Законник

– То пустое. Надеюсь, голова не закружится. Хотя в последние годы в твоих трудах появилась благостность. Впрочем, это вкусовое, – поспешил сгладить резкость Машевич. – Не о словах говорю, а вот чем наше слово отзовется? – Он достал крупный носовой платок и отер пузырьки, проступающие на влажных старческих губах. – Ну, об этой профанации вовсе не говорю, – он брезгливо, двумя пальчиками оттолкнул от себя проект Закона о полиции. И все-таки не удержался, высказался: – Да, потешный документ. Похоже, этот странный человечек искренне верит, что если милицию назвать полицией, все переменится.

Герман Эдуардович озадаченно повел жирной шеей. Вернулся к главному.

– Но вот последнее, с чем столкнулся. Администрация Президента родила очередной проект закона о борьбе с коррупцией и передала на экспертизу в Институт государства и права. Создали межведомственную комиссию поавторитетней. В том числе включили вашего покорного слугу.

– Помню, конечно, – поторопил Гулевский.

– Проект ужасный. Будто двоечники делали. Да так и есть. Не поверишь, два дня правил грамматические ошибки. А, по сути, если отбросить риторику, – направлен на защиту той самой коррупции, с которой призывает бороться. На десятке страниц перечисляются условия, при которых чиновники и их родичи имеют право принимать подношения. О декларировании доходов заявлено. А вот о главном – расходах, – чтоб объяснился, любезный, на какие шиши при зарплате в пару тысяч долларов купил особняк в Куршевеле, – тишок. И так по всему тексту. Проигнорированы даже международные конвенции, что государством ратифицированы. Так вот месяц каждый из нас, отложив ворох других дел, в муках, до драки текст отшлифовывали. Наконец обсосали до запятой и вернули заказчику. Через неделю узнаю: проект передан в Думу с примечанием, что прошел тщательную правовую экспертизу. Но горький опыт общения с нашей властью имею. Посему не поленился съездить в комитет ознакомиться, – любопытно все-таки, что из наших замечаний и в каком виде учли. И что ты думаешь?

– Самые важные предложения не включили.

– Не включили! О чем ты, Илья? Там лежал тот же первоначальный текст с теми же грамматическими ошибками. То есть все наработки десятка крупнейших специалистов из разных областей права выбросили в корзину, не дав себе труд хотя бы пролистать.

– Ленивых, амбициозных дураков при власти всегда в достатке.

– Да не в дураках беда. – Машевич рассердился, отчего на губах выступили пузырьки. Он смахнул их платочком. – Дураки исполняют, а заказывают – ушлые! И те как раз точно знают, чего хотят. Ты видел, чтоб они в другую сторону ошибались? Да вот хоть… – Машевич дотянулся до увесистого «кирпича» – «Комментария к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации»; перевернул первую страницу, с длинным перечнем громких фамилий, с примечанием внизу – «руководитель авторского коллектива заслуженный деятель науки, проф. И.В. Гулевский». – С 2002 года вступил в силу, – для чего-то пояснил Машевич. – И всю систему правосудия, что не десятилетиями даже, веками в России складывалась, вмиг порушил. К примеру, санкции на аресты да обыски вместо прокуроров стали давать судьи. Благое вроде дело? Мол, станем как Европа. А чем кончилось? Судейские направо и налево аресты подмахивают, как саблей машут. Потому что за последствия судья не отвечает и в доказательства виновности вчитываться не обязан.

– Но вы же знаете, как я против этого боролся! – Гулевский не сдержал раздражения. – В Думе выступал, Президенту писал. И комментарий к этому разделу давать категорически отказался. И не только к этому. Потому что изначально в кодекс закладывалась совсем другая идеология. А статью мою в «Государстве и праве», где я эту бездумную компиляцию громлю, разве не читали?

– Я-то читал, – вежливо подтвердил Машевич. – Еще сотня таких, как я, прочитала. А вот это, – он постучал пальцем по фамилии Гулевского на обложке, – для всей страны. Освещено!

Он оглядел смурного ученика, улыбнулся слабой, примирительной улыбкой.

– Не знания наши нужны этим ловким людям, Илья. А имя, дабы им прикрыться, – заключил он.

– Что вы хотите сказать? – Гулевский давно понял, что разговор затеян не просто так.

– Я уезжаю, Илья! – объявил Машевич. – В Германии осели дети. В Кельнском университете предлагают место на кафедре. Там меня, во всяком случае, услышат.

– Там услышат, – не веря своим ушам, повторил Гулевский. – А разве здесь голос корифея советской криминологии уже не нужен? Если еще и вы уедете, кто ж станет истину царям с улыбкой говорить? – пошутил он натужно.

– Будто нужна им истина!

– Но меня пока слушают! – горячо вскричал Гулевский.

– Вот это называется «слушают»? – Машевич насмешливо отодвинул кодексы. – Вот что скажу тебе на правах прежнего учителя: не пачкайся, Илья. Твое имя на Западе звучит. И от всего этого мусора пока что отделяют. Пока что! – он потряс заскорузлым пальцем. – Меня попросили передать: готовы организовать цикл лекций в крупнейших университетах Европы – на твоих условиях.

