– Что здорового? Тоска мне тут смертная. И одиночество. Если бы воплотить в жизнь второй вариант.
– Какой же?
– А перевернуть этот несправедливый мир. Чтоб, как в сорок пятом. За державу обидно.
– Я тебе верю, – после паузы обронила она. – В тебе чувствуется… огромная, потрясающая сила. Мне иногда даже страшно становится. Ты же все равно не скажешь, кто ты?
– Не скажу.
– Так и думала… Знаешь, а я в юности мечтала выйти замуж за генерала. Все девчонки мечтают! Однажды увидела настоящего генерала, но он был такой старенький, с палочкой шел… Вот теперь, когда мне сорок, снова можно мечтать. А то у меня теперь все так просто и прямо, что выть хочется. Я тоже все про себя знаю, вижу себя во сне – сижу на тюремных нарах, а стены из бронированного стекла…
– Ого! – Мавр сел и чуть ли не насильно развернул Томилу к себе. – Это еще что такое?
– Головой стучусь, тошно…
– Давай, внучка, выкладывай, что с тобой приключилось?
Она ткнулась лицом в его грудь, но не заплакала, как обычно бывает в таких случаях, напротив, будто успокоилась, ощутив опору.
– Все сны в руку… Я должна повторить судьбу моего отца.
– Он что, на нарах сидел?
– Не то слово… Больше тридцати лет со ссылками.
Мавр чувствовал ее дыхание у себя на груди, и в голову лезли неуместные мысли. Она словно услышала их, отстранилась и сжала кулачки.
– Ты не думай, я его очень люблю! Жить без него не могу. Если б ты знал, какой он!.. Добрый, ласковый, но утомленный. И одержимый, как ты.
– За что же его на такой срок? – больше для участия спросил он.
Томила усмехнулась своим воспоминаниям.
– Сам он говорит, за то, что делал деньги.
– Бизнесом занимался?
– Нет, в прямом смысле.
– Фальшивомонетчик, что ли?
– Я ненавижу это слово… Мой папа – художник, понимаешь? Прекрасный художник!
– Ну-ка, ну-ка. – Мавр насторожился. – Как его фамилия?
– Притыкин… Что это с тобой?
– Да так… Просто у меня был один знакомый фальшивомонетчик, но с другой фамилией… И что, он на самом деле художник?
– Талантливый! И его погубило творческое любопытство…
– А это что такое?
– Как бы тебе объяснить… Ты ведь тоже причастен, в кузне своей цветы выковываешь… Наверное, поиск совершенства, жажда самореализации. И когда этого нет, человек гибнет. Я тоже в юности писала стихи и мечтала о генерале. А стала обыкновенной челночницей. Так что дорожка мне накатана…
Мавр встал, завернувшись в простыню, походил с достоинством и решительностью, как римский патриций.
– Нет, надо потрясти этот мир!
– Пожалуйста, Мавр, потряси его! – искренне попросила она и замолчала.
Он погладил ее по голове, затем взял на руки, покачал, побаюкал:
– Ах, ты горе мое…
– Помнишь, ты однажды победил моего мужа, на руках тянулись?
– И не только мужа, – намекнул он.
– Да-да, – уклонилась Томила от неприятного. – Тогда Юра меня стал ревновать… Кошмар был, а не отдых! Мы с ним через полгода развелись. По этой причине, между прочим. Еще он узнал, что ты ночью открывал кузню, делал мне огненный массаж и подарил железный цветок. Ты же никого не лечил огнем? И цветов никому не дарил?
Он в самом деле только Томилу впустил в кузницу и ради нее среди лета возжигал горн.
Она не знала, куда он ее ведет и что находится за железной дверью каменного сарая, но пошла без оглядки и воспринимала все, как данность, полагаясь на судьбу и его руки. И делал он столь необдуманный шаг не для того, чтобы выделить Томилу из компании – просто в тот миг ему пришла в голову идея.
Мавр все видел – и ревность мужа, и неудовольствие подруг, и ее уныние: отдых превращался в наказание, и грядущая зима лишь усугубила бы состояние разочарования и упадка. А тут, в ночной кузне, Мавр превратился в мага или обыкновенного фокусника, на ходу придумывая, чем бы удивить увядавшую на глазах деву? Сыпал в огонь порошок алюминия и меди, превращая его в иллюминацию, изображал, что поливает ее пламенем, черпая ковшом из горна, и сразу же – водой, при этом бормоча какие-то слова. И наконец, извлек голой рукой раскаленную добела кованую розу, заранее подложенную в огонь.
Поразил воображение!
Вероятно, кто-то из подруг не спал и подсмотрел: иначе как бы узнал муж?
– То есть я виноват в твоем несчастье? – прямо спросил Мавр.
– Наоборот, ты помог! Иначе бы до сих пор мучилась… Скажи, я ведь одна получила от тебя огненную розу?
– Что ты ищешь, внучка? – осадил он. – Совершенства? Самореализации?
– Замуж хочу, – сказала она трезвым и осмысленным голосом.
– Ну так выходи! Какие твои годы?
– За кого? За челночника? Такого же погибшего, как я?
– За генерала хочешь? – Мавр посадил ее на кровать, присел рядом. – Грядет катастрофа… Поэты торгуют тряпьем, художники превращаются в фальшивомонетчиков и сидят в тюрьме, а бандиты жируют…
– Ты же можешь, Мавр! Все в твоих руках. Переверни этот несправедливый мир. Хотя бы для одного человека. Возьми меня замуж.
– Замуж? Ты знаешь, сколько мне годиков, внученька?.. Это же картина «Неравный брак». Вся Соленая Бухта со смеху умрет.