Чужая игра

–Я вот что хочу сказать, – беззлобно балаболил Лисенок, – Рон не пускает нас в поврежденные отсеки корабля. В космосе это понятно, но почему здесь? Нас окружает вполне сносная атмосфера. На мой взгляд проверить оборудование не мешало бы.

Андрей разглядывал Сашку и пытался понять, что тот должен чувствовать, навсегда лишившись будущего в столь молодом возрасте. Сейчас, понятно, как и всеми нами, им движет надежда. Тоненькая соломинка, выдерживающая огромную тяжесть человеческих душ. Но, какие душевные бури Лисенок перенес после приговора, раз и навсегда разделивши его жизнь до и после. «До» – это детство и юность, и самая ранняя стадия молодости, в рассвет которой он так и не успел вступить.

На момент совершения преступления ему всего было девятнадцать лет. Еще ребенок мозгами, еще без устоявшейся жизненной позиции, еще сам до конца не понимая, что он хочет от жизни и зачем. Как большинство молодых людей, он куражился, доказывая окружающим, и в первую очередь самому себе, какой он крутяк, совершенно не задумываясь о последствиях, и даже не пытаясь хоть как-то осмыслить свои решения и действия.

Никого не оказалось рядом, чтобы образумить и направить его на путь истинный. Отец умер, когда тот был еще ребенком, а мать, затюканная работой и беспросветной нуждой, несмотря, что работала на трех работах, немного находила времени на воспитание сына. Да и тот, видя, как надрывается мать, а нищета в доме не исчезает, обратил свой взор на двор. Там были друзья, там была выпивка, там было весело. И там не чувствовалось позорной нищеты.

Уличная гоп компания засосала Лисенка в свое болото. Не проходило дня, чтобы он был трезвый, а во хмелю он буянил, реализовывая на практике месть за перенесенное унижение бедностью. В первую очередь он мстил матери. Бедная женщина регулярно получала от сына вместо помощи побои. Избивал он мать жестоко, порой до потери сознания. Соседи, слыша истощенные крики несчастной женщины вызывали полицию, но мать, как любая мать, прощала непутевого сына.

И так, изо дня в день, Александр Неман опускался все ниже и ниже. Алкоголизм захватил все его существо. После первой стопки он уже ничего не помнил. Недельные запои стали нормой. И это в девятнадцать лет. До трагедии, перевернувшую всю его жизнь оставалось недолго.

После очередного недельного запоя вдруг стало не на что пить. Собутыльники куда-то слились, у матери денег не было, а все что она заработала, он успел у нее отобрать и пропить, а своих денег никогда и не было, если не считать случайных грабежей и разбоев, которым он придавался с целью приобретения пойла. Но, если по началу он что-то таким образом имел, то в последнее время чаще сам получал по шее.

Прошла неделя невольного воздержания. Александру было плохо, он жестко мучался от похмелья, но, как назло, вожделенного напитка не было возможности достать. И тут случилось страшное. Он перестал воспринимать действительность, какая она есть, и погрузился в кошмар, где монстры, порождённые мозгом, сосуществовали с реальностью. И связь ту нельзя разорвать.

В таком состоянии он и встретил юных сестер, шедших ему навстречу и выгуливающих мопса. В их облике ничего не было странного. Во всяком случае посторонний человек не заметил бы. Видел только Александр Неман. Он видел, как при разговоре, у обоих сестер изо рта вылезают длинные, тонкие, раздвоенные на конце языки. Внутренний голос, настойчиво требовал уничтожить этих исчадий ада, иначе самому ему гореть в преисподней.

Потом он утверждал, что ничего не помнил, но в тот самый момент, что-то громко и непонятно напевая, словно читая молитву, он схватил нож, почему-то оказавшийся в его руке, и напал на девчонок. В этот сумрачный час прохожих не оказалось. Душераздирающие предсмертные крики далеко разносились вокруг, и вот спустя всего несколько минут, вдали показались бегущие люди. Но было поздно. Два окровавленных растерзанных тела без признаков жизни лежали на дорожке.

Потом было лечение от белой горячки, а за ним суд. Несколько лет, проведенных в тюрьме, окончательно вылечили его от застарелого алкоголизма, и у него мог появится шанс стать нормальным членом общества, если бы не пожизненное заключение.

Неман пытается сейчас изобразить спокойствие, даже быть может радость бытия, но у него это плохо получается. Злоба проступает в каждом движении, в каждой мимике лица, во взгляде. Он явно ненавидит всех вокруг, но ничего сделать не может, ибо слаб, слаб физически. Здесь он чем-то похож на Жабина, тот, если не может ответить в открытую, предпочитает закончить втихаря, без лишних свидетелей. То, что их объединяет, их же и разъединяет. Лисенок никому не мстит, он просто ненавидит себя и окружающих, за то, что не может дать сдачи. От этого страдает его самолюбие. А Жабин… При всем своем солидном облике, Натан как никто опасен. Не каждому дано подолгу вынашивать планы мести, при этом ничем себя не выдавая, и даже намека не показывая, как ты жаждешь реванша. Вот он дремлет в кресле, а быть может притворяется, обратившись в слух, дабы быть в курсе происходящего. О чем он может думать? Может разрабатывает план мести братцу Кириллу? Кто его знает…

Так размышлял Андрей Никонов, пытаясь забыться на время, изгладить из памяти, где он находится, хоть миг почувствовать себя человеком. Врят ли это удастся, – сам себе противоречил Андрей Васильевич, оглядываясь и все зорко подмечая. Он досконально знал подноготную каждого из пассажиров. И эти знания не внушали радости. Они не позволяли расслабиться хоть на минутку. Насколько было проще, когда за твою жизнь несут ответственность другие. А здесь и сейчас ты не только отвечаешь за других, ты должен постоянно держать ухо востро, чтобы самому не стать жертвой. А как хочется скинуть с себя это бремя. Просто, свернувшись калачиком, безмятежно уснуть, и чтобы никакие тревожные мысли не лезли в голову. А потом проснуться, сладко потянуться и радоваться новому дню. Быть может, это когда ни будь и настанет, но не сейчас, и ни в этой жизни.

Размышления Андрея прервал бас Медведя. Дело происходило ближе к вечеру, ближе к ужину. До выхода наружу оставалось несколько часов.

–Старшой, что это делается, – гремел Дмитрий Нагорный. – Я как обычно, не глядя беру поднос с завтраком, и возвращаюсь на свое место. И только собираюсь приступить к еде… Славу богу, я сначала посмотрел в тарелку… На, вот, смотри…!

Медведь с размаху поставил свой поднос перед Андреем. Никонову было достаточно беглого взгляда, чтобы понять, чем возмущен Дмитрий.

В тарелке, вместо привычной каши была непонятная субстанция, прозрачная и липкая на вид. Внутри этой полу жижи отчетливо просматривались какие-то голубоватые зернышки или нечто похожее на них.

Все сгрудились вокруг старшого, пытаясь разглядеть находящее в тарелке. Медведь получил завтрак первый, остальные еще не успели.

–Я же говорил, вся наша еда синтезируется из химического бульона, который мы сейчас и наблюдаем. А из этого следует… Следует, что кухонный синтезатор приказал долго жить.

–Натан, не надо раньше времени поднимать панику, – Андрей отодвинул от себя поднос. Из тарелки источался неприятный, тошнотворный запах. – Давайте сначала еще раз попробуем.

Быстро подсуетившись, Натан поставил перед Андреем точно такой-же поднос. Сомнений в поломке кухонного синтезатора не оставалось.

–И чем теперь мы должны питаться, – недовольно спросил братец Кирилл. – на корабле больше нет еды и нас ждет голодный бунт. В отличии от древних пиратов, оказавшихся в подобной ситуации, у тех были крысы на корабле. Еда может и не самая аппетитная, но как говорится, на безрыбье и рак рыба. А у нас ничего! Рон не подает признаков жизни. Вот скажите мне, куда запропастилась электронная скотина. Как он нужен, его нет. Рон, ау…!

На этот раз Рон решил обозначить себя. Его металлический голос раздался по всему помещению:

–Корабль поврежден. Идет восстановительный процесс. Кухонные приборы сломаны. В настоящий момент идет оценка возможности ремонта поврежденного оборудования. После предварительной оценки, начнется отладка приборов и устройств. Все, что возможно отремонтировать будет отремонтировано, все, что не подлежит ремонту, восстанавливаться не будет.

–Хороший ответ, – с издевкой воскликнул Лисенок. – Самое главное, все разложил по полочкам, прям и придраться не к чему: «что возможно отремонтировать, будет отремонтировано, что не подлежит ремонту, восстанавливаться не будет». – передразнил Саша Рона.

–Электронная скотина, а что мы будем жрать? – братец Кирилл распылялся все больше и больше. – Я на голодный желудок весь корабль разнести смогу, не смотри, что с виду такой невзрачный.

–Ругательства, недовольство, угрозы физической расправы. Данные сведения я внесу в отчет.

–Если не починят кухонные синтезаторы, жить нам останется недолго, – негромко произнес Андрей, но его все услышали. – И твои отчеты уже никому не понадобятся.

Пассажиры, ругаясь разошлись. Проклятия так и сыпались со всех сторон. Досталось и создателям звездолета, и господам ученым, и Рону, который вновь не подавал признаков жизни. Меланхолия охватила людей. Все сидели с недовольными лицами, а от грома и молнии, которые они взглядом метали друг другу, казалось, должны загореться даже негорючие вещества.

Прошло два часа. Надежда на благополучное разрешение проблемы растаяла, как снег летом, стоило вновь лицезреть несъедобную субстанцию.

–Если дело так и дальше пойдет, – произнес братец Борис, – после выхода на планету, займемся мы не сбором образцов, а, как его там, охотой друг на друга. Слабейший будет съеден… первым… вот… Мне кажется, это будут наши… прекрасные, вот то слово, девушки.