Гулевский, даже не дав договорить, энергично затряс головой.

– Нет, Герман Эдуардович, я о собственной пользе иначе сужу. Пусть из десяти моих наработок одна пройдет. Но и это что-то! Не в сторонке, на бережку, а – бороться, доказывать, переламывать ситуацию. Другого не мыслю.

– Что ж, так и думал! – Машевич сделал движение подняться.

– Вы сами учили меня не отступаться! – безысходно напомнил Гулевский. – И что ж теперь получается?

– На все есть предел, – ответствовал Машевич, потянулся к шкафу, к которому прислонил трость, – в последнее время стали отказывать ноги. – Должно быть, теперь твое время не отступаться.

Дверь распахнулась. В проеме возникла секретарша кафедры Арлетта – с безумными глазами и открытым, перекошенным ртом.

– Илья Викторович, там ваша жена звонит, – невнятно пробормотала она.

– Какая еще?.. – не понял Гулевский.

– Бывшая. Она говорит, будто… – Арлетта ткнула пальцем за стену, где, должно быть, лежала снятая трубка, сглотнула слюну, лицо ее жалостливо скукожилось.

– Ну же! – рявкнул Гулевский.

– Илья Викторович, сыночек ваш погиб!

3

По случаю назначения Константина Погожева начальником юридического отдела, он, как водится, «накрыл на работе поляну». К семи вечера веселая компания рассталась у дверей офиса. Большинство двинуло в сторону метро «Белорусская». Собирался поначалу вместе со всеми и Константин. Но приятель, заводной и неуемный Вадим Седых, не желая расставаться, уговорил его завернуть напоследок в какой-нибудь из ближайших ресторанчиков.

В первом часу ночи на другом конце Москвы к КПП элитного жилого комплекса «Товарищество достойных», что в полукилометре от метро «Лоськово», из лесного массива выбежал взъерошенный, вывалявшийся в грязи человек. С перекошенным от ужаса лицом он принялся что-то возбужденно выкрикивать, беспорядочно размахивая руками в сторону леса. И вдруг зашатался и рухнул перед шлагбаумом. Это был Вадим Седых. Вызвали «скорую помощь». Не дожидаясь ее прибытия, охранники прошлись вдоль ограды и в трехстах метрах обнаружили еще одного, недвижно лежащего на скамейке мужчину – Константина Погожева. Бригада «скорой помощи» определила у обоих сильнейшее алкогольное отравление. Вадима Седых в коме увезли в реанимацию. Константин Погожев умер еще до приезда врачей.

Подъехавший по телефонограмме из больницы милицейский наряд наскоро опросил охранников. Причина случившегося казалась очевидной, – подвыпившие гуляки, желая добавить, купили в одном из ларьков спиртное, оказавшееся «паленым». Такие случаи алкогольного отравления встречались сплошь и рядом. Правда, до летального исхода до сих пор не доходило. «Но когда-то должно было дойти», – философски заметил старший наряда – лейтенант милиции. «А может, еще и сами какого-нибудь клея на спирту смастырили и не рассчитали. Нынче все умельцы», – тонко предположил он.

* * *

Дни после трагического известия смешались для Гулевского в липкий, отупляющий ком. Звонки с соболезнованиями, какие-то хлопоты. Потом кладбище, венки, тянущее душу завывание жены, скорбные лица друзей сына, лишь немногих из которых он узнал. Одним из этих немногих оказался Егор Судин. Впрочем, если б он сам не подошел к Гулевскому, возможно, не узнал бы и его. Парень возмужал. Из прежнего рыжего бесенка превратился в крупного, с сильно поредевшими волосами шатена. Егор попытался высказать слова соболезнования, булькнул и – осекся. Впрочем, лихорадочные, в черных потеках глаза на осунувшемся лице сказали за него.

– Главное, вместе отмечали, – выдавил Егор. – Мы ж в одной фирме…

Гулевский кивнул.

– Они, когда решили продолжить, меня тоже уговаривали. Да пришлось по работе задержаться. Может, если бы… ничего б и не случилось.

Он рыкнул, подавляя рыдание.

– А как?.. – Гулевский забыл имя.

– Вадик? – догадался Егор. – По-прежнему в коме. Но, говорят, надежда остается. Отец врачей из Кремлевки подключил.

Он осекся, спохватившись, что надежда на спасение живого может быть неприятна отцу того, для кого надежды уж не было.

– Мы ж с колледжа втроем.

Подошел Стремянный, поддерживая под локоть полненькую курносую девушку в черном платке и распухшим от слез лицом. Рот ее был горько поджат.

– Илья Викторович, это Валя, – представил Стремянный. – Та самая, невеста.

При слове «невеста» по губам Вали скользнула скорбная тень, – больно неуместным показалось оно на кладбище.

Гулевский и Валя замялись, не зная, кто кому должен первым выражать соболезнование. Гулевский просто притянул девчушку к себе.

– Видишь, как бывает, – пробормотал он. – Думал познакомиться на свадьбе.

Мимо проходила жена Гулевского. От недоброго ее взгляда Валя вздрогнула, невольно вжалась в плечо Гулевского.