Крамола. Доля

И дальше понес в таком же духе. Березинские только рты разинули и совсем окостенели на морозе. Полковник же спустился на землю и сел на стул рядом с митингующим Митей Мамухиным. Некоторые потом говорили, будто он плакал и от слез вся борода обмерзла. Когда речь Митина иссякла, а народ даже не шелохнулся и голоса не подал, Мамухин разгневался, столкнул барина со стула и сам тут лег.

– До смерти порите! – крикнул он солдатам. – Лучше смерть, чем с таким народом жить!

Березинские, видя такое, испугались, попятились со двора, кинулись прочь – только пятки засверкали. Солдаты, накинув шинельки на плечи, поглядывали на полковника – что прикажет? Да и розги кончились, одни охвостья под ногами.

– Бейте! – орал им Митя. – Порите насмерть, холопы! Да здравствует свобода!

Один солдат рубаху на Мите отвернул – может, рогожку подложил, бывало и такое, – нет, голая спина, синяя вся и уже пухнет, как подушка. Полковник Березин присел перед Митей на корточки, в лицо заглянул, но тот отвернулся.

– Ты же всегда тихий был, незаметный, – сказал полковник. – Я тебя хорошо помню.

– Был да сплыл! – резанул Митя Мамухин. – Убивай скорей! А то я теперь делов натворю!

– Нет, живи…

Полковник встал и велел солдатам одеть Мамухина. Солдаты насильно запихали его в штаны и пимы, натянули драный полушубок и кушаком подвязали.

– Эх-х, разбудил ты меня, – только и сказал Митя. – И еще пожалеешь, что не запорол.

И ушел со двора какой-то непривычно валкой, медвежьей походкой. Один из солдат незаметно для полковника вскинул винтовку, но затвор замерз и ударник «пошел пешком» – выстрела не получилось. Солдат хотел перезарядить, дернул затвор, да выбрасыватель не сработал, другой патрон уткнулся. Полковник заметил это и молча ударил солдата в лицо. Тот упал в снег, заворочался, закорячился, поднимаясь, но так и не встал, отчего-то заплакал.

Полковник вместе со своей охраной остановился на ночлег у Пана Сучинского. Долго не мог заснуть. Сидел возле пригашенной лампы, уставясь на огонек, едва мерцающий за темным стеклом, потом бродил по просторной избе, где вповалку спали солдаты, и к полуночи вышел на улицу. Его привлек скрип шагов в переулке, далеко слышимый на морозе. Полковник Березин пошел на звук и неожиданно увидел какую-то бабенку, которая, согнувшись в три погибели, несла уцелевшие от огня барские стулья, оставшиеся от экзекуции. Он не поверил своим глазам. Прячась в тени забора – а ночь выдалась лунная, без тумана, – Березин подошел ближе к переулку. Бабенка постанывала, пыхтела и чуть ли не срывалась в бег. А за ней, отставая и прихрамывая, спешил мужичок с креслом на горбу.

Полковник Березин прислонился к забору, вздохнул тяжело и перекрестился…

Пан Сучинский ходил потом по селу и всем рассказывал, что барин Михаил Иванович напился самогону и все пытал его, слепого старика: кому и каким образом удалось так быстро сгубить православные души? «Скажи-ка ты мне, старый бунтарь и смутьян, что это за сила, смутившая русский народ? – будто бы спрашивал барин. – Знаешь ли ты, видел ли ты хоть одного человека, силой такой наделенного?» Избежавший порки Пан Сучинский побаивался грозного полковника и твердил, что давно ничего не видел и не знает, поскольку слепой. Но сам про себя восхищался полковником Березиным и, говорят, частенько замечал: «Сердечный был человек, справедливый барин и душевный господин. Мало он вас, мужиков, порол, мало… Считайте, от Бога розог получили. Ведь он истинный Михаил Архангел!»

Ночью, после экзекуции, с полковником Березиным и палачами было покончено. Рассказывали, что Михаил Иванович даже не сопротивлялся. Его вели на расстрел, а он будто бы расспрашивал всех встречных – мужиков, партизан – и хотел выяснить одно: что же произошло с людьми и миром? Что?..

Он, видно, очень боялся, что не успеет узнать – прежде чем прогремит выстрел.

И не успел.

Но истина открылась ему в смерти.

Когда от неожиданного удара итальянцев по Березину и Свободному погиб партизанский командир Анисим Рыжов вместе со своими орлами, Митя Мамухин был одним из тех, кто сумел скрыться и уйти от смерти. Тогда он был простым партизаном, еще безвинтовочным, и ходил с огромным тесаком, самолично откованным Анисимом Петровичем. Командир сразу же приблизил к себе Мамухина, поскольку народ в Березине только и говорил о его храбрости и несгибаемости во время полковничьей порки. И впрямь глаза у Мити горели, будто у уросливого жеребца, и покрывались кровяными прожилками, если речь заходила о скорых партизанских походах.

– Ты мне ндравишься, Дмитрий! – говорил Рыжов. – У тебя вид геройский. Ежели он к весне не пройдет, когда Есаульск брать пойдем, я тебя в ротные командиры произведу.

