VHS, или Квадратный компакт-диск

И на фиг бы оно мне было нужно – «захотелось встать»?

Лучше бы мне этого было не делать…

Впрочем, какая разница… когда-то ведь все равно пришлось бы…

С одной стороны, как сказал тот мужчина из кинотеатра – Георгий Павлович – всё уже произошло, всё уже случилось. А уж, коль случилось, то с чего копья-то ломать?

И, с другой стороны, я ведь все равно когда-нибудь встал бы с постели и посмотрел бы на себя в зеркало…

– Я хочу встать, – сказал я отчетливо и громко, чем несказанно удивил Веру.

Она оглянулась на дверь.

Произнес я это не тоном вопроса, а едва ли не в приказном порядке. И это я умею, спасибо армейской выучке и, как это когда-то говорилось: «благодаря долгой работе на руководящих должностях».

Я откинул с груди одеяло и требовательно приподнял над постелью правую руку – да, похудел я изрядно. И Вера, продолжая «несказанно удивляться», словно под гипнозом, покорно обошла кровать, что-то положила на тумбочку, чтобы освободить руки, помогла мне сесть и опустила мои тощие ноги на пол.

И тут мы оба кое-что поняли.

Я, например, сообразил, что силёнок у меня нет на столько, что даже одеяло с груди я откинул всего лишь до пояса, а ноги мои опустились на пол фактически без моего участия, а исключительно с ее помощью. И они показались мне такими худыми (и от того такими несоразмерно длинными), что я закономерно удивился: как это я сумел похудеть до такой «тощей степени».

И это всего за несколько дней?

То, что пальцы на руках стали также худыми и длинными, я заметил еще раньше, но… как-то не задумывался. И чем дальше развивались события по моему «вставанию с кровати», тем явственнее формировалось в мозгу чувство, что ожидает меня впереди нечто совершенно неожиданное (какая интересная тавтология – «ожидало неожиданное»).

Я сидел на кровати и с удивлением разглядывал свои острые колени и длинные тощие ноги. Сколько же я тут в действительности-то пролежал? И руки настолько истощали, что пальцы показались мне, повторяю, несоразмерно длинными. Так же, насколько я помню, рассматривал свое синее тело-аватар тот самый десантник из одноименного джеймскамероновского фильма.

А еще – мои тапочки, размера, так приблизительно, сорок четвертого – сорок пятого.

Впрочем, почему мои? Это ведь казенные тапочки! Откуда у меня могли бы взяться подобные – клеёнчатые и к тому же настолько потрепанные? Так вот, эти тапочки вначале показались мне великоватыми, но мои ступни – длинные худющие, словно два скелетных фрагмента – вошли вовнутрь, как говорят механики, без зазоров, и я почувствовал холод и крайнюю неуютность этих жестких больничных тапок.

Вера, в свою очередь, тоже вдруг поняла, что делает некую, с точки зрения медицины, непозволительную глупость.

– Что значит, я хочу встать? – вдруг опомнилась она. – А ну-ка немедля в постель!

Но было уже поздно, да и я был настроен более чем решительно.

– Держи крепко, – приказал я.

И она опять безропотно подчинилась.

Я оперся на ее руку, медленно встал, также медленно и осторожно выпрямил позвоночник и, наконец, смело сделал два шага вперед.

По крайней мере, мне это так показалось – смело!

…да еще и – целых два шага!

…а на самом деле это были два коротких шаркнувших движения.

Но и этих двух коротких трясущихся шажков оказалось достаточно, чтобы в большом зеркале на стене у входной двери появилось наше отражение.

И от неожиданности я даже замер на месте:

– рядом с рыжей медицинской сестрой

– опираясь на ее плечо

– стоял в полосатой больничной пижаме

– высокий бледный тощий и сутулый

– с короткими взъерошенными черными волосами

…молодой парень лет шестнадцати-семнадцати…

Бред какой-то, подумал я, и, едва не потерял равновесие. Сделал еще полшага по направлению к картинке, и юноша в зеркале качнулся в унисон со мной и также шаркнул ногой мне навстречу. Я от удивления поднял бровь (левую, я это отчетливо помню, и я это умею делать и иногда применяю в разговоре с собеседником), а у юноши поползла вверх зеркальная правая.

И тут я «поймал вертолет».

Нет, закружилась не голова, закружилась комната.

По моим ощущениям:

– я продолжал стоять на ногах, пусть не твердо, но всё же стоял;

– я опирался всем своим предплечьем на плечо медсестры (и она, к слову, оказалась куда ниже меня ростом);

…и смотрел в зеркало…

Но неожиданно и само это зеркало, и стена, на которой оно висело, и входная дверь – всё вдруг одновременно качнулось из стороны в сторону. Потом комната наклонилась с еще чуть большей амплитудой, и спустя мгновение вся картинка стремительно метнулась вверх, а мне навстречу прямо к лицу вздыбился деревянный крашеный пол. Последнее, что я помню – это перепуганное в зеркале девичье лицо и ногтями впившаяся мне в предплечье женская пухлая рука.

И – удар по носу.

И следом – дикая боль в голове…

И дальше – абсолютная тишина.

Когда я пришел в себя, то уже лежал в кровати.

Вера, взъерошенная и испуганная, трясущимися руками пыталась бутылочку со снотворным наркотиком приладить в держатель на стойке, но бутылочка эта не хотела входить в предназначенное ей место, и как раз потому, что Вера пыталась ее туда всунуть горлышком кверху, в то время как их туда обычно пристраивают горлышком вниз.

Ведь капельница «работает» именно так.

А Вера была взлохмачена от того, что уложила в постель меня, здоровенного, но беспомощного мужика – снова тавтология – без моей мужской помощи.

Здоровенного мужика?

А кто же тогда был тот парень?