Год мертвой змеи

– Ни разу после вступления США в полномасштабную войну я не верил, что Ким Ир Сену удастся добиться победы. Хотя, конечно, начало было обнадеживающим...

Он снова помолчал и с отсутствующим видом посмотрел на свою свободную ладонь.

– Мы с вами и не слишком пытались помогать корейцам побеждать в этой войне, мы пытались хоть чуть-чуть помочь им обороняться. Но иногда мне казалось, что у них нет другого выхода, кроме как победить. Это, товарищ Разуваев, просто грустно.

Произнесенное слово было настолько необычным для этого кабинета, что генерал моргнул, и только многолетняя, въевшаяся уже в душу привычка к самоконтролю помогла ему не приподнять брови. К счастью, даже при том, что последняя фраза Сталина была обращена непосредственно к нему, сам Вождь в эту секунду находился метрах в шести или семи, лицом к висящей на стене карте, занавешенной сейчас широким белым полотнищем, и благодаря этому ничего не заметил.

– Я признаю, что мне сложно предугадать, что именно выберут американцы в качестве выхода из ситуации, в которую они сами себя загнали. Многие, а то и просто все возможные варианты мы с вами сегодня если не обсудили, то по крайней мере упомянули. Хоть какой-то худой, рваный мир в результате этих очередных дурацких переговоров в Паньмуньчжоне. Или – введение в войну уже не экспедиционных корпусов, а полностью развернутых армий всех участников конфликта. Как вариант – всех без, скажем, Греции и Турции. Всех с Турцией, но без Франции. – Сталин усмехнулся в свои седые усы. – Или без Абиссинии. Полномасштабное вторжение – уже под своими собственными флагами, а не под тряпкой ООН. Удар в основание Корейского полуострова. Высадка в район Шанхая. Высадка в район Находки и Владивостока. В район устья Тумыня, с выходом к Амурску и Хабаровску. Атомный удар по нашим группировкам в Европе. Развертывание на пространстве от Лиссабона до Кагосимы полномасштабной химической и биологической войны, на фоне которой 38-я параллель покажется нам счастливым детским праздником. И все это – на заднем плане того, что мы общими усилиями дожжем остатки Европы, и государства американского континента останутся единственными участниками всего этого, оставшимися не затронутыми новой чумой и вонью от миллионов разлагающихся тел, которые почти некому будет убирать. Попробуйте представить себе именно такое развитие этой ситуации, товарищ Разуваев. И скажите мне, что этого быть не может. Что каких-то девять с лишним миллионов убитых корейцев – хорошая плата за то, чтобы ничего этого не было.

Он опять посмотрел на генерал-лейтенанта грустными, больными глазами, и тот снова ощутил укол жалости, которой от себя не ожидал. Этот человек нес на своих плечах больше груза, чем любой из попятнанных осколками бомб атлантов у Нового Эрмитажа. На его руках было больше крови, чем, наверное, у Атиллы и Тохтамыша вместе взятых. Он был старым. Вытягивающему на себе четвертую войну генералу было жалко его так, что становилось жалко и себя.

– Три года назад американцы не были готовы к войне с нами, – глухо сказал Сталин, на этот раз глядя на посла и главного военного советника уже в упор. – Именно поэтому они якобы и потратили большую часть времени, продолжая топтаться между Сеулом и Кэсоном и кидая в огонь какие-то щепочки дивизионного уровня. Но за это время численность их вооруженных сил возросла с полутора миллионов до трех с половиной миллионов человек. Военный бюджет – вчетверо и больше. За два, за три года... Про флот я уже молчу... Вы понимаете, что этот может означать, товарищ Разуваев? Не представляя, что можно на такое ответить, генерал-лейтенант расправил плечи и в первый раз за все это время опустил глаза. Он понятия не имел, почему Сталин разговаривает с ним наедине в таком стиле. Если бы в кабинете были Громыко, Берия, Соколовский, Малиновский, если бы шел нормальный предметный разговор, это было бы гораздо лучше для того, тогда бы он если не придумал сам, то хотя бы понял с подачи других, что нужно говорить. Но так... Неужели Вождю просто хочется выговориться о том, что его мучает?

– Последний раз подобный уровень напряженности международных отношений мы с вами видели в 1949 году. Когда началась война в Корее, при всей ее неожиданности, это было даже полезно. Первый год этой войны позволил сбросить напряжение всем участникам потенциального конфликта великих держав. Те из американцев и англичан, у кого чесались руки повоевать и отмыться за старое, получили возможность повоевать практически в свое удовольствие. Те из них, кто выжил после контрнаступления китайских народных добровольцев, похоже, слегка протрезвели. Помните Зимнюю войну?

– Конечно, товарищ Сталин.

– Помогла она нам протрезветь, как по-вашему?

– Конечно, – снова ответил генерал-лейтенант. Он хотел добавить, что та страшная война их, собственно, и спасла, позволив начать перевооружение, реформу армии за полтора года до подхода их очереди участвовать во вселенской бойне в полную силу – вместо того, чтобы мучительно и безнадежно пытаться делать это уже под вражеским ударом, и так-то прорубившим европейскую часть страны едва ли не на треть. Но сказать это вслух он так и не рискнул – и правильно, разумеется, сделал. Сталин все равно спрашивал не его, а себя.

Еще в течение десяти или пятнадцати минут общение на темы, касающиеся участия в схватке за юг Азии обеих Корей, Китая, Британии, США и Советского Союза продолжалось в примерно том же стиле: генералиссимус говорил, генерал-лейтенант отвечал несколькими короткими словами или просто кивал. У него складывалось все более твердое убеждение, что, несмотря на всю расслабленность и даже чуть ли не потерянность Иосифа Виссарионовича, он на самом деле достаточно трезво его изучает, и вся эта комедия без единого зрителя призвана ответить на какой-то заранее подготовленный им для самого себя вопрос. Касающийся, разумеется, именно его, главвоенсоветника Разуваева. Сталин потратил на него уже больше двух часов и до сих пор не перешел к делу, ограничиваясь общим введением в свое понимание политических аспектов «большой» ситуации. Похоже, всей ее сложности генерал из своего дальневосточного болота до сегодняшнего дня действительно не видел.

– Ладно, – сказал Сталин, то ли прочитав что-то по выражению напрягшегося все же лица собеседника, то ли получив наконец ответ на тот самый, оставшийся с ним вопрос. – Я больше не буду вас обижать, товарищ Разуваев. Вы для этого слишком, гм... разумный человек.

Сталин хмыкнул и неожиданно жестко улыбнулся.

– В ближайшее время мы можем ожидать начала новой войны. Скорее всего – локальной. Вероятнее всего – начавшейся с какой-нибудь серьезной провокации, вроде той, которой с успехом воспользовались немцы в тридцать девятом. А может, и провокации никакой не будет – просто, скажем, ударят по Владивостоку, Баку и Аньдуну двухсоткилотонными атомными зарядами и потом объяснят сочувствующей «международной общественности», что это мы на них вероломно напали.

С улыбкой такие слова не вязались настолько резко, что только-только начавший отогреваться внутри генерал чуть не захлебнулся воздухом.

– Если перевести паровоз экономики на военные рельсы, то его уже нельзя просто так, отдав машинисту небрежное приказание, вернуть обратно. А американский... паровоз – это очень большой паровоз... С прицепленным к нему британским тендером, суммарный объем валового национального продукта которого тоже нельзя не уважать. Несмотря на наши успехи, несмотря на оставшуюся позади разруху... Да, страна отстраивается заново, и Советский Союз даже сумел первым в Европе отменить продовольственные карточки, но мы... Мы до сих пор отстаем. В течение трех лет этой войны мы отдавали корейским и китайским товарищам минимум. Через войну прошли и по очереди проходят 10 истребительных авиадивизий, несколько отдельных авиационных истребительных полков, включая 2 ночных, 4 зенитных артиллерийских дивизии, обеспечение для тех и для других: медики, связисты, интенданты, инженеры. Мы дали им несколько десятков торпедных и сторожевых катеров, несколько сотен самолетов, артиллерийских орудий, танков и самоходок. Сравнительно немного автомобилей и топлива, немного устаревшего для мерок хорошо обученной пехоты стрелкового оружия и чуть побольше боеприпасов. И очень много инструкторов, советников и инженеров, которые строят военные заводы по всему Китаю – на наши деньги. Военная помощь Китаю за последние годы составила... Да, она составила уже более четырехсот миллионов рублей... Это много. Вы, товарищ Разуваев, полагаю, знаете это не хуже меня. А теперь я задам вам один, самый последний на сегодня вопрос. Что, по-вашему, сделает генерал Дэ-хуай, если потеряет две трети своих сил и средств в течение одних суток?

Выйдя из кабинета Сталина почти через два часа после начала разговора, генерал-лейтенант испытал отчаянное желание уехать в гостиницу, потребовать у адъютанта принести из ресторана бутылку ледяной водки и выпить ее в одиночку, глядя на себя в зеркало. Посмотрев на вскочившего с дивана незнакомого подполковника, ожидающего чего-то в приемной, он представил, как Вождю рассказывают об этой картине, и сам себе покачал головой. Уже через несколько минут, шагая вниз по широкой лестнице, застеленной вытканной в цвета ленточки ордена Суворова ковровой дорожкой, пришпиленной к ступенькам латунными штангами, генерал Разуваев без большого труда заставил себя поверить в то, что на самом деле ему хочется не водки, а кофе. Спускаясь, он продолжил размышлять над цепочкой вопросов, исходящих из того самого «одного, самого последнего», ради которого Сталин потратил свое время на такую некрупную фигуру, как он.

Что сделает товарищ Йен-чан-чун Су-линг-ян[2 - Командующий действующей армией (кит.); знание, соответствующее генералу армии.] Пэн Дэ-хуай, потеряв две трети или даже половину сил и средств под первым атомным ударом, Разуваеву, как реалисту до мозга костей, было совершенно понятно: он немедленно выведет добровольцев с территории Кореи. Почему – понятно тоже.

Сражение на пороге собственного дома и за выживание собственной страны немедленно станет для него, как и для любого нормального человека, наиболее приоритетным. Возможно, Дэ-хуай оставит какой-то номинальный контингент для партизанской войны – хотя бы просто для того, чтобы сохранить уважение к себе у тех корейцев, кто не способен понять значимость для них выживания Китая как независимого государства.

Что сделает Ким Ир Сен после того, как остатки войск КНД уйдут, а обугленные по живому остатки его собственных регулярных частей во второй раз покатятся от искромсанной линии фронта на север – к горам, за массивы которых можно хотя бы попытаться зацепиться? И на этот вопрос ответ также может быть только один. Ким Ир Сен, человек достаточно неглупый, немедленно начнет переговоры о прекращении войны с теми, кто захочет с ним говорить.

Другой вопрос, что пошедшие на подобный шаг американцы будут прекрасно понимать, что, когда атомные бомбы упадут, никакие переговоры им нужны уже не будут, проблему Кореи они решат чисто военным путем, окончательно и навсегда. Это будет отличным уроком для тех азиатских государств, народы и правительства которых еще не осознали, что шутки кончились, – существования ни одного просоветского режима вне собственно Восточной и Центральной Европы они больше не допустят. И даже если Ким Ир Сену выстрелят в затылок его собственные боевые соратники и по отработанной немцами в 1944 году схеме заявят, что теперь они всецело за демократию и свободу в тех рамках, каковые им соблаговолят предоставить, только не бейте... Нет, и это тоже им уже не поможет. Возможно, кого-то из таких шустрых действительно оставят на номинальной должности, создав очередную марионеточную страну, типа Манчжоу-Го, – но это максимум.

Теперь дальше... Поглядывая на дома, мелькающие в окнах несущей его по Москве машины, генерал пожевал нижнюю губу и покосился на затылок адъютанта-капитана, боящегося пошевелиться на переднем сиденье. Этот адъютант был у него сравнительно новый, но он уже научился немного понимать корейский, и гораздо лучше – понимать самого генерала в те минуты, когда от корейского и китайского языков того уже тошнило. Наверняка это известно и Сталину, как известно ему и то, что генерал-лейтенант В. Н. Разуваев ни разу не позволил кому-то напомнить себе о своих старых ошибках. Возможно, это и предопределило выбор Вождя в свое время – поставить на потенциально звездную должность человека, не боящегося вспоминать о своих военных просчетах, за которые заплачено солдатской кровью. В какой-то степени это было даже полезно. Теперь генерал прекрасно знал границы своей удачливости и своей компетентности. Он не обладал агрессивностью Жукова, тонкостью Конева, невероятной, граничащей чуть ли не с ведьмачеством интуицией Батова. Но он был цепок и умел, и это уже само по себе было много.

– Подъезжаем, Владимир Николаевич, – повернулся к нему на мгновение капитан.

Нечленораздельно буркнув, генерал склонил голову и, снова отвернувшись к окну, продолжил размышлять на ту тему, от которой его отвлекли ненужные размышления о самом себе. Существование Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи, подписанного в феврале 1950 года Советским Союзом и Китаем, остановило в свое время американцев от прямого нападения на Китай, готового перерасти в новую схватку за владычество над восточным полушарием в тот момент, когда они совершенно не были к этому готовы. Сейчас момент полностью другой, и Корея может оказаться просто подходящим поводом. То, что не слишком, к собственному изумлению, успешно воюющая держава наращивает военный потенциал невиданными за последнее десятилетие темпами, не должно удивлять никого. Это удобно, потому что легко объяснимо. Но вот остальное... Отдельная, очень важная деталь, явно «зацепившая» и самого Сталина, – это то, что американцами и англичанами выводятся из консервации сотни эсминцев, десятки крейсеров и авианосцев. Вот это объяснить Корейской войной уже невозможно – флот у Народной Кореи кончился еще в 1950-м, и 5-6 торпедных катеров, ежегодно переправляемых им по железным дорогам и вдоль побережий служат лишь одной-единственной цели: вызвать ответ, стоимость которого будет гораздо выше, чем стоимость самих катеров – даже если все они до последнего погибнут в бесплодных атаках. Условно говоря, если построить тяжелый бомбардировщик стоит полтора миллиона рублей, то для того, чтобы его сбить, нужно будет потратить все двадцать: сконструировать, довести и построить способный потягаться с ним в небе истребитель, выпускать зенитные пушки, прицелы к ним, производить массу боеприпасов, обучать летчиков-истребителей и зенитные расчеты и так далее... Подобный подход Советский Союз изо всех сил старался применять где только возможно – причем как качественно, так и количественно. Отсюда и практически бесполезная в полномасштабной мировой войне пара легких авианосцев, и безумные по дороговизне линейные корабли, против каждого из которых американцы и англичане в любой момент могут выставить по четыре своих, и все остальное.

Как любой нормальный армеец, генерал Разуваев полагал, что в годы войны стране гораздо выгоднее строить танки и самолеты, чем линкоры и крейсера, но то, что в относительно мирное время флот гораздо полезнее и тех, и других, он уже вполне понял. Созданное всего пять-шесть лет назад первое поколение строевых реактивных истребителей уже устарело, армады всего восемь-десять лет назад не имевших себе равных прославленных «Т-34» или законсервированы, или потихоньку переправляются тем же китайцам. Но при этом и предвоенные, и построенные в самое тяжелое военное время корабли продолжают плавать по своим морям и океанам и заставляют врагов вводить в строй по пять своих вымпелов на каждый советский: слишком уж хороший, неожиданный урок они получили в 1944-м.

Двадцать минут назад генерал потребовал от своего адъютанта кофе, и тот не нашел ничего лучше, как отвезти его в «Метрополь». Машина остановилась у подъезда, и капитан, выскочив со своего места и потратив полминуты на то, чтобы уже почти профессионально оглядеться вокруг с ладонью на раскнопленной кобуре, открыл ему дверцу. В Корее капитан был неформальным командиром «внешней» группы охраны главного военного советника, состоящей из корейских ребят во главе с их собственным командиром, и то ли неосознанно, то ли совершенно целенаправленно успел многому от них нахвататься.

– Номерок, пожалуйста, – старый, но крепкий еще гардеробщик принял у генерала шинель и фуражку, посмотрев на него цепкими, серьезными глазами. Или бывший пограничник, или старый чекист. Что он, интересно, делал во время войны?

Капитан прошел вперед, в зал, и через минуту вернулся, молча кивнув. Он нравился генералу, поэтому тот и забрал его, тогда еще старшего лейтенанта, из своего округа – Белорусского, Западного, Минского, – как бы он по очереди ни назывался. За войну капитан выслужил лейтенантское звание из сержантского, то есть был тем, кого американцы называют «мустанг», а англичане «ранкер». В строевых частях он успел дорасти всего-то до исполняющего обязанности командира роты мотострелкового батальона гвардейской танковой бригады, но даже уже когда они сработались, генерал Разуваев пообещал себе не держать не старого еще, бывалого строевого офицера при своем дряхлеющем теле слишком долго. Если они сумеют пройти Корею вместе до самого конца, он с чистым сердцем отпустит его учиться. Если получится – сразу в академию Фрунзе, а если нет – то куда возьмут. Он слишком уважал этого мужика для того, чтобы держать его на привязи. Но все это – только если не начнется следующая бойня, в которой пехотинцам, как обычно, будет не до учебы.