Мамухин ждал весны, а пока набивал руку, рубая тесаком мелкую березовую поросль, колья и прясла. Но не сбылась мечта Анисима Рыжова, не довелось ему взять Есаульск и сесть там комендантом. Сгубили отважного вождя проклятые итальянцы-интервенты. И когда Андрей Березин привел из тайги основные силы и выбил захватчиков из обоих сел, Митя Мамухин понял, что пробил его час.

Сначала он попытался взять власть в отряде, объявив себя единственным наследником командира Анисима Рыжова. Однако Березин приказал арестовать Мамухина и запереть в амбаре. Митю заперли, но поротые полковником березинские устыдились, что самого смелого из них посадили под замок, и ночью выпустили его на волю.

– Видали? – сказал тогда Мамухин. – Весь ихний род такой! Погодите, он еще отомстит и за своего дядю, и за поместье. Попомните мои слова!

Той же ночью он обошел все дворы, где отдыхали партизаны, вышедшие из тайги, и предложил не ходить с Березиным, а остаться пока дома и собрать свой отряд. А Березин, мол, пускай командует чужаками, которых было уже две сотни штыков. Мужики тогда еще не особенно-то доверяли Мамухину, помня его по мирным временам, но больно уж хотелось пожить дома хотя бы месячишко-другой, вспахать землю, посеять, хозяйство поправить, а там и повоевать можно. Сразу никто согласия не давал, но задумались мужики, соблазн-то велик. Тем временем Мамухин уже был в Свободном и вел агатацию там. Свободненских погибло много от рук итальянцев, село воем выло, слезами заливалось, и с Митей никто не желал разговаривать.

– Хватит с наших-то! – кричали и бабы, и мужики. – Мы эвон сколь отдали. Хватит! Считай, с каждого второго двора по мужику. Не пойдем более воевать! Пускай теперь с березинских берут!

– А и хорошо! – подогревал Мамухин. – А и не воюйте!

Через сутки, когда отряд Березина должен был уходить, возникли смута и раскол. Березинские во главе с Мамухиным построились отдельно и заявили, что из села не пойдут, пока не посеют. Свободненские же вообще не явились на построение, и посыльный, прибывший оттуда избитый и обезоруженный, передал Березину ультиматум: мужиков в селе не трогать и насильному уводу в партизаны не подвергать. Иначе, мол, собьем свой отряд, и тогда лучше не попадайтесь в тайге.

И напрасно комиссар Лобытов говорил речи, напрасно Березин уговаривал уважаемых мужиков села – никто, кроме бывшего барского конюха Ульяна Трофимовича, с ними не пошел. Да и тот был весь обожженный, израненный, для войны никудышный – потому и отдали.

Березин уводил свой отряд под свист и улюлюканье. Степенные партизаны из богатых мужиков качали головами, говорили неодобрительно:

– Дурной народ в здешних местах. Ой, паря, дурной…

Мамухин хорошо помнил гибель славного вождя Анисима Рыжова. А потому собрал березинских партизан вместе с женами и ребятишками, привел к братской могиле и велел клясться, что будут соблюдать железную дисциплину и бдительность. Мужики клялись, а бабы причитали:

– Вы уж слушайтесь командира, ироды! Ведь детей сиротами оставите, хозяйство – без хозяина и нас овдовите!..

Ребятишки подпевали хором, теребя отцов за штаны:

– Тять, слушайся, тять…

После этого Мамухин ввел строевые занятия, организовал караульную службу и гауптвахту. Березино больше никто не тревожил, война шла где-то за Есаульском, а то и совсем далеко – у железной дороги, поэтому партизаны спокойно отсеялись и стали собираться в поход на Есаульск. Мамухин провел дополнительную мобилизацию, призвав на службу всех от шестнадцати до пятидесяти лет, и поехал в Свободное за пушками и порохом. Однако свободненские заупрямились и не захотели отдавать все пушки. И поделили не по справедливости: железные, кованые оставили себе, а березовые на тележных передках отдали соседям. Мол, ковал-то Анисим Рыжов, а он наш, свободненский. Скажите спасибо, что деревянные отдаем.

И вот когда отряд Дмитрия Мамухина в семьдесят штыков и при трех пушках был готов к походу, вдруг прискакал мужик из Свободного и стал просить, чтобы взяли с собой и соседей. Свободненские, прознав, что Мамухин ведет березинских брать Есаульск, вначале обескуражились и даже возмутились. Дескать, как так: какие-то переселенцы, бестолковые мужики, пойдут воевать Есаульск, а мы, казачьи потомки, внуки Ермака Тимофеевича, вроде не способны и останемся возле бабьих юбок? Не бывать этому! Хлеб посеяли, хозяйства подправили; винтовки, шашки и даже железные пушки есть, можно воевать до жатвы. А бабы как-нибудь летом сена накосят. Пойдем и сами возьмем город! Однако посчитали живую силу – полста штыков только набирается. Не тащить же за собой непризывные возрасты. Такими силами Есаульск не отвоевать. Придется с березинскими соединиться, да и как ни говори – они первые собрались на город.

