Летать в облаках против ветра

Мой приятель был еще знаменателен тем, что его все время останавливала милиция. За лохматые волосы, цепочки на штанах и куртке, за потрясающую независимость. За «а че» в ответ на вопросы и замечания. Про таких взрослые говорят: «Он ведет себя вызывающе». Я так не могу. Мне бы притаиться, чтобы меня не трогали. Так вот, увидев Димона, патрульная машина всегда останавливалась. Говорить о законах с их защитниками бесполезно, нарвешься на неприятности. В лучшем случае задержат, а то дадут по голове, как прежнему однокласснику Ваньке. Он долго отходил и стал неестественно добродушным с тех пор. Димона спасала моя мирная тактика и положительный вид. Но если меня не было рядом, он оказывался в милиции. Матери приходилось его вытаскивать, бросая все дела. Она боялась за судьбу строптивого сыночка.

Уход от драк методом заговаривания зубов я открыл довольно рано. Шел как?то поздно вечером к дому через пустырь, чтобы сократить путь. Вдруг выдвинулась тень. Парень чуть постарше попросил закурить, а у меня не было. «Не курю» его не устроило. Он стал нарываться на конфликт, распаляя себя для драки. Я наивно, как бы не понимая, куда он клонит, дружелюбно поддерживал разговор. Перешли на звезды – это мой конек. Под рассуждения о том, что, может быть, видимые галактики уже не существуют, ведь свет от них идет к нам миллионы лет, парень довел меня до дома и на прощание сказал.

– У тебя «Б», а я в «Г» живу, меня все знают. Я – Аксакал. Обращайся если что.

Он крепко пожал руку на прощание.

Я считаю это не трусостью, а уходом от бессмысленности и унизительности драк. Однажды я попробовал, когда завязалась коллективная драка во дворе. Почему?то она продолжалась долго, наверное, из?за того, что мы не били друг друга по морде, а боролись, кто кого. Стало темнеть, я не заметил в пылу, что все разошлись. Мы продолжали барахтаться с парнем по прозвищу «Бомба». Когда заметили, что вокруг никого, сели в оторопении.

– Ты чего со мной сцепился?

– Не знаю. Сказали «бей их» – я и бил.

Засмеялись. Лень было вставать. Охватила усталость от долгой борьбы. Звездное полотно развернулось над нами. Красиво. В каждой точке – бесконечность, миллиарды звезд, мы по сравнению с ней даже не букашки, а вообще ничто.

Открылась бездна, звезд полна.

Звездам нет счета, бездне – дна.

Кажется, так у Ломоносова. Интересно, с каких времен мальчишки стали смотреть на звезды? Может, это было всегда? А с возрастом у большинства проходит?

Смуглое круглое лицо Бомбы показалось вполне дружелюбным.

– Тебя как зовут по?настоящему? – спросил я.

– Витя.

Наша дружба продолжалась недолго, разные миры развели нас, но это не важно. На свете стало немного меньше вражды.

В старой школе не раз возникали поводы для мордобоя. К примеру, слышался клич: «Новичок дерется!». Сбегались пацаны разного возраста и накидывались на парня, которого злая судьба занесла в наше образовательное заведение.

Много желающих безнаказанно потренироваться на живой «груше». Пока появится кто?то из учителей, у новичка кровь уже хлещет из носа. Одноклассники миролюбиво объясняют:

«Зато больше не тронут. Ты теперь свой». Я не бил, хотя поначалу хотелось перестать «быть слабаком», отличаться от других.

Полудрака была с огромным и толстым одноклассником Валеркой, но это совсем в детстве. Его дразнили и задевали.

Однажды он рассвирепел, как бык на корриде, и выбрал в жертву почему?то меня, хотя я в травле не участвовал. Он ударил меня кулаком в щеку. Все сгрудились в ожидании спектакля – поединка гнома с великаном. Это было унизительно вдвойне – оказаться гладиатором на школьной арене. Я не ударил, ушел неотомщенным.

Один раз я был на стороне того, кто может ударить в решительную минуту. Это был Никита, мой бывший одноклассник. До четырнадцати лет он был ничем не примечателен, пока не столкнулся с Жанной. Противней девчонку трудно себя представить. Прыщавая, неуклюжая, она самоутверждалась тем, что придиралась и к одноклассницам, и к парням. В тот день Жанка стала говорить гадости про Ксюшу. Ее бойфренд Костян молчал, зная, чем может закончиться заступничество. Неожиданно выступил Никита:

– Может, хватит, Жанна.

Вот и все, что сказал. Эта кикимора так разозлилась, что плюнула Никите в лицо. Он вытерся рукавом, сказал:

– Какая же ты гадина. И дал ей в лоб.

Жанка пролетела не меньше метра и села, растерянно осматриваясь по сторонам. Потом она взревела и побежала звонить мамаше?предпринимательнице. Та примчалась на иномарке, похожей на танк, потащила дочурку к директору.

Скоро стало известно, что она угрожает всех засудить, если родители Никиты не заплатят за оскорбление двести тысяч рублей. Папа у Никиты хоть и военный, но очень мирный человек, был готов уступить. Мама, невысокого роста, чуть полноватая, оказалась более боевой, она встала на сторону сына и платить отказалась.

Приехала инспектор по делам несовершеннолетних в милицейской форме. К чести класса, все встали на сторону Никиты и говорили, какая Жанка непорядочная, это она оскорбила Никиту. Инспектор грозила всех поставить на учет в милицию, но поскольку четырнадцать исполнилось только Никите, сосредоточилась на нем. Учителя уговаривали его родителей пойти на компромисс, но Никита пригрозил, что уйдет из дома. До суда не дошло, но парня поставили на учет как представляющего опасность для общества.

