеб.
– Дружинин придет. Виталик. Короче, мужская компания… Не знаю, может, Кабан появится.
Кабан – так прозвал своего соседа Влад. Фамилия соседа была, понятное дело, Кабанов. Это был хмурый третьекурсник, которого никогда не было дома.
– Другого я не ожидал, – пробормотал Гончаренко. Вслух же произнес:
– Ладно. Побреюсь и спущусь…
В комнате у Влада был накрыт стол. Даже не смотря на то что было заметно: этот стол – сотворенное именно мужскими руками убожество, на столе присутствовали все необходимые аксессуары – скатерть и даже салфетки. Глеб вспомнил, как Влад недавно обругал непутевых девок-соседок за то, что вместо салфеток девицы использовали туалетную бумагу.
– Она же в туалете не висела, – протестовали девки.
– Как-то вообще, блин, неприятно… – аргументировал Влад.
Туалетную бумагу заменили одноразовыми носовыми платочками.
– Мужчина! – похвалил Глеб Влада. Тот, огромный, толкался у плитки, на которой вкусно шипело еще не представленное гостям кушанье.
– Подожди еще, – суетился Влад, возясь с блюдом.
Пришел Виталик – молчаливый носитель редкой по размерам бородавки на верхней губе. Все, кто впервые видели Виталика издалека, думали, что на его губу присела крупная муха. Приблизившись к нему – разочаровывались. Зато Виталик навсегда приобретал определение – «тот, что с бородавкой». На вопрос, например, по телефону «какой Виталик», он сам пояснял – тот, что с бородавкой. Фамилией его никто не интересовался. Если узнавали – разговор был примерно такой: