Братьев своих ищи…

И тогда подходят двойняшки – «потерянное поколение» – и «добивают» ее, свою маму.

Они передают Ошке то, что они там сооружали.

Оказывается, это город, красивый, вырезанный и склеенный из разноцветной бумаги. Как это они успели так быстро?! Они готовили подарок Ошке, эти «отмороженные» Машкины дети.

В этот вечер до поздней ночи мы пировали.

Мы праздновали общее новоселье. В Машкиной квартире. Кстати, она настояла! Мы и все соседи.

И никому не верьте: эфиопская кухня – это что-то редкое.

Я объелся «тыбс воттом» – говядиной, жаренной с перцем.

Я чуть не задохнулся от соуса «чоу бербери».

Острее ничего не ел в жизни. И кофе их – самый лучший.

А тайманский суп?! Тайманский дедушка потребовал, чтобы все его попробовали. И оказалось, что это он сам его варганит дома, на примусе.

С тех пор, я не пропускаю ни одного тайманского ресторанчика.

Ну и Машка, конечно, не оплошала мать!

Выдала все, на что способна.

Так сидели до двух ночи.

Сидели вокруг стола, на равных, и говорили.

И было нам всем, о чем поговорить, и было нам всем понятно, что вот так за столом сидит семья… Семья!..

Разноцветная, разноголосая, поднявшаяся над всеми различиями, – поэтому и семья!

Тогда только и приходит оно – самое счастливое состояние покоя.

А Ошка заснула на руках у Машки.

/ в одной лодке /

Семь дней рав Ашлаг лежал, не вставая, – кружилась голова.

Только на восьмой день он сумел подняться.

Бледный, сидел, прислонившись к холодной стене.

Погода стояла промозглая, и дом невозможно было протопить.

Ривка надела на рава Ашлага, как на ребенка, всю теплую одежду, которую нашла в доме.

Но его волновали только руки.

Он попросил дать ему перо и бумагу.

Она быстро принесла и когда увидела, что он начал писать, успокоилась.

Она знала, что если он будет писать, значит, быстро выздоровеет.

Он как будто снова учился писать, медленно выводил букву за буквой.

Сначала заглавие статьи «Поручительство», потом последовало предложение «…и был опрошен каждый: согласен ли он принять на себя выполнение заповеди «и люби ближнего, как себя»»… Он остановился. Буквы двоились.

Он прищуривался, пытаясь свести их в одну строчку.

Откинулся на спинку стула.

Ривка решительно сказала: «Завтра же мы переедем отсюда. Мы поедем в Яффо. Мы будем жить у моря, и ты сможешь свободно думать и писать».

Так всё и произошло.

И снова, на утро, старая арба, запряженная полинявшим осликом, раскачивалась по булыжной мостовой, увозя семью рава Ашлага из Иерусалима.

Он с детьми сидел на арбе, а Ривка, с ребенком на руках, шла рядом, придерживая мужа за плечо.

Жители Иерусалима могли убедиться воочию, что имущества семья Ашлагов не нажила.

Два узла детских вещей, связка книг, немного одежды – вот и всё. Они сняли комнату в старом Яффо недалеко от моря.

Здесь солнце было ласковым, ветер приветливым, не то, что в Иерусалиме. А дальний шум прибоя действительно успокаивал.

Днем они вышли на берег моря.

Было тепло.

Дети радостно играли в песке, старшие следили за младшими.

Рав Ашлаг устало сел рядом, долго смотрел, как на его глазах возникает песчаный городок.

Дети строили его сообща, не спорили, дело ладилось.

– Хотите, я расскажу вам короткую притчу? – спросил он детей.

– Да-а! – они быстро расселись вокруг отца.

Это было такой редкостью, отец был для них недосягаем, и вдруг он сам захотел рассказать им притчу. Они с нетерпением ждали рассказа.

А он хотел проверить на них новую статью, которую начал. Статью «Поручительство».

– Два моряка плывут в одной лодке, – начал он. – Они вышли в открытое море, уже не видно берегов… И вдруг один из них берет в руки сверло и начинает сверлить дырку под собой. Второй кричит ему: «Остановись! Что ты делаешь?!» А тот отвечает: «А какое твое дело, я же сверлю дыру под собой, а не под тобой!»