Мамухин для гонора поломался – а у самого от радости сердце зашлось: отряд-то получается боевой! – и согласился. Но при условии полного подчинения и стальной дисциплины. В назначенный час партизаны распрощались с родней, построились и пошли на Есаульск.

Первый раз Мамухин штурмовал город с ходу. Подошли ночью почти к самой околице, поставили пушки, зарядили «шрапнелью» – битыми чугунками и сковородками, а с рассветом шарахнули по Есаульску так, что у самих уши заложило. Однако не медля развернулись цепью и пошли в атаку. Но в городе гарнизон большой был: около двух батальонов пехоты и эскадрон кавалерии. Так что внезапное нападение не увенчалось успехом и пришлось отступить в тайгу. Зато провели разведку боем и попробовали неприятельскую силу. Пожив месяц в тайге, партизаны привели себя в порядок, разузнали, где размещаются казармы, и решили пойти на приступ с другой стороны, откуда их совсем не ждут. Опять подошли ночью, изготовились, зарядили орудия, но палить не стали, а запустили в город человек двадцать партизан, чтобы они шуму там наделали и вызвали гарнизон на открытый бой. Иначе стрелять «шрапнелью» по Есаульску – только порох переводить. Крыши издырявили да стекла в окнах повыхлестали. Лазутчики проникли к казармам, дали несколько залпов и побежали. Гарнизон поднялся «в ружье» и кинулся догонять партизан. А те навели их на засаду. Тогда и пригодилась «шрапнель». Пушки ахнули по живой силе противника, выбили сразу человек тридцать. Тут-то партизаны и пошли в наступление. И погнали неприятеля. И уж почти до есаульского базара догнали, но в этот миг вылетела навстречу конница, потом автомобиль с пулеметом, и пришлось оставить занятые улицы, а на них – человек пятнадцать убитыми и раненными.

Пришлось снова уйти в тайгу, чтоб сделать передышку и прикинуть, как лучше овладеть Есаульском. И тогда Мамухин смекнул, что без кавалерии города не взять. Отрядил он десяток партизан в свои села, чтобы собрать коней и провести дополнительную мобилизацию взамен погибших бойцов. А пока ходоки ходили, пришел в отряд незнакомый человек и сказал, что он комиссар из Центросибири и явился, чтобы узнать, что это за отряд штурмует город Есаульск. Мамухину в то время не до комиссаров было, партизаны приуныли после неудачи и потерь, и надо было поднимать боевой дух. А незнакомец все липнет и липнет с вопросами. Потом и вовсе рассердился и начал приказы отдавать, чтобы Мамухин немедленно подчинился Центру партизанского движения и шел бы «за тридевять земель» – к «чугунке». Там, мол, настоящая война, а ты на кой-то ляд город штурмуешь. А Мамухину после полковничьей порки слова поперек не скажи. Собрал он партизан на митинг и объявил народу, чего пришлый требует. Мужики загудели – не пойдем, далеко, а скоро хлеб жать, и так все лето бьемся-воюем.

– За что же вы бьетесь?! – закричал комиссар. – За какую власть? Кто вы такие? Какой партии?

Мужики злые были, ему бы не кричать, а лучше уйти восвояси, но комиссар с характером попался, завел мужиков.

– Мы за свою власть бьемся! – закричали они. – Все воюют, а мы что, рыжие? И мы воевать будем! Нам надо Есаульск захватить!

– На что он вам сдался?! – взорвался пришелец. – Подумайте своими дремучими мозгами!

– Мы выполняем светлую мечту партизанского вождя Анисима Рыжова! – с достоинством ответил Мамухин. – А ты иди отсюдова, а то стрельнем тебя, и дело с концом.

– Да он неприятельский лазутчик! – загалдели мужики. – Хочет угнать нас к «чугунке», а там мы погибнем, и хозяйства наши защищать будет некому!

Тут Мамухин понял, что если отпустить комиссара, то он снова придет и других приведет. И начнут они буянить в отряде и железную дисциплину ломать.

– Шпион, говорите? – спросил у народа Мамухин.

– Шпион! – заорали мужики.

Мамухин достал наган и застрелил пришельца. Тот и рта не успел открыть. Партизаны вдруг стихли, стушевались, но смолчали: сами же кричали – шпион… А у командира глаза загорелись, лицо обтянулось, будто головка сапога на колодке. Он понял, что трудно будет поднять партизан на штурм в третий раз, если они не испытают, что такое победа. И повел отряд брать село Усть-Повой. Опять установили пушки у околицы, послали бойцов шуму наделать и, выманив взвод противника из села, пальнули по нему из укрытия. Кто живой остался, из винторезов перехлестали. И вошли в Усть-Повой походным порядком. Мамухин сразу же начал собирать трофеи и проводить конную мобилизацию. Прочесали богатые дворы, добыли семнадцать лошадей, хлебом разжились, мукой и картошкой. Запрягли телеги и ходки, погрузили добро, и через два часа их и след простыл.

Обрадовались партизаны, вдохновились, повеселели: