И умереть мы обещали

– Нравится? – В дверях стоял Василий. На нем была простая домашняя одежда. Какой-то старый халат, под халатом белая рубаха с косым воротом, шаровары, подобно турецким, короткие сапожки. Глаза опухшие. Наверное, всю ночь не спал. Выглядел усталым, но походил на человека, который, наконец, пересилил горе, свалившееся на него внезапно, и теперь готов жить дальше. Смирился.

– Еще бы! – ответил я. – Все бы отдал за такого коня.

– Да, у настоящего мужчины три соблазнителя: слава, женщины и лошади.

– Наверное, – я пожал плечами. – В этом еще не разбираюсь.

– Ничего. Всему свое время, – горько усмехнулся Василий.

– Почему вы не возьмете его с собой? На таком коне, да в строю, да на параде…

– Хотел взять… Жалко… Под военным седлом кони долго не живут. Хотя, и здесь ему не место… Эх, думаю, выйду в отставку, да займусь разведением коней, – он вновь невесело усмехнулся.

– Так, когда выйдете в отставку, Гром уже состарится. Ему сейчас волю надо, – не согласился я.

Василий подошел ближе. Погладил коня по морде.

– Ну, как живется тебе, Гром? Понимаю тебя, Сашка, – хлопнул он меня по плечу. – Хотел бы такого рысака?

– Конечно. Кто бы не хотел?

– Не могу, – после паузы раздумий ответил дядька. – Вот, как нож в сердце, – не отдам. Прости. Все, что хочешь – проси – не жалко для племянника, но не Грома.

– Ничего. Я понимаю. Да и куда мне его в Петербург? У нас во дворе конюшня – кое-как две клячи помещаются.

Я говорил с улыбкой, а душа так и ныла: – эх, такого бы коня, да по проспекту Невскому промчаться! Все бы ваньки кляч своих заворачивали, уступая дорогу. Дамы бы шеи ломали, следя за удалым всадником, а статные господа скрипели зубами от зависти…

***

Отец позвал меня к себе. Только я потянулся к дверной ручке, как из кабинета выбежала заплаканная тетка Мария. Она промчалась мимо, вытирая кружевным батистовым платочком покрасневшие глаза, и даже не ответила на мое приветствие. Отец задумчиво прохаживался вдоль массивных книжных шкафов. Увидев меня, попросил плотнее прикрыть дверь.

– Мне надо с тобой посоветоваться по важному делу, – сказал он, не гладя в мою сторону.

Советоваться со мной, да еще по важному делу? Я был весьма удивлен. Отец всегда считал меня оболтусом, отчитывал даже за малейшую шалость, а тут вдруг вызвал на совет.

– Отчего же со мной? Отчего же маменьку не позвать? – недоумевал я.

– С ней я уже разговаривал. Но так как ты наш старший сын, твое слово решает многое.

Что за подвох?

– Ты считаешь меня взрослым? – осторожно спросил я.

– Да, – отец шагнул в мою сторону и посмотрел прямо в глаза. – Скоро тебе четырнадцать, и пора стать полноценным членом семьи: ответственно выполнять поручения и блюсти честь. Или я не прав? Ты чувствуешь, что еще не созрел?

Я не знал, что ответить.

– Простите папенька, я немного растерян. Как-то ваше предложение прозвучало неожиданно для меня.

– Перейдем к делу. – Он решительно двинулся к столу и поднял с него гербовую бумагу, исписанную убористым подчерком. – Вчера приезжал нотариус из Пскова, вскрыл завещание покойного графа. Воля Петра Васильевича весьма необычная. Теперь все имения, а также дом и лесопильная мануфактура переходит в мое распоряжение.

– Тебе? – не сразу понял я. – Почему тебе? А графине Марии, а графу Василию?