Высокий худой человек в черном и белом проводил мрачного генерала к столику в самом дальнем от сцены углу зала. В ресторанах Разуваеву приходилось бывать все же не слишком часто, но что ему там нужно, капитан уже знал. Чашка с горячим, насыщенным сахаром кофе появилась в его пальцах, стоило ему только присесть и протянуть в сторону руку. Выпив ее как курортный жлоб, в два глотка, генерал посмотрел в тисненый узор обивки стен и ощутил, как голова проясняется. Все-таки решение не пить водку было совершенно правильным. Возможно, Сталин завтрашним днем вызовет его уже для нормального, прямого разговора. Почему он выбрал на роль главного военного советника именно Разуваева и почему оставил ему эту должность на все эти годы? Округом он, тогда еще генерал-майор, командовал всего-то с июля 1945-го по февраль 1946-го. Но даже отсутствие равного Курску и Оснабрюку блеска в его военном пути, даже провал его первого удара на Севастополь не заставили Ставку поставить на нем крест. А теперь это. Интересно, для чего его так оберегают? Или ему кажется?

Певица на сцене начала что-то негромко петь – что-то непонятное, то ли без слов, то ли на незнакомом языке. Генерал посмотрел и поморщился: он не любил джаз. Потом, пользуясь ясной головой и четким на ближайшие, как он знал, часы зрением, огляделся и вокруг. Капитан пялился на сцену, но это его право – здесь безопасно. За столиком справа – достаточно спокойная четверка: высокий светловолосый крепыш в парадной форме летчика полярной авиации (в этих знаках различия генерал никогда не разбирайся) и подполковник бронетанковых войск – оба были с женами или подругами. Поймав взгляд генерала, офицеры встали и вытянулись – возможно, не в первый раз, но до сих пор он их не замечал. Успокаивающе качнув рукой и брезгливо скривившись на широкую улыбку одной из женщин, по виду – клинической дуры, Разуваев повернулся в другую сторону. Там оказался одинокий человек в штатском, приветственно поднявший бокал. Стол перед ним был пустым. Товарищ из военного министерства?[3 - В феврале 1950 года Министерство (до марта 1946 года – Народный Комиссариат) Вооруженных Сил СССР было разделено на Военное и Военно-Морское министерства СССР, просуществовавшие до марта 1953 года.]

Лицо человека на мгновение показалось генералу знакомым, но потом он понял, что скорее всего ошибся. Более того, даже но самому жесту можно было понять, что это чужак: скорее всего европеец или североамериканец. В Советском Союзе откозырять стаканом или бокалом может разве что женщина, ни одному мужчине такое в голову не придет.

«Предположим, – подумал он, снова уткнувшись взглядом в стену. – Предположим, первый удар их нового наступления будет не атомным. Скажем, химическим. В Корее это действительно может оказаться более выгодно – атомное оружие в гористой местности и при хорошей инженерной подготовке оборонительного рубежа и в самом деле будет не слишком эффективным. Кроме того, при всей убогости системы ПВО, на две трети обеспечиваемой одним их 64-м истребительным авиакорпусом, истребители защищающих небо Кореи полков способны проредить боевые порядки носителей атомного оружия до такой степени, что даже сам успех бомбардировки не сможет компенсировать ожидаемый уровень потерь. И если при ударе, скажем, по Баку или Грозному прорыв даже одного бомбардировщика окупает потерю целого звена с несколькими зарядами на борту, то испепеление какого-нибудь Унсана или Симпо, со всеми их окрестными деревушками, не стоит такого риска – как не стоит он и собственно атомных зарядов, которых на них вдруг придется потратить.

Вероятно, Сталин был совершенно прав, настолько регулярно осуществляя ротацию советских истребительных авиачастей с самого начала их участия в войне. При том, что действительно выдающихся асов эта война пока дала лишь считанные единицы, через Корею прошло уже десять истребительных авиадивизий – считая с отдельными, это 29 полков. Теперь у страны есть уже больше тысячи обстрелянных боевых летчиков-истребителей нового, реактивного поколения, только и мечтающих увидеть «В-29» в своем прицеле.

Бактериологическая война провалилась с тихим, но отчетливым треском, со скандалами в ООН, погасить которые американцам стоило больших трудов. Усилия и материальные средства были ими затрачены огромные, а толку – пшик. Несколько самолетов, «засевавших» север Корейского полуострова и южные провинции Китая полудохлыми мышами и крысами, перьями со вшами и прочей дрянью, были сбиты зенитками или даже легким стрелковым оружием: работать они могли только с малых высот и на ограниченных скоростных режимах – а это, знаете ли, чревато... По крайней мере двое пилотов попали в плен, и это было для них большим везением, потому что сбитых летчиков настрадавшиеся крестьяне обычно забивали мотыгами... После того, как пилоты поняли, чего избежали, получить от них показания не составило особого труда. Режим прививок, инструктаж в стиле «Делайте, что вам приказано и не задавайте лишних вопросов», дооборудование задействованных боевых машин и их бакобработка, способы доставки и варианты тактики применения... Даже собственно производство возбудителей эпидемий особо опасных инфекций в «рабочих» объемах должно было стоить американцам огромных затрат, многих миллионов долларов – и все это оказалось почти бесполезным. Несколько вспышек чумы и менее чем полсотни погибших (даже включая вспышку в китайском Хэйлунцзяне) не в счет, – как не в счет и несколько погибших в Ляодуне и Ляоси от никогда не встречавшейся здесь формы сибирской язвы. Но когда объем осязаемых доказательств, вроде выступлений тех же пилотов перед международной юридической комиссией, а также количество предъявленных ей контейнеров и проб, превысили какую-то значимую черту, бактериологическая война незаметно сошла на нет. В конце концов, японцев из «Отряда 731» полковника Исии американцы вешали почти за то же самое, что уже десять лет спустя пытались практиковать сами, уверенные, что у них это получится лучше... Но не получилось – и не в последнюю очередь благодаря министру здравоохранения Ли Бен Наму и генералу Ли Тон Хва[4 - Бывший майор Советской Армии Василий Федорович Ли и годы войны в Корее имел уже звание генерал-лейтенанта и являлся начальником военно-медицинского управления КНА и одновременно заместителем министра здравоохранения и заместителем министра обороны КНДР.], совершившим буквально чудо, да и благодаря советским врачам тоже.

Им удалось главное: свести эффективность бактериологического оружия агрессоров... Ну, почти к нулю... «Реакция мировой общественности» – это уже вторично, это не значит почти ничего. И все равно, ради одной Кореи нарушать худо-бедно соблюдающиеся конвенции США не станут. Значит, остаются два основных варианта. Первый – это попытка все же нанести поражение корейцам и китайцам при помощи обычных вооружений, просто до упора накачав полуостров войсками и современной техникой, – а затем воспользоваться все более зримым и неизбежным вмешательством Советского Союза для «второй попытки» отжать коммунистическую идеологию в границы СССР или даже РСФСР. И второй вариант, более прямой – непосредственный удар по Советскому Союзу без каких-либо политических изысков. Ведение войны на территории Европы и Дальнего Востока всеми силами, которые США смогут в нее вложить. А это много. Очень.

Генерал Разуваев вяло ковырял вилкой в тарелке с чем-то мясным, постепенно раздражаясь на продолжающую ныть и завывать тетку на освещенной сцене за его спиной и стараясь не замечать, как нагло разглядывает его непонятный иностранец, сидящий за пустым столом. Он думал о том, что всякое действие рождало, рождает и будет рождать противодействие, интенсивность которого будет зависеть от возможностей подвергнувшейся нападению стороны сопротивляться. Людские резервы у Китая и даже Кореи все еще есть. Техникой им будут помогать все больше и больше, на это они могут рассчитывать. Поэтому даже при том, что успех американцев и их союзников в Азии вполне реален, военная победа в Корее и даже в юго-восточном Китае не будет способна перевесить в глазах американского народа и так уже готовый перевалить за 50 тысяч убитых и продолжающий расти список потерь. Значит, будет вариант второй. Или, по крайней мере, может быть. Интересно, зачем Сталин заставил его размышлять над подобными страшными альтернативами, хотя мог бы поступить проще: отдать конкретное приказание и посмотреть, как главный военный советник его исполнит. После чего отдать следующее. И аналогично поступить с генерал-лейтенантом Котовым.

