Математическое ожидание случайной величины

– Видать одного кутюрье коллекция, – подумал я, сдерживая улыбку от догадки.

– Двое из ларца, одинаковых шлица! – прокомментировал их явление Валёк, и в его интонации чувствовалось начальственное превосходство над подчиненными, которым едва перевалило лет за 18.

– Оба с левой резьбой, – продолжил он протокольное представление.

– Как не прикручивай, свинтят в самое ответственное время. Подобрать к кому-либо из инженеров, к их творческому потенциалу ключ или отвертку, чтобы ввинтились на место в работу нашей партии (не той, указал о глазами наверх), а этой, земной никак. Второй сезон работают. Выпускники какого-то арбузодробильного техникума.

– Вчера был заборостроительный еще, – робко попытался возразить один из двух, который был ростом пониже и с несмываемой улыбкой от уха до уха.

– Это Сэмэн. – кивнул в его строну Валек, – поменьше бы спорил с начальством, меньше вреда бы приносил. Рационализатор. А этот – строго нахмурив лицо, Валек вытянул шею, заглядывая снизу вверх, пытался перехватить замороженный в никуда взор второго пришельца.

Но встрече взглядами в качестве воспитательной меры состояться было не суждено.

– Рыженберг, – громко и врастяжку, произнес Валёк, с раздосадованностью в голосе от ускользающего взора подчиненного.

Тот был бледно рыж, кучеряв, капризно надувал пухлые, мокрые губищи на конопатом лице. Глядел исподлобья леденящим взглядом недобрых, бледно-голубых рыбьих глаз, в глубине которых, напружинились бесы огненной мощи.

Звали коллег, как выяснилось позже – Лёха Семенов, который Сэмэн, и Женя Кирпичников, который рыжий. Валёк имел также общечеловеческое название Валентин Бурдунов.

Молодые лица техников светились достатком, уже где-то принятого на грудь, в количестве, открывающем беспрепятственный путь к подвигам и приключениям, с полным равнодушия и отваги к непременному огребанию, от жизни и начальства, уже всё равно чего.

И если у Сэмэна это выражалось в словоохотливой игривости, то у Рыжего явно «планка упала», и он бычился, в силах произнести лишь один риторический вопрос:

– А по е**льничку? – вне зависимости от чинов и званий визави.

Именно этим вопросом, озадаченный, он и явился в дверном проеме, нетвердо вваливаясь в мою комнату.

Валёк вовремя перехватил, потерявшего равновесие, рыжего, от падения мордой в пол, плашмя. Его туловище, предательски непослушно опередило, подзадержавшиеся на пороге ноги. Рыжий икнул, упав Вальку в объятия и оконтурил круговым взором помещение. Судя по реакции, не увидел вообще никого. Но поднял руку с авоськой выше головы и доложил:

– Здание выполнено. Хлеб и папиросы я взял.

В авоське сиротливо пылилась буханка свежевыпеченного белого хлеба, рядом с расплющенными, случайным наступом, парой пачек беломора.

– Я ж тебя просил стаканы, или кружки из машины принести, и закуски какой, махнул рукой Валёк, нисколько не удивленный результатом исполнения поручения.

– И вот так, что ни попроси. Таких, вот, теперь специалистов выпускает московский железнодорожный техникум. А просятся к прибору, в нивелир или теодолит смотреть самостоятельно! Сломают-то ладно. Пропьют.

– Сэмэн, – обратился он ко второму коллеге с чуточку более содержательным выражением глаз, – ты, где его, такого нарядного повстречал? Я, ж вас, трезвых с работы до самой общаги привез. На минуту зашел взять на вечер в ларек, а вы уже оба в икебане. Когда успели?

– Да мы чо? Мы просто уработались на жаре. Ну, правда, прям, еле ноги держат. А потом рыжий грит, пойдем тут на детской площадке качели есть. Покачаемся.

– Ну, там и накачались? Правильно? – восстановил события Валёк.

– Тип, тово, – ответил Сэмэн. – даже не помню как. Прям, голова кругом от дел. И вот еще – протянул он руку с сумкой, в которой звякнуло что-то тяжелое.

Там оказалось еще четыре бутылки такого же вермута, коим я отмечал знакомство с новым местом труда и отдыха.

– Рыжий, у Лёни в шнурок выиграл. Лёня только просил: завтра горлышки с пробками вернуть, – деловито сообщил Сэмэн. Это на общак. Подгон, по-босяцки.

– Нахватались фени у рабочего класса «босяки»! возмутился Валёк. Скоро русский язык с вами вообще забудешь. Maxime idoneus technicos.

В коридоре послышались басовитые мужские голоса и заливистый женский смех. Половые доски, крашеные корабельным суриком, заскрипели под натиском вступившей в общагу новой партией экспедиционного персонала.