–А не боишься сам первым пойти на корм.

–Я еще не договорил. Так вот. Повезет…э, больше тем, кого съедят сразу. Посудите сами: оставшимся в живых невольно станут…не могу сообразить, ах, да, вот, людоедами. Поначалу будет мерзко до тошноты, но голод сделает свое дело. Сперва маленький кусочек… затем все больше и больше, и так далее и так далее… незаметно, как правильно сказать, для себя мы перестанем быть людьми. Самое главное, сможем ли мы развести костер на … м-да… на планете? Сырое мясо не самый вкусный продукт. Зря смеетесь, это у нас на Земле древесины сколько угодно, а что нас ждет здесь, я не знаю…никто не знает.

–Братец Борис, заткнись пожалуйста, иначе у тебя есть шанс стать первой жертвой, – Натан обвел всех взглядом. – Я думаю, со мной все согласятся.

–Протестую. Я…э… всего лишь смоделировал, так, его там… наше вероятное будущее. Недалёкое будущее.

–Хватит нагнетать обстановку, – не выдержал Андрей. – Борис, оставь мысли при себе, иначе я запру тебя в гибернаторе.

–Вновь я вынужден подчиниться силе, – скорчив разочарованную рожу, братец Борис нехотя вернулся на свое место. – Не хотите меня слушать, а будет как я сказал. И не благодарите за идею, лучше приготовьтесь к худшему.

И без того отвратительное настроение испортилось еще больше от слов братца Бориса. Пассажиры понуро расселись в креслах, погрузившись в свои мысли. Первые, скорее психологические признаки голода давали знать. Во рту маковой росинки не было не было всего несколько часов, а пассажирам звездолета казалось, что прошла целая вечность. Но сейчас людей больше беспокоила не еда, без нее, черт побери можно какое-то время прожить, когда выйдем на поверхность планеты, в конце концов, может быть, чего-то найдем съестного, но людей больше беспокоила отсутствие воды. Человек без еды проживет месяц, без воды неделю. Может, конечно, повезет, не успеем выбраться из этой небесной тюрьмы, как будем лицезреть реку или озеро. Об этом можно только мечтать. Реальность, как правило, предпочитает самые жуткие и страшные сценарии. А жажда уже дает себя знать. Не шуточное дело, за пол дня ни одного глотка. И самое паскудное, надежды никакой нет, люди слишком привыкли жить на готовеньком, рассчитывать на роботов и технику, совершенно не задумываясь, что откуда берется и как это добыть самому.

Андрей прекрасно понимал, что в этой ситуации стены корабля имеют второстепенное значение. Уши у всех есть, и соответственно, попутчики прекрасно понимают, что чуда не случится. Во всяком случае в ближайшую неделю. Ведь Рон ясно дал понять, что среднесуточная температура воздуха за бортом плюс пятьдесят градусов. А из-за разбитого монитора, нельзя визуально оценить шансы на выживание. Что там нас ждет, может знойная пустыня, без единого деревца, без единой тени? А может корабль приземлился среди гор?

Этот электронный надзиратель Рон молчит, как будто ничего не происходит. Вон, Медведь уже несколько раз подходил к кухонному автомату и стучал своими кулачищами по нему. Впрочем, безрезультатно. Автомат из металла сделан прочного, и кроме гулкого эха ничего не изменилось.

–Эврика! – воскликнул Лисенок. – Мы же совсем забыли о душе. Там должна быть вода. Какая разница, питьевая она или техническая, в нашей ситуации…

Договорить он не успел, как все вскочили и ломанулись в предбанник гибернатора, где был установлен душ.

–Молодец, парнишка, – сказала Марта. – Иногда дельные вещи говоришь.

–И как мы сами раньше не догадались, – смеясь, произнес братец Борис. Всю его меланхолию как рукой сняло. Он вновь стал деятельным, порывистым и судя по его довольному виду, смирился с нынешним положением. О бесславном конце жизни всех и его, в частности, он уже не вспоминал.

Пассажиры сгрудились возле душевой кабинки. Андрей раздвинул дверцы и протянул руку к барашку крана. Все замерли в ожидании. Кран поддался с легким скрипом. Никонов крутил барашек крана, но вода не шла.

–Все, оба крана полностью открыты.

При открытии крана трубы печально вздохнули и выдавили из себя одну единственную каплю.

Насколько быстро пассажиры обрадовались замаячившей на горизонте надежде, но еще быстрее они вернулись в сумрачную, безысходную реальность. Расходились медленно, спешить было некуда. Всех жутко мучала жажда. Стараясь не разговаривать, они вновь расселись на своих местах, и приготовились ждать, сами не зная чего. И тут, как всегда неожиданно зазвучал Рон:

–Кухонные автоматы находятся в ремонте. По окончанию наладки сообщу. Ждите. – и Рон отключился.

–А раньше ты не мог об этом сказать? – вновь распылялся братец Борис.