Ванька IV

Давешний матросик, что кисет мой ополовинил, попытался меня ударить. Блоком я ему перебил руку. Этого хватило. Матрос завалился назад, но упасть ему не дали. Подхватить успели.

– Петю убили! – заорал кто-то.

Тут и началось…

Бузники ногами не бьют, ими они убивают… Я ногами не бил, да и тесно здесь было. Работал руками. Локтями, кулаками. Старался больше мягкую технику использовать – наши всё же против меня.

В общем – отбились мы с поручиком. Правда, не без ущерба. Наши морячки тоже не лаптем щи хлебают.

– Японцы!

– Японцы!

– Японцы!

Со всех сторон вдруг загомонили в немного отступившей от нас толпе.

Действительно, ещё далеко, но явно – в нашу сторону, двигалась пара кораблей. Наших тут сейчас быть не могло. Значит – японские.

Матросы и солдаты стали расходиться.

Не прошло и часа, как на борт «Воронежа» поднялись вооруженные японцы.

Дальнейшее возвращение в Нагасаки обошлось без приключений.

На палубу я уже не вернулся. Мне было выделено место в каюте Александра Владимировича.

Глава 7 Нагасаки

Ещё до отплытия из Японии, когда я узнал, что мы с поручиком из Нагасаки домой отправляемся, у меня сразу же сработала ассоциативная память, или как там это правильно называется.

Нагасаки…

Ну, понятное дело, тут же вспомнилось устойчивое словосочетание – Хиросима и Нагасаки. На эти города американцы свои атомные бомбы сбросили. Погубили непонятно для чего кучу народа. Исход войны, как в школе ещё говорили, был уже совершенно ясен…

Таких словосочетаний в запаснике памяти советского человека много – Карл Маркс и Фридрих Энгельс, страны социалистического содружества, мир во всём мире…

Ещё и песня в голове раз за разом стала проигрываться. Владимира Высоцкого. Про девушку из Нагасаки.

Тут, наверное, сыграло роль ещё и то, что морем мы в Россию возвращаемся.

Он капитан и родина его – Марсель.

Он обожает споры, шумы, драки,

Он курит трубку, пьет крепчайший эль

И любит девушку из Нагасаки.

Что и говорить – хорошая песня. Марсель, эль, Нагасаки…

Я в своё время её слова чуть ли не с первого раза запомнил.

У ней следы проказы на руках,

У ней татуированные знаки,

И вечерами джигу в кабаках

Танцует девушка из Нагасаки.

Текст ещё у этой песни чуть-чуть медицинский. Это – про проказу. Сейчас-то она редко встречается, а раньше её ужас сколько было… Проказа – лепра. Даже специальные медицинские учреждения имелись – лепрозории. После крестовых походов, когда лепра распространилась в Европе, количество лепрозориев там достигало девятнадцати тысяч. Больных туда помещали навсегда, а жизнь в них была просто адом на земле.

У ней такая маленькая грудь,

И губы, губы алые как маки.

Уходит капитан в далекий путь

И любит девушку из Нагасаки.

И в порту Нагасаки эта песня у меня в голове вертелась, и уже когда отплыли. Никак я от её отвязаться не мог. Нагасаки, Нагасаки, Нагасаки…

Вот ведь как. Мог, мог, Владимир Семенович, тут уж ничего не скажешь. Жаль, рано ушёл из жизни, а сколько ещё мог…

Кораллы алые, как кровь

И шелковую блузку цвета хаки,

И пылкую, и страстную любовь

Везет он девушке из Нагасаки.

Что ни строчка – слово, намертво привлекающее внимание, рождающее ассоциации… Кровь, хаки, любовь… Грудь, губы, путь… Нет, гений, он и есть гений…

Сейчас мы с поручиком снова в порту Нагасаки были. Вернулся обратно в Японию наш «Воронеж».

Нижних чинов пока на борту оставили – решают, как с ними дальше поступить, а офицеры на берег сошли. Рожественский в своей каюте заперся. Никого видеть не желает. Сейчас его японская полиция охраняет, в наших с поручиком услугах он не нуждается.

Да, солдаты и матросы с «Воронежа» своих предводителей-бузотеров выдали, их куда-то в город увезли. Всё тихо и спокойно стало. Ну, так, относительно…

Вернулся капитан издалека,

И он узнал, что джентльмен во фраке,

Однажды накурившись гашиша,

Зарезал девушку из Нагасаки.