Валёк изобразил на лице два чувства сразу: задумчивую радость, от неведомого, и осознанный страх по, предсказуемому набору проблем. Наверное, так должно выглядеть лицо парашютиста перед вторым прыжком.

– Не будет у Кузи счастливого детства, – произнес он с некоторой досадой и облегчением, опуская тело рыжего с поникшей головой на табурет. Кровать моя уже была занята Сэмэном, пустившим слюни на подушку, в сладкой дрёме клювом книзу, не снимая сапог.

– Наши из Казахстана приехали и с ними начальник экспедиции. Надо технично линять, иначе все попадем под раздачу. Вы тут тихо окопайтесь, а я пойду огородами за околицу, – полушёпотом произнес Валёк, шифрованный текст, смысл которого мне раскроется позже во всей лакокрасочной атрибутике: с особой палитрой, запахами и резью в глазах.

Приоткрыв дверь и высунув в проем один из пары глаз, Валёк отперископил, безопасные, для нежелательного контакта кабельтовы, и просочившись ртутью в щель шириною с кулак, бесшумно слинял. Пожалуй, это самый точный глагол, его исчезновения из моей комнаты.

Судя, по затихающему гулу, в дальней части коридора, приезд экспедиции перешел в деловитую стадию расселения.

Мои, загостившие, по-татарски нежданно, коллеги, вели себя тихо и почти скромно. Отключившись, от мирского, Сэмэн, блаженно сопел. А, рыжий, сидя на табурете, опершись спиною в стену, держал равновесие, устойчиво. За счет напряженного упора омертвевшим взглядом, в стену напротив. Я же, пока терзался сомнениями на предмет правильной линии поведения. Либо явить себя начальству, и обозначить тем самым производственный этикет и тягу к трудовым свершениям? Либо, согласно наставлению более опытного товарища, перенести официоз представления на более подобающее время, когда вероятность огрести авансом, сразу каких-нибудь непредсказуемых люлей, сгладится общеизвестным биохимическим составом, по прибытии после трудного пути.

После трёх дней безделья, по поселению в общагу, путем предъявления туркменскому коменданту служебной записки, и удостоверения инженера Минтрансстроя из Москвы, сегодняшний вечер вдруг стал избыточно наполнен новыми встречами и впечатлениями.

Железные люди дорог

В Москве меня предупредили, что, поселившись в общежитии при железной дороге, я должен подождать прибытия своей партии, которая добивала работу на объекте вблизи Чарджоу. А немного позже прибудет и основная часть экспедиции из трех партий еще, которые, собравшись вместе с нашей, стратегически поделят большой объект: среднеазиатскую железную дорогу от станции Джизак в Узбекистане, до станции Красноводск в Туркмении (2750 км) на четыре куска ответственности, для каждой партии. А мы разлетимся по бескрайности пустынь и городов-призраков в ней, озабоченные Родиной свершением трудового подвига проектирования вторых путей и электрификации этого хозяйства. Но, чтобы светлым замыслам партии и правительства по процветанию голодной степи и безводных пустынь в виде проекта развития, сбыться, нужна съемка местности и инвентаризация всего существующего на ней реально. А не только в отчетности. Именно с этой целью и привлечены были творческие силы отдела аэрофотосъемки, института Мосгипротроанс. Самое увлекательное в этом, что саму аэрофотосъемку выполняло всего две бригады из пяти человек: двух штурманов, двух бортоператоров, и начальника партии, с фамилией, Пшемысский, которую народ переиначил именем нового сорта водки, появившейся на прилавках союза СССР «Пшеничная». Водку стали звать Пшемысская, а начальника партии – Пшеничный. Почему-то. Сам он был довольно интеллигентного вида, но с полным отсутствием растительности на голове. Поутру, прежде принятия реанимирующего опохмела или чистки зубов, он тихо, пока спят коллеги, садился перед зеркалом и рисовал себе лицо. Брови, ресницы и поросль над верхней губой. Специальный дамский инструмент для «лицедейства» он хранил, как зеницу ока. Потому, как и сам перенес не один инфаркт, от леденящего крика ужаса впечатлительных соседей по общаге столкнувшись с ними лицом к лицу, пробираясь ночью тайком к туалету в коридорной системе. При этом и сам начальник и вверенный ему персонал летунов, были сплоченным, и дружным коллективом, исправно и во время выполнявшим свои задачи обеспечения остального отдела материалами в отлаженном конвейере.

