С Фимой по жизни. Часть 4. Попутчики

«Это – наш младшенький, Васенька!», – гордо сказала она.

Оказалось, что всего их трое, двое  их которых сейчас в школе и детском саду. При всём внешнем спокойствии внутри всё бунтовало. Как же они тут живут впятером?  Это же физически не возможно.

Володя, тем временем, накрыл стол на кухне и пригласил нас обедать. Сами понимаете, какие  габариты в хрущёвских кухнях. Обычный стол с табуретками. На столе: сковородка с жареной картошкой, не хитрый овощной салат и тарелка с нарезанной колбасой. «Гвоздём» стола была бутылка шампанского.

«Да, давно я так  «не шиковала»!», – подумала я.

Или шампанское, ударившее в голову, или детские воспоминания разбередили душу, но опять (как в детстве)  было тепло и спокойно. Сидеть и слушать Ленкин рассказ о том, что жизнь у неё хорошая: муж – пишет диссертацию, дети радуют успехами  и послушанием, что очень не хватает  родителей, который рано умерли. Тут прибежал Васенька и залез к Ленке на колени. Он, долго и внимательно  рассматривал меня, а потом показал язык и сам громко засмеялся. Васенька был такой трогательный и милый,  очень хотелось взять его на руки, но я, от чего-то, постеснялась это сделать. Вместо этого  сидела и рассматривала дырку на коленке его колгот.

Прощаясь в прихожей, мы обменялись номерами телефонов,  договорились не пропадать и созваниваться. Я шла по улице и думала, что вряд ли  когда-нибудь позвоню.

Вернулась в офис, работать уже не хотелось, да и вообще ничего не хотелось. Пользуясь тем, что я хозяйка, просто ушла домой. Машину тоже отпустила (на радость водителю), а потом тихо брела по улицам и переулкам. Дома, прошла по всем комнатам, как будто впервые их увидев. Нет, все дорого и красиво, приходящая горничная  ежедневно истребляла каждую пылинку, даже в библиотеке всё было как лаборатории. И пахло там примерно также, не книгами и благополучием, а лавандовым  ароматизатором.

Уже засыпая, подумала: «Так я добилась, чего хотела, или нет?»  Все эти годы непоколебимо верила, что всё правильно, именно это и есть счастье. Замуж не пошла, думала, успею ещё. Надо сначала построить дом, заработать денег, а уж потом все эти мужья и дети. За чем же я гналась все это время?

Есть дом, есть деньги, но нет рядом такого вот  небритого Володи, который с нежностью смотрел бы на меня, и его не смущало бы отсутствие маникюра и модельной стрижки.

А самое главное –  нет такого  вот Васеньки с этой  замечательной дыркой на коленке.

Сервантик

Раньше, годах в восьмидесятых-девяностых прошлого века, почти на каждой кухне жил сервант. Кубастенький такой, на крепких высоких ножках. На кухню, его вытеснили новомодные стенки. Это там, в монументальных многоэтажках, годами пылились: богемский хрусталь, немецкий сервиз «Мадонна», серебряные ложки-вилки и прочие гжельские соусники и конфетницы. Выбросить же на помойку старенький, но ещё крепенький шкафчик рука не налегала, вот и перебирался он из гостиной на кухню, где и принимал в своё уютное чрево, такую же посуду, не полностью уцелевшую, но ещё пригодную для будничного пользования.  У нас тоже жил такой сервантик.

Рассохшиеся деревянные полы, тогда усиленно закрывали линолеумом. И мой папенька, уже отмерив необходимый размер по блату доставшегося полимерного покрытия, предвкушал будущие красоту и комфорт. Барьером на пути к новому полу как раз и стал злополучный чешский шкафчик. Помощников в доме не наблюдалось.  Склонный к максимализму и будучи действительно не слабым, он, как и все мужчины, всё-таки переоценил свои возможности.  Подумав, что возиться с вытаскиванием и складированием посуды, ему совсем не улыбается, а выкроенные куски линолеума «настоятельно требовали» немедленно уложить их на новое место жительства, батюшка приступил к реализации намеченного плана. Шкафчик в общем-то тяжелым не был, но посуда (будь она неладна) имеет свойство скользить  по стеклу и в самый неподходящий момент неожиданно биться. Папенька, предположив, что если слегка приподнять мёбель с одного края и подсунуть в образовавшуюся щель половое покрытие, то будет комильфо. Но, всё оказалось не так безоблачно. В результате непродуманного манёвра, случилось массовое и сокрушительное побоище всего содержимого.

Папенька впал в ступор от свершившегося и вишенкой на торте оказались мы с маменькой вернувшиеся домой в этот смертельный,  для нашей посуды, момент.  Что там немая сцена у классика… Воцарившаяся после повержения посуды, тишина просто рвала души и барабанные перепонки. Папенька метался по кухне в немом бессилии остановить непоправимое, после чего просто покинул квартиру, сбежав  в неизвестном направлении.  Мы, с маменькой слегка обалдели.

Придя в себя, выдохнули и принялись за уборку. Сказав сакраментальное: «Посуда бьётся к счастью!», смели в мусор черепки и, теперь уже не опасаясь что-либо разбить, расстелили злополучный линолеум.   Лишь волнение за убежавшего батюшку  не позволяло нам успокоиться окончательно.  Часа через два он вернулся, зная, что все женщины чрезвычайно трепетно относятся к своим чашечкам-тарелочкам, тут же  не одна посудина, а целый сервант! Понимая масштаб трагедии боялся поднять на нас глаза и не знал, как вымолить прощенья.  Мы же, на тот момент, уже решили вообще сплавить злосчастный шкафчик на дачу и тем самым освободить и так не сильно широкое пространство нашей хрущёвки. Поэтому не то что, не сердились, а где-то даже обрадовались.

Позже, прощённый родитель  всё же рискнул зайти на кухню. Мы с матушкой мирно смотрели фильм в гостиной, когда услышали звуки ни то смеха,  ни то плача. Дружно двинулись  в сторону злополучной  кухни. Папенька сидел перед сервантиком  и давился от смеха.  Мы тревожно взирали  уже начиная боятся за  его психику.

– Вся посуда вдребезги, а ему хоть бы хны! – сумел выговорить папенька между приступами смеха, – Вот что значит – нечистая сила!

Проследив за его взглядом до нас дошло, что в черепки превратилось всё кроме одного набора, глиняного графинчика  в виде чёртика и трёх таких же рюмочек в виде бесенят.   Хотите верьте, хотите нет, но с этим произведением керамического искусства ничего не случилось, ни скола, ни трещинки.

Сегодня, уже нет ни мамы, ни папы. Квартира другая и дача с злополучным сервантиком давно не моя. А чёртик-гафинчик  с тремя бесенятами-стопочками  всё также стоит уже в моей стенке-хламохранилище.  Которая  до жути надоела и я всё чаще подумываю проститься с ней навсегда.  И мне кажется, что когда этот день всё-таки придет, то я легко расстанусь и с хрусталём и с фарфором, но только не с этими бесенятами. Наверное, это психиатрия, фетишизм или как там  правильно называется… Но только самые дорогие богемские фужеры, в принципе – просто стекло, а эта глиняная «нечисть» и есть моя память.