Законник

– Сломался смеситель в ванной, – обнаружился еще один женский голосок. – Не могут помыться.

– Вот именно. И что вы сообщили жильцам? Они мне звонили, чрезвычайно озадаченные. Не помните, Непряхин?.. Вы их спросили, вы что, евреи, чтоб по пять раз на дню мыться? Так было, спрашиваю?.. Это в квартире израильского консула!

Она сделала паузу, с трудом удерживаясь от смеха. Второй женский голос заискивающе подхихикнул. Мужчина укоризненно вздохнул:

– Так если бесконечно включать-выключать, что угодно сломается. Это ж механизм.

– А кто послал консула на рынок за переходником в три четверти дюйма?

– Так кто ж знал, что сам поедет. Нешто холуев нет?

– Немедленно ступайте туда! – голос управляющей погрознел. – И если к концу дня неполадки не будут исправлены и жильцы не подтвердят, что у них нет претензий, положите на стол заявление… Стоп! Вам бахилы выданы?

– Это которые?..

– У входа надеть и чтоб больше кирзачами по паркету не свинячить. Марш!

Из кабинета вывалился распаренный Непряев. Дородное его тело выпирало из узковатого оранжевого комбинезона.

– От стерва глазастая! – с уважением сообщил он Гулевскому, захлопывая дверь.

Гулевский успел втиснуть ступню, пошевелил ею. Через расширившуюся щель разглядел со спины изящную фигурку в белом жакете с красными отворотами и облегающей юбке.

– Теперь с вами, Нелли. – Женщина в жакете обратилась к притулившейся сбоку от стола девушке. Голос ее посуровел. – Вам сообщили о том, как этот охламон обхамил жильцов?

– Так если б знала, что консула.

– Вы – диспетчер! – на этот раз управляющая возмутилась неподдельно. – И должны быть моей опорой. А вместо этого уже в который раз покрываете разгильдяев. В прошлый раз пожалели пьяного электрика, из-за чего едва не проглядели пожар. Не знала она, видишь ли! Да в этом доме вообще нормальных людей нет. Вип на випе! И мы им обязаны предоставлять вип-обслуживание. За это нам с вами хорошие деньги платят! Если не умеете спрашивать с обслуживающего персонала, то вам следует найти себе другую работу.

– Но, Беата Станисловна! – взмолилась девушка. – Мне никак нельзя увольняться.

Гулевский, сердце которого давно уж предвкушающе колотилось, услышав имя-отчество, привалился к косяку. Ему не почудилось. Это в самом деле Беата.

В двадцать пять лет, поздним июньским вечером, следователь Илья Гулевский завернул за угол прокуратуры и, будто самолет в птичью стаю, буквально воткнулся в группку школьниц-выпускниц.

– Вот ведь толоконный лоб! – тонкая как хворостинка и легкая как обечайка девчушка в белом кружевном платьице сердито отерла свой лоб. И – первая засмеялась.

Гулевский сглотнул, подтянул ее к себе, тихонько поцеловал ушибленное место, разглядел легкую тревожную «косинку» в зрачках.

– Легче?

Она, озадаченная, кивнула.

– Тогда пойдем? – он протянул руку.

– Пойдем, – без колебаний согласилась она.

Притихшие подружки проводили их ошарашенными взглядами. Они прогуляли до рассвета, рука в руке. Утром, показав на окна своей квартиры, охватил ее личико и спрятал меж пальцев, будто в кокон спеленал; волнуясь, произнес: – Пойдем?

– Пойдем, – упавшим голосом согласилась она.

Такого лета в жизни Ильи Гулевского больше не было. Каждый день с ней был не похож на другой. Он засыпал, вспоминая теплый акцент (Беата Дымниц была из семьи обрусевших поляков), и просыпался, счастливый от мысли, что сегодня увидит ее. Звонкая, переполненная жизнью фантазерка, она ничего не требовала. Просто порхала рядом и ухитрилась превратить его жизнь в праздник. Но потом он ощутил в ней ожидание. И вдруг испугался. Он чувствовал себя не выгулявшимся, не готовым поступиться привычной холостяцкой жизнью. Он не отказался от нее, просто замешкался. А она не захотела ждать. Будто бабочка, покружила еще, помахала крылышками, намереваясь опуститься. Но не получив сигнала на посадку, улетела в другую жизнь – поступила в Калининградский институт культуры. Спохватившись, Гулевский кинулся было следом – вернуть. Но тут его как раз бросили на раскрытие серийных краж автотранспорта, через месяц в группу влился курсант-выпускник Стремянный с его бесчисленными барышнями под рукой. И – потихоньку засосало. Какое-то время в Гулевском еще звучал колокольчиком теплый девичий смех, но потихоньку затих. А еще через полгода он как-то вдруг женился. Родился сын. Вскоре защитил диссертацию. И образ Беаты окончательно затушевался меж доступными студентками, искавшими внимания своего преподавателя.

Теперь он стоял взмокший, сердце бухало метрономом.

– У меня ж муж на учете по онкологии, вы знаете, – робко напомнила начальнице Нелли.

– Как не знать! – едко подтвердила та. – Каждый раз, что-то прошляпив, вы мне об этом напоминаете. Но если б вы хоть чему-то учились! Нет, все, хватит! Ищите другую работу.

– Как же это! – Девушка ойкнула. – Беата Станисловна, родненькая!

Управляющая поспешно отвернулась от нее, чтобы скрыть невольную улыбку, заметила фигуру в проеме. Прищурилась. Прятаться дальше было бессмысленно.

– Что? Разносы по-прежнему не даются? – Гулевский вальяжной походкой вошел в кабинет. Беата вгляделась. Вспыхнула.

– Ступайте, Нелли! – прервала она разговор.

– Но, пожалуйста!

– После, после.

Девушка поднялась, с любопытством оглядела незнакомца и – выскочила наружу. Гулевский подошел вплотную, разглядел ухоженное, в самом начале увядания женское лицо, знакомую «косинку» в зрачках.

– Беата, – выдохнул он. – Ведь это ты. Поразительно, но все та же. Будто при нашем знакомстве.

Он потянулся, как когда-то, к ее лицу. Беата, все еще огорошенная, отступила, рукой указала на диван, опустилась подле.

– Но как ты? Где? Что? Впрочем, где, понятно. Черт, все смешалось. – Гулевский потеребил переносицу.

По лицу Беаты пробежал лучик, – она вспомнила мальчишеский этот жест. Слегка оправилась.

– Тебя, кажется, надо поздравить? – произнесла она, задавая приятельский тон. Гулевский недоуменно приподнял подбородок. – Ну, как же. С юбилеем и – потом с орденом. Награда нашла героя.

– Так ты знаешь?! – удивился он.

– В наше время это нетрудно, – Беата кивнула на компьютер. – Набираешь в поиске фамилию. И – пожалуйста!

– Но все-таки набираешь.

Беата нахмурилась, будто уличенная в чем-то предосудительном.

– В сущности, я знала, что ты состоишься. Необязательно, что станешь ученым. Но что будешь, как моя доча говорит, в шоколаде, ждала. Ты ведь всегда шел к цели ледоколом.

Краешек рта ее едва заметно изогнулся.

Он вспомнил, – так она делала, когда что-то в нем не нравилось. Вот и сейчас, – то ли похвалила, то ли упрекнула.

– Но как ты-то здесь оказалась? – Гулевский демонстративно огляделся. – Ведь поступила в институт культуры.