День, когда заговорило радио. Рассказы

– Валера!

– Кто ты? – испугался Валерий Федорович, вышел в прихожую и на всякий случай проверил, заперта ли дверь. Дверь была заперта. Мужчина выглянул в окно, но и там никого не было, только отвратительные пьяные подростки из соседнего дома.

– Валера… Ты меня слышишь? – теперь Валерию Федоровичу было очевидно, что звуки доносятся из радиоприемника.

– Слышу. Ты кто?

– Это секрет… Но знай, Валера, я тебя очень люблю.

– Жена дома… Может, завтра где-нибудь встретимся? Ты кто, где живешь?

Однако приемник ничего не ответил Валерию Федоровичу. А вскоре, как обычно, заиграла музыка вперемежку с московским временем.

«И чё дальше? – подумал Валерий Федорович. – Любит она меня. Смешно. Дурочка. Молодая еще, наверное… Конечно, молодая, неопытная… Значит, я еще привлекательный мужчина. Раз нравлюсь таким молоденьким девушкам».

Мужчина потрогал себя за член. Он был на месте.

Валерий Федорович взял подмышку радиоприемник и отправился в спальню, лег рядом с женой, накрылся с головой одеялом и стал ждать.

Но ничего не происходило. То есть, никто ничего приятного – лично для него – не говорил. Так, для всех и в общих чертах.

– Ты че, ебанулся? – спросила утром жена, обнаружив, что муж спит в обнимку с включенным радиоприемником.

– Сейчас будут погоду передавать. Боюсь пропустить, – Валерий Федорович не растерялся. – Говорят, сегодня дождь опять будет. Сырая в этом году весна. Не надо сейчас ничего стирать.

– Ну-ну, – сказала жена. – Я и не собиралась.

…На следующий день – в субботу – Валерий Федорович отправился на кладбище. Убрал, на всякий случай, могилу умершей десять лет назад матери, покрасил оградку и перекрестился. Потом позвонил кладовщице Александре, за которой ухаживал 15 лет назад. Но трубку взял муж кладовщицы, Валерий Федорович не стал с ним разговаривать.

Спать Валерий Федорович лег в наушниках. В обнимку с радиоприемником. Но в ту ночь по радио опять передавали только музыку.

– Люблю послушать музыку в субботний вечер, – объяснил он свое необычное поведение жене. – Ты же не любишь. Дай спокойно послушать.

– Слушай, слушай. Только потом не жалуйся. Я тебя предупредила. Мне придури не надо.

В воскресенье утром Валерий Федорович купил батарейки и вставил их в радиоприемник. Ему показалось, что самое интересное и важное по радио передают именно в тот момент, когда он переносит приемник из кухни в спальню и обратно. Теперь радиоприемник работал непрерывно.

В воскресенье вечером Валерий Федорович опять заснул в наушниках и в них же проснулся.

– Продолжаешь? – поинтересовалась жена. – Зря.

Когда в понедельник Валерий Федорович вернулся с работы, радиоприемника на кухне не было. Не было его и в спальное. Только в десять вечера, перед сном, мужчина нашел сломанный корпус своего друга в помойном ведре. Там он обнаружил и все его внутренности: чудесные диоды, волшебные транзисторы и ослепительной красоты микросхемы. Нежные синие и розовые проводочки были частично оборваны. Наушники превратились в две раздавленные карамельные конфеты. Очевидно, что жена топтала наушники каблуками.

– Валера, я тебя предупреждала, а ты не послушал, – сказала женщина. – Пеняй на себя.

Валерий Федорович почувствовал недомогание, у него повысилось давление, из носа потекла кровь. Он подумал, что так, наверное, чувствовала себя царевна-лягушка, когда идиот царевич сжег ее шкурку. Однако свою жену Валерий Федорович царевной не считал, он взял со стола кухонный нож и отрезал ей голову.

Когда за мужчиной пришли милиционеры, они застали странную картину: Валерий Федорович в трусах и окровавленной майке, стоял на коленях, рядом с кухонным столом; на кухонном столе лежала тарелка, а в ней стояла (именно стояла, а не лежала) голова жены.

Создавалось впечатление, что Валерий Федорович ждет, когда же голова заговорит, а он не хочет упустить ни слова. Даже ухо приложил к ее губам.

– Не шумите, – попросил Валерий Федорович милиционеров, – она говорит очень тихо.

6. Чужие мысли

В детстве я был необычным ребенком. Я умел читать чужие мысли.

Впервые я догадался, что у меня есть такой дар в последнее лето перед школой, в шесть лет и десять месяцев. Это я знаю точно, потом что в этот день у отца был день рождения. Но мы с матерью в тот раз об этом забыли.

Дело было так.

Мать купила мне футбольный мяч и насос для него. Радуясь подарку я чисто случайно разбил отцовскую пивную кружку с выгравированной на ней надписью «За волю к победе. Отличнику боевой и политической подготовки Александру Вощюку». Кружка стояла на буфете.

В принципе, кроме надписи в кружке не было ничего ценного. Стандартная полулитровая кружка из толстого стекла. Даже без ручки, она откололась еще до моего рождения. Но отцу кружка была дорога как память о годах проведенных в спортроте, когда, по его словам, он подавал большие надежды как легкоатлет.

– Это мой талисман, – сказал отец. – Теперь он разбит.

– Ой, подумаешь, купим новую, и надпись сделаем не хуже прежней, – мать попыталась сгладить ситуацию.

– Папа, ты же ей никогда не пользовался, – я тоже не понимал, в чем ценность этой старой кружки.

– Не пользовался, потому что берег, – сказал отец, и больно ударил меня по затылку.

Я заплакал.

– Папа, ты – дурак.

– Эдик, я тебя просил никогда не называть меня дураком? Просил?

– Просил, но я забыл. Папа, прости меня.

Но отец не простил, стащил с меня штаны и отшлепал рукой фрезеровщика мою голую задницу. Как-то очень-очень больно. Аномально больно.

Этот стресс, как я сейчас понимаю, запустил во мне какие-то механизмы, видимо, я очень хотел понять, за что меня так побили. То есть, имело место гипертрофированное детское любопытство.

Отец тоже заплакал и обнял меня. И я вдруг ощутил себя его частью. Вместе со всеми его мыслями. Мысли были такие: «Анну Каренину» я не читал, поэтому меня не приняли на филфак, я остался без высшего образования, жена не любит, про мой день рождения все забыли, хотел выпить пива, но теперь не из чего». Все мысли отец думал одновременно. Но главной на тот момент была мысль, что сын его не уважает и смеется над ним. Эта мысль была передана, так сказать, прописными буквами.

Мать, опомнившись, оттолкнула отца и прижала меня к себе.

– Ты что творишь, скотина?

Едва она коснулась меня, внутренний телеграф отстучал теперь уже ее мысли: «Нет, надо разводиться, видно, чувствует, что мальчик не его, сама давно хотела грохнуть эту кружку о голову Александра».

Когда скандал улегся – мать решила все-таки не разводиться, ей пришлось сходить за пивом для отца, а потом и за водкой – я спросил:

– Мама, а кто мой папа?

– Как это кто? – мать побелела, но голос ее не дрогнул. – Пойди, полюбуйся, в соседней комнате пьяный лежит, день рождения с чертями празднует (отец что-то кричал во сне).