Я до сих пор восхищаюсь Никитой, хотя сам бы так не смог. Наверное, утерся и сказал, хотя еще не читал Достоевского: «Вам когда?нибудь будет стыдно, Жанна». Черта с два ей станет стыдно!

Еду на автобусе по окраине города. С болота вспорхнула утка и полетела за нами. Наверное, она приняла автобус за птицу и решила посоревноваться, отчаянно махая крыльями.

«Дура, устанешь же, пари в воздухе», – мысленно посоветовал я. Спохватился. Совсем спятил, утку учу летать, а сам едва вылупился из защитной скорлупы детства. Долго долбил ее, вылез наружу – нелепый, беспомощный. «Эй, люди, я хочу быть нужным! Любимым». Молчание. У всех свои заботы. Обратно в скорлупу не залезешь. И нет сил, чтобы взмахнуть крыльями и полететь.

2.

Как хорошо я жил до тринадцати лет. Вместо подруги – футбольный мяч. Это увлечение было на втором месте после книг. Даже сейчас при воспоминании о мяче я испытываю радость, как от встречи с товарищем. Я мог гонять мяч целыми днями – это была территория свободы и беззаботности. Забить гол – высшее счастье. Если не собиралась команда, я вытаскивал Димона, чтобы постоял за вратаря. Не было его – один бил в ворота, воображая полный стадион игроков и зрителей. Играл до изнеможения. Приходил домой – и валился в постель в обнимку с мячом. Никаких сигарет, выпивки, девчонок не надо.

Отец пытался направить мою страсть в привычное русло – отвел в секцию. Я выдержал чуть больше недели. Мне хотелось играть, а не тренироваться. Достижения в будущем совершенно не грели.

Все закончилось само собой. В тринадцать лет я поехал в летний лагерь вместе с Димоном. Там тоже был футбол, но еще на меня стали обращать внимание девчонки. Я случайно подслушал, как они обсуждали парней из отряда:

– Димочка симпатичный, но у него футбольные ноги. А вот Алеша – это радость, а не мальчик.

Алеша – это я. Как после этого устоять? Я по голосу не узнал, кто так высоко оценил меня, поэтому с открытой улыбкой встречал взгляды всех девчонок. К концу смены три из них считались моими подружками. Одна написала огромное письмо – на трех листах, рассказывая, как страдает из?за того, что не может каждый день, как в лагере, видеть меня.

Я все откладывал с ответом, а потом решил, что поздно. Вдруг она уже не может жить без кого?нибудь другого и пишет ему длинные послания.

Любовные похождения продолжились, благодаря однокласснику Валерке, которому нужен был компаньон. Черноволосый, с пробивающимися усиками, он нравился девчонкам, несмотря на сутулость, почти горб. В подруги он выбрал круглолицую и радостную Олю из параллельного класса, а мне, за компанию, посоветовал обратить внимание на ее подругу Ларису. Пришлось часами простаивать в подъезде и изображать любовь, поддерживая разговоры ни о чем. Это называлось свиданием. Мне хотелось чего?то большего. Я все время удивлялся, почему мы должны стоять на лестнице. Неужели родители не могут пригласить нас в дом, напоить чаем. Моя мама наверняка бы так поступила. И Валеркина тоже.

Она нам даже умеренную выпивку на днях рождения разрешала: «Лучше дома, чем где?нибудь в подворотне».

Наконец, Ольга однажды объявила, перейдя на шепот, что завтра у нее никого не будет. Валерка предложил устроить вечеринку с вином.

Я перерыл в доме все ящики. Мама испуганно спросила:

– Что случилось?

– Где мои чистые трусы?

Мама нервно засмеялась, потом сказала строго:

– Ты все время твердишь, что уже взрослый. А взрослые мальчики сами следят за своим нижним бельем.

Пришлось доставать трусы из грязного тряпья. Мне хотелось белые, хлопчатобумажные. Я постирал их хозяйственным мылом и просушил утюгом. Натянул полусырые, ощущение не из приятных.

Я боялся опозориться с трусами, так как мы с Валеркой надеялись на что?то вроде секса. За остальное я не волновался. К четырнадцати годам я во всех книжках перечитал соответствующие сцены. У Мопассана, о котором девочки говорят, закатывая глаза, на самом деле ничего особенного, преобладают описания раздеваний баб с невероятным количеством одежды. Самое полезное – «Тысяча и одна ночь», конечно, не детское издание, а многотомное, без сокращений. Я начал его читать на даче у родственников, приняв просто за сказки. Огромный набор способов секса меня поразил. Самое забавное, это как мужика заставили бегать, потому что его орудие не хотело готовиться к бою. А он провалился куда?то и оказался голым на улице.

Ничего особенного на нашей вечеринке не произошло. Пока решались, тянули с началом, раньше времени пришла мать Ольги, устроила скандал, увидев нас и бутылку из?под вина.

А с сексом надо что?то решать. Трудно отмалчиваться, когда рассказывают, кто, кого и сколько. Так получается, что почему?то не нравятся те девчонки, которым нравишься ты.

Вот Лариса. Молча смотрит влюбленными глазами, когда я рядом. И на все была готова на той вечеринке, я чувствовал. Но когда любовь легко достается, не дорожишь ею. Тянет на подвиги, ждешь даму сердца, завоеванную в трудной битве.