Крамола. Доля

– Хорошо, – он усмехнулся, – пока оставим. Клятвы твои проверим.

– Перед властью безгрешна, – спокойно сказала мать Мелитина. – Тебя обманываю – значит, и Бога обманываю.

Марон соскочил с кресла, подошел к двери и кого-то кликнул, приказал:

– Заводи!

Через минуту в кабинет вошла баба, одетая по-крестьянски, с тяжелыми красными ладонями, за ней сотрудник с лихо закрученными усами. Баба вперилась в мать Мелитину, приоткрыла рот.

– Узнаешь? – спросил Марон.

– Чего же там… Конешно, узнаю, – подтвердила баба. – Она самая и есть.

– Значит, вот эта гражданка ходила по селам и агитировала? – уточнил Марон.

– Агитировала, – согласилась баба. – Паразитка…

– Окстись, голубушка, – слабо воспротивилась мать Мелитина. – Напраслину возводишь, грех на душу берешь.

– Что она говорила? Как агитировала? – напирал начальник.

– А так и агитировала, – сказала баба. – С Христовым именем шла, а сама, змеюка, шипела: уходите из колхозов, беда будет, большевики вас голодом поморить хотят. Пожнете хлеб, а его капиталистам продадут, чтоб машины купить и своих крашеных сучек катать. Известное дело…

Мать Мелитина сидела ни жива ни мертва. Бабу увели.

– И сейчас запираться будешь? – спросил Марон.

– Греховное дело вы задумали, – медленно произнесла мать Мелитина.

– Ты, бабка, нас не пугай! – заметил усатый сотрудник. – Пуганые мы!

– А как ты это объяснишь, божья невеста? – Марон положил перед матерью Мелитиной грязноватый клочок бумаги. – У твоего отца нашли при обыске.

Она поглядела на непонятный рисунок, сделанный химическим карандашом, смутилась:

– Тятенька мой – старый человек… В детство впадает, умом слаб…

– Зато ты умом крепка! – вставил усатый. – Палец в рот не клади!

– Что здесь нарисовано – знаешь? – спросил Марон.

– Не знаю, – пожала плечами мать Мелитина. – Я видела эту бумажку еще в Туруханске…

– Это план Кремля, – пояснил Марон. – Со всеми воротами и правительственными зданиями. И с кабинетом вождя!

Мать Мелитина еще больше смутилась, бессильно опустила голову, сказала, глядя в пол:

– Говорю же, умом слаб… Тятенька все к Боженьке собирался. А ему кто-то в Туруханске и нарисовал, где Боженька живет.

Марон и усатый переглянулись.

– Да что с ней возиться, товарищ Марон?! – возмутился усатый. – У нее на все отговорка есть. А заговор и покушение на вождя – вот они, налицо!

– Отвечать придется перед советским народом, – заявил Марон. – И понести суровую кару.

– На все воля Божья, – смиренно ответила мать Мелитина.

– Да нет, не на Божью ты волю полагаешься, гражданка Березина, – хитровато сощурился начальник. – Надеешься, сын заступится?

Екнуло сердце: значит, жив Андрей?! Жив! Тогда и муки не страшны. Видно, Марону что-то известно о сыне. Спросить бы, да как кланяться извергу? Даже виду подать нельзя, как болит душа материнская.

– На Господа я надеюсь, – проронила она. – На Его волю уповаю.

– Ты хоть знаешь, где твой сын теперь? – неожиданно спросил Марон. – Слыхала?

Мать Мелитина внутренне насторожилась: показалось, будто проверяют ее, выпытывают об Андрее. Только бы не навредить ему!

– Не слыхала и слышать не желаю, – уверенно сказала мать Мелитина. – У него свой путь, у меня свой – Богу служить.

– А сын твой нам служит, – засмеялся Марон и махнул короткой рукой. – И служить будет!

Усатый взял ее за рукав, потянул к двери:

– Пойдем, бабка! Мы с тобой сговоримся, побеседуем по-свойски. Я тоже вроде святого отца, так найдем общий язык. Пошли!

Они спустились во двор, и мать Мелитина зажмурилась от яркого солнца. «Господи, – подумала она, – свету-то сколько на земле! Весна какая ясная нынче. Теперь я укрепилась, теперь жить буду. Жив мой Андрейка!»

Усатый ввел ее в отгороженную часть двора, отомкнул дверь в погреб, а сам встал в сторонке.

– Заходи, бабка! Да живо, а то весь аромат выпустишь!

Мать Мелитина открыла дверь, шагнула на первую ступень и задохнулась от зловония. Перекрестилась и пошла вниз по осклизлым ступеням. «Вот они, муки адовы, – подумала она. – И за это благодарю Тебя, Господи!»

– Хороший погребок был, – сказал сверху усатый. – Да испортился, из выгребной ямы туда утекло. Потерпи, сейчас дедка твоего приведу, чтоб не скучно было!

Дверь захлопнулась. В свете тусклой лампочки мать Мелитина увидела нары во всю ширь погреба. Под ними черно поблескивала вода. Кругом мерзость и плесень. Скоро тот же сотрудник привел Прошку Греха. Мать Мелитина приняла его, спустила по ступеням и усадила на нары.

– Крепись, тятенька, молитвы читай, – приговаривала она. – Переможем, и это переможем с тобой.

– Подумай посиди, – наказал усатый. – Вспомни, как агитацию вела, зачем в Москву собирались и кто посылал. Вспомнишь – стукни в дверь.

Лежать и сидеть на нарах было нельзя – холод медленно сковывал спину, стоять можно было лишь согнувшись, чтобы не упираться головой в загаженный свод. Самое разумное – на коленях…

Прошка Грех задыхался, пучил глаза.

– Мы с тобой, дочка, в ад попали? В ад? – спросил он.

– Нет, тятенька, на земле мы, на грешной земле…