– Ничего, – отрицательно покачал он головой. – Я должен назначить им содержание и, конечно так и сделаю… Не правда ли, странное завещание? – он передернул плечами. – Меня отец… твой дед… отдалил и не желал видеть, не общался более четырнадцати лет…Боже! Целых четырнадцать лет!.. вдруг делает наследником всего капитала, а любимым детям не оставляет ничего.

– Графиня Мария плакала по этому поводу?

Отец задумчиво окинул взглядом шкафы, произнес:

– Случаются в жизни нелепые ситуации. Да, старик, царство ему небесное, начудил.

– Ничего странного, – рассудил я, вдруг поняв замысел деда. Удивился: и чего папенька не понимает? Ведь все так просто. – Если ты всего достиг сам, то и имение сохранишь. Поэтому отец тебе доверил управлять после себя.

– Возможно, ты прав. У меня тоже возникали такие мысли, – он задумался. – Ну, что, Мария? Она и ездить сюда не будет из Москвы. А за мануфактурой пригляд нужен. Муж ее Преображенов, это между нами, – он прижал указательный палец к губам, – картами частенько балуется. Вот как продуется, так и от имения ничего не останется. Василий? Ну что с бравого улана возьмешь? Какой из него управляющий?

– Папенька, – укоризненно покачал я головой.

– Согласен, не хорошо так о родне говорить. Но я-то его знаю с детства.

По правде, я с первого взгляда понял, что семейство Преображеновых в долгах. Уж больно выцветшее платье на тетке Марии, уж больно облезлый бобровый воротник на пальто дядюшки. Да и кузины одеты неопрятно. Гувернантки хорошей у них нет – видно сразу. О Василии я ничего не мог сказать. Однако всем известно, как живут кавалергарды: есть деньги – гуляют, нет денег – песни поют.

– И в данный момент передо мной встает выбор, – продолжал между тем отец: – остаться здесь или отправляться в Петербург?

– Как это – остаться? – не понял я. Что он такое придумывает? – Здесь? В лесу?

– В имении, – поправил он меня. Подвел к окну, отдернул штору, показывая тоскливый зимний пейзаж. – Посмотри, какая красота! Знаешь, как в Крещенках здорово летом? Солнце, травы кругом, охота…

Я почувствовал фальшь в его голосе, едва уловимую.

– А зимой? А осенью? Да ты и сам не горишь желанием остаться. Как же служба? Ты же заскучаешь по комитету, по товарищам…

– Служба… Служба… Ну что со службой? – забубнил зло он и принялся ходить по кабинету, заложив руки за спину. – Уйду в отставку. Зато маменька любит тишину и уют. Сестрам твоим здесь понравится.

Вот этого я от него не ожидал. Я взглянул на его безупречное жабо, отглаженный идеально камзол с двумя рядами золотых форменных пуговиц, панталоны чиновничьего мышиного цвета, чулки без пятнышка, английские башмаки с пряжками… Какой из него помещик? Да он без бумаг и дня не проживет. Вечно гордился своими точными расчётами, пропадал целыми сутками на строительстве, светился от счастья, когда какой-нибудь дом или просто пристройку сдавали с его участием, а тут, вдруг – тишина, уют понадобились. Бобровую шапку напялит, валенки, шубу до пят – вот чучело будет… Не верю я ему! Первый раз в жизни – не верю.

– Я должен поступить в морской корпус, – четко ответил я. – И вам, папенька не к лицу бросать службу. Долг каждого дворянина – служить России.

– Да что ты понимаешь в этом? – попробовал он меня образумить.

– Вы сами спросили у меня совета, я вам выдаю свои суждения. И сестрам я не желаю участи вырастить провинциальными барышнями, коих называют у нас деревенскими дурочками.

– Откуда ты набрался такого? – возмутился он, гневно выпячивая грудь.

– Вы прекрасно знаете, папенька, что это именно так.

– Ну, так что, бросать имение на управляющего?

– По моему мнению, Зигфрид Карлович достойный человек. Его даже Степан уважает.