И вот, однажды весной он пришел домой необычайно рано.
Ривка, его жена, сразу поняла – что-то случилось. Она уже была на седьмом месяце беременности и думала, что на этот раз она родит спокойно.
Но ошибалась.
– Ривка – сказал он, садясь за стол. – Приготовься, мы едем в Эрец Исраэль.
Это было ударом для неё.
– Я хочу, чтобы мы выехали как можно быстрее, – сказал рав Ашлаг.
Две недели шумела еврейская Варшава.
Решение рава Ашлага уезжать было воспринято, как вызов. «Мы ему доверили быть судьей. Учителем. Он почитаем, известен…Чего ему не хватает?.. А тем временем он подтачивал общину, уговаривая людей ехать с ним!»
Его решение об отъезде разбиралось в раввинатском суде – высшем органе правосудия польского еврейства.
Рав Ашлаг стоял напротив длинного стола, за которым сидело десять почитаемых раввинов.
– Нам сообщили, что с тобой согласились уехать 300 семей? – спросил рав Апштейн.
– Да, это так, – ответил рав Ашлаг.
– Нам еще сообщили, что ты зафрахтовал корабль в Швеции для того, чтобы перевести всех в Эрец Исраэль?
– Да, у нас все готово. Дело только за вашим решением.
Рав Апштейн отвернулся от него. Шепнул что-то старцу, сидящему справа от него, тот кивнул, потом рав Апштейн повернулся к левому, кивнул и левый.
– Уважаемый рав Юда Лейб Ашлаг, – произнес рав Апштейн. – Мы решили сказать тебе вот что: судья, учитель не может сам, по своему желанию оставить свою общину и подняться в Эрец Исраэль. Наше решение – ты остаешься. Таково решение раввинатского суда. И я советую принять его и смириться.
– Я не могу этого сделать, потому что я не волен над собой, – спокойно ответил рав Ашлаг. – Я обязан уехать, и обязан предупредить вас, что сделаю все возможное, чтобы за мной уехали все, кто сможет. Если бы это было в моих силах, я увез бы всех.
Рав Шмуэль громко отодвинул стул, вскочил и оглядел присутствующих.
– Перед вами разрушитель, и я говорил вам об этом уже сотни раз, – торжественно произнес он.
– Евреи должны покинуть Европу как можно быстрее, – словно не слыша его, сказал рав Ашлаг. – Если они этого не сделают, они погибнут сами и принесут огромные беды всем.
– Наша община как никогда сильна, – сказал рав Зильбер. – Нас 3 миллиона евреев, и с нами считаются! Почему ты всегда идешь против всех?! Зачем нужны постоянные противостояния? Почему не смиришь свою гордыню, которая просто уничтожает тебя?!
– Ну, как мне объяснить вам это?! – в голосе рава Ашлага слышалась боль.
– Что?! – закричал рав Шмуэль. – Что объяснить!? Свою ненависть к нам, к нашим законам, к святой Торе?!
– Мы, евреи, скрываем свет от мира, – громко сказал рав Ашлаг.
Это была очередная попытка, чтобы его услышали. Он так хотел, чтобы его услышали!
– Мир не может позволить нам так жить.
– Слышите?! – закричал Шмуэль.
Но рав Ашлаг продолжил:
– Мы владеем инструкцией спасения…
– Заткните его!
– И не хотим раскрыть ее миру… И себе.
– Закрой свой рот, говорящий ересь!
– У нас в руках Книга Зоар… В ней всё! – закричал рав Ашлаг. – Поймите, мы – уже не народ, блуждающий по миру, мы – надежда мира!
Да-да-да!.. Он так хотел, чтобы его услышали! Больше своей жизни!.. Если бы они только его услышали… все могло бы сложиться совсем иначе.
Но они не слышали его.
Он замолчал.
В тишине послышался голос рава Шмуэля:
– Вам нужны еще какие-то объяснения? Перед нами преступник, и его надо судить.
– Рав Ашлаг, в связи со сказанным тобой, я прошу тебя выйти и подождать в коридоре окончательного решения совета, – сказал рав Зильбер.
Рав Ашлаг вышел в длинный пустой коридор.
Из-за дверей слышался гул голосов.
Он пошел по коридору.
И вдруг взметнулись его руки, – он начал говорить сам с собой.
Просил. Объяснял. Требовал…
Он удалялся по коридору.
А в это время, сгрудившись на пороге, за ним наблюдали члены суда.
– Я же сказал вам, он свихнулся, – шепнул Шмуэль.
Рав Ашлаг повернулся, словно услышав его слова.
– Заходи, – сказал ему рав Зильбер.
И снова рав Ашлаг стоял напротив длинного стола, за которым чернели сюртуки раввинов.