«В этой игре много игроков и много фигур», – подумал генерал, задумчиво водя вилкой по скатерти. Будь он дома, в своем кабинете в Пхеньяне, он расчиркал бы блокнот десятком кружков: «Керк – посол США в Москве», «Келли – посол Великобритании, там же», «Болен – посол США в Париже», «Малик – советский представитель в СБ ООН», – и так далее, сверху донизу. Линии тянулись бы от одного кружка к другому, исчеркивая страницу до такой степени, что она становилась бы похожа на туркестанский ковер. «Мэтьюс – завотделом Европы Госдепартамента США», «Бевин – министр иностранных дел Великобритании», «Вышинский – министр иностранных дел СССР», – окружающих имена кружков становилось бы все больше. Генералу уже не надо было их рисовать, – он и так помнил все эти имена наизусть. Царапкин, Харрисон, Пак Ир У, Чжоу Энь-лай, Пак Хен Ен: премьеры и посланники, представители и генеральные консулы... Судьба этой войны, судьба который уже год недостижимого мира зависела от каждого из них – и одновременно не зависела ни от кого. По отдельности, войну не могли остановить даже сами Ким Ир Сен, Мао, Трумэн, Риджуэй[5 - Сменил Макартура на посту командующего войсками ООН в Корее в 1951 году.], Сталин и глава «Чаюдан» – «Партии Свободы» Республики Корея Ли Сын Ман.

Они пока не могли это даже вместе. Потому что был и второй слой имен: «генерал Ванденберг – начштаба ВВС США», «генерал О'Доннел – командующий бомбардировочной авиацией», «генерал Пауэр – командующий стратегической авиацией»... Адмирал флота США Джой, генерал КНА Нам Ир... Еще два-три десятка имен и лиц: обе Кореи, США, страны Британского Содружества, Китай, Советский Союз и не стоящая упоминания мелочь, о которой, тем не менее, вспомнил Сталин... Кто из них может знать, что будет дальше? Кто из этих государств возьмет на себя ответственность за начало новой, уже открытой мировой войны? Или посчитает себя достаточно сильным, чтобы «назначить» за это ответственными своих врагов?

Генерал-лейтенант Разуваев поднял голову от тарелки и с тоской посмотрел на сидящего с рюмкой в руке капитана, на танцующего с белобрысой дурой подполковника-танкиста, на смеющихся и разговаривающих людей вокруг. Генералу было плохо. Он был одиноким и злым. Ему хотелось обратно в Корею. И еще больше ему хотелось командовать армией.

Узел 2.1

Все еше январь 1953 года

38-й пехотный полк 2-й пехотной дивизии армии США начал воевать почти с самого начала корейской мясорубки, выстояв в самые ее страшные дни, когда все, казалось, висело на волоске. Теперь – тут был почти санаторий. Именно это и заявили свежему пополнению в первый же момент после прибытия в часть, когда солдаты один за другим выпрыгнули из заиндевевшего кузова грузовика и построились перед встретившим их высоким скуластым мастер-сержантом в каске, надетой прямо поверх капюшона утепленной куртки.

– Вы прибыли в санаторий, девочки, – сказал мастер-сержант, брезгливо разглядывая строй переминающихся от холода рядовых-новобранцев. – Оглянитесь вокруг, не стесняйтесь!

Он широким жестом обвел цепочку стылых холмов на горизонте и жизнерадостно улыбнулся. Машинально проследившие за тем, куда он указал, новобранцы вздрогнули. На санаторий это было не слишком похоже. Все пространство, куда достигал взгляд, имело белый или серый цвет, с редкими пятнами или прожилками других красок. Ряды траншей, капониры и землянки, выступающие наружу только холмиками обсыпки и выведенными наружу печными трубами – все промерзло насквозь и было занесено снегом.

– Вот ты, девочка! – он ткнул в парня, стоящего слева. – Да, ты! Кто ты такой?

– Рядовой Николс, сэр! – выкрикнул парень, вытолкнув изо рта целый столб белого пара.

– Николс?

– Да, сэр!

– Откуда ты взялся, Николс?