Две лётных бригады, порхали по средней Азии на доблестных кукурузниках Ан-2, снимая и проявляя фильмы «для взрослых» про такое, что и не всем смотреть можно. Материалы передавались в Москву строгими людьми в секретные отделы. В Москве не мене сосредоточенные люди печатали по этим снимкам большие контактные отпечатки, нумеровали и складывали по спецпапкам. Всё, что связано с аэрофотосъемкой от медкомиссии до результатов содержит приставку «спец». Потому, как средство изображения земли, и жизни на ней с высоты птичьего поМёта, всегда загадочным образом лихорадило творческий разум, не особо грамотной части военных, и особо рьяных защитников завоеваний коммунизма. Если к снимкам еще и добавить по контексту слово «координаты», которые теоретически извлекаемы по снимкам, не особо хитрым набором всем известной математики, зеркал и линз, то получаем до такой степени жутко секретный состав знаний, что ни время, ни технический прогресс ему не подвластны. Как, установлено, было в гражданскую войну, что снимки, координаты и карты – главная цель врага на нашей территории. Так, и по сей день, отступиться от этого самовнушения, никому во всей Руси великой, при любой власти, не под силу. Как оказалось, по прошествии десятилетий, любой своей ценностью государство готово пожертвовать. Вплоть до самого существования государства (такого как СССР), но только не государственной тайной на карты, снимки координаты. В годы дефолтного начала нового тысячелетия, по рассыпавшейся, вдребезги, былой империи, на удельные национальные княжества, не имевшие ранее, даже своей письменности, мы потеряли, вместе с отколовшимися «воровать за закрытой дверью», местными элитами, не только многовековую историю взаимного обогащения народов, и экономик, но и родство семей, пусть разных, но соединивших различия, в уникальное общее.

А взамен, нам привили ложные ценности суверенности местечковых локализаций географии. Мы потеряли уникальную тонкую чувственную соединительную ткань очень разных по традициям и культуре людей, населявших самую большую территорию разумного сосуществования на планете. Зато, крепко сберегли – мастичные печати, формуляры, комнаты с сигнализацией и сейфы, в которых, и по сей день, храним от врага (?) снимки, карты и координаты.

Осенним вечером, сидят на завалинке у задней стены первого отдела два старовера – спеца по режиму.

– Сколько, Петровна, мы не вели формуляры и не пластилинили замки печатями, а враг, получил своё, сполна, даже не заходя за секретами. По разделу союза – недвижимостью, по дефолту – еще и ресурсами, да и правами собственности на всё, способное эти ресурсы превращать в деньги. И стали мы счастливо и стабильно жить-поживать, в ни хрена, не принадлежащем, России и её народу: лесах, полях, реках и недрах.

– А, ты Кузьмич, представь, что врагу бы еще, и снимки карты, и координаты достались? Это, какой же, чудовищно страшной населению, могла оказаться такая потеря государственности? Даже представить, не могу.

– Ну ладно, страну потеряли, всё что работает – создает ценности уже не нам. Каждую копейку бизнес хранит в долларах вне России. Там и инвестирует.

– А я думаю, какой полководческий гений, уникального стратега смог такую войну, спланировать и выиграть.

– И ведь так, чтобы победу праздновать на самой большой ресурсной базе, с самым талантливым и патриотичным населением!

– Хорошо, нас оставил. При должностях, званиях и регламентах хранения гостайны. Мы, можно сказать, последний рубеж обороны держим.

– А я тебе так скажу. Вся хитрость стратегического замысла в том, что страны нет, а мы с секретами ещё есть вот в чем.

– Только тише говори, и лишнего не болтай.

– Не от того врага, что еще не всё забрал, и за остатками опять придет, это тайна?

Никакие это и не секреты, если войны выигрываются даже с наглухо запертыми в сейфах картами и снимками. ЛюдЯм это давать нельзя. Ни в какое время! Имей народ в свободном обращении на руках эти данные (как, например, в других развитых, странах) он создал бы такую экономику, и достаток людям, что никогда бы народ не продался, за сказочные бусы «демократии» весь с потрохами, мировому капиталу? Чем больше люди имеют точных измерений, тем меньше спорят. Чем точнее определено, то, что ценно, и кому принадлежит, тем меньше своруют. Чем быстрее проекты делаются, тем больше строят. Чем больше строят, тем всё дешевле. Чем жизнь дешевле, тем народу веселее. А на чем проекты делают? На съемках и координатах. Вот! Так, что или не от врага это секреты, или враг не тот.

Эта мысль, зародившись тогда, почти полвека назад, в большой и счастливой семье советских народов, с годами только крепла, и вызрела в понимание, что жизнь – театр. И, только истинному ценителю, да и то не всегда понятно, что происходящий на сцене спектакль, весьма далек от скрытой за сценой его кухни, и целевых устремлений иных страстей закулисья, которые куда мощнее всех сценических драм.