Десять железных стрел

Не убийство делает человека плохим или хорошим. А то, как он их совершает. И это жестокий факт жестокого мира, что самые подлые, гнусные по ночам крепко спят и легко расточают улыбки. Морщинки Джеро говорили мне, что он не спал крепко уже долго. Кого бы он ни убил, они оставались с ним до сих пор.

А может, и останутся навсегда.

Звучит, наверное, безумно – говорить, что именно поэтому я начала больше ему доверять, – но это тоже правда. И потому я встретила его усталый взгляд и спросила:

– И что он хочет взамен?

Улыбка Джеро померкла. Следом опустились глаза. И вес всех этих убийств рухнул на него камнями, и когда Джеро заговорил вновь, голос его звучал глухо, откуда-то глубоко изнутри.

– То же, что и ты, – ответил он. – Мести.

4. Малогорка

– Отпрыски…

Услышав оторопелый шепот, Сэл подняла на Мерета взгляд. Она сидела на подоконнике с тех самых пор, как они пришли в его дом, и смотрела в окно на поселение. Под закоптившей лицо сажей ее улыбка казалась широким белым шрамом, под стать тем, что уже изгибались на коже.

– Отпрыски? – хмыкнула Сэл. – Даже не подозревала, что ты религиозен. – Она окинула Мерета взглядом. – Или имперец, если уж на то пошло.

Он не был религиозен – и не был имперцем. Просто из болтовни с редкими имперскими пациентами, которых ему доводилось лечить, почерпнул кое-что об этих легендарных первых магах, основоположниках каждый своего искусства, что пользовались неувядающим почтением по всему Империуму.

Однако история, которую только что ему поведала эта женщина, требовала какой-то реакции, а все ему известные ругательства к тому времени, как она остановилась, уже иссякли.

Скитальцы – дело нешуточное. Это в Шраме знали все. Равно как и то, что когда скиталец приближается к твоему поселению на десять миль, надо мигом дать деру и вернуться на руины, если те вообще останутся, когда скитальцу наскучит и он уберется.

Мерет вполне спокойно считал их таковыми – неким объединением непредсказуемых диких тварей и выдуманной страшилкой, детей запугивать, чтобы слушались. За все время здесь он даже ни разу не задумался, что скитальцы носят на себе те же шрамы, что и остальные люди, те же боли, те же травмы…

– Травма… – прошептал Мерет.

– А?

– Те, э-э, призраки, которые ты описывала. – Он прочистил горло, оторвал взгляд от работы. – Телесные повреждения иногда, э-э, сказываются на разуме. Иногда можно увидеть проявления или галлюцинации других людей, делающих что-то привычное или ведущих себя необычно. – Вдруг отчетливо ощутив на себе пристальный взгляд Сэл, Мерет нервно хмыкнул. – Однажды я лечил женщину с больным бедром, так вот она заявляла, будто часто видит стоящего в углу мужа. Выяснилось, что случай, в котором она пострадала, унес его жизнь, и она м-м… она чувствовала себя виноватой.

Сэл Какофония опустила ногу с подоконника. Ботинок стукнул о пол с характерным скрипом кожи о дерево. Сэл сунула большие пальцы за пояс, вскинула подбородок и окинула Мерета взглядом, долгим и холодным, как полночный час.

– Я что, по-твоему, совестью страдаю?

Ловушки Мерет распознавал на слух.

Он окинул взглядом женщину-скитальца. Высокая, поджарая, она напоминала клинок, познавший слишком много битв и слишком мало заботы. Ее облачение – от рубашки до ботинок – там, где не порвано или потрепано, было покрыто запекшейся кровью и грязью. А просторы голой кожи украшали повреждения: царапины, раны, потеки крови, то ли ее собственной, то ли чужой.

Под всем этим, впрочем, к телу льнули старые рубцы.

Она привыкла двигаться с ними, заметил Мерет. Любой другой вряд ли обратил бы внимание на то, как она тяжелее опирается на одну ногу, как правая рука сильнее напряжена, чем левая, на прищур правого глаза. Шрамы, застарелые, широкие, испещрили ее тело, словно линии на карте, подсказывая Мерету не где она побывала, а все боли, которые последуют за ней, куда бы она ни отправилась.

Она не выглядела виноватой. Но той, кто глубоко внутри знает, что такое сожалеть.

Разумеется, говорить хоть о чем-то таком скитальцу с охрененски здоровенным револьвером казалось особенно идиотской мыслью.

– Нет, – ответил Мерет. – Но подобное находит отражение массой способов. Даже маленькие царапины иногда оставляют большие раны на сердце. Или душе, или разуме, называй как хочешь.

Ее взгляд немного смягчился. Следом – голос.

– И как их исцеляют?

Мерет снова на нее глянул, нахмурился. Грозная прохлада, с которой Сэл к нему обращалась, таяла, словно лед под солнцем. Он думал, что увидел в ее голубых глазах нечто – то, что замечал в глазах пациентов, не понимающих, чем больны – острую тоску, нужду столь глубокую, что люди боялись упомянуть ее или дать ей название.

Но…

Должно быть, примерещилось. О том, что Сэл Какофония может так выглядеть, молвы не ходило.

– На это нет простого ответа. Боль укореняется глубже плоти. Исцеление должно укорениться глубже боли.

Желваки Сэл дернулись. Шрам, пересекающий глаз, сморщился. Под слоем копоти вспыхнул вызванный таким ответом гнев, и Мерет почти поверил, что она вытащит этот свой револьвер и всадит ему пулю в череп.

Однако она перевела взгляд на постель, рядом с которой Мерет сидел, и гнев растворился.

То, что осталось после на ее лице, было куда болезненнее.

– Как насчет нее? – спросила Сэл.

Мерет снова посмотрел на пациентку. Девушку умыли, стерли грязь с тела, испачканную одежду сменили на вещи, которые щедро пожертвовала дочь Эртона. Мерет вправил сломанную ногу и руку, обеззаразил раны, перевязал и обработал мазями все, что мог, но…

– Она до сих пор не очнулась, – пробормотала Сэл.

– Да, – согласился Мерет. – Но дыхание в норме. Она должна быть в порядке…

Весь долгий миг тишины он промолился, чтобы Сэл ему не врезала.

– Но? – наконец спросила она.

– Но она рухнула с, мать его, неба, – ответил Мерет. – Я наблюдаю за ней всего час. У нее могут быть внутренние повреждения, которые я не заметил, перелом, который я упустил, не знаю.

– Ее можно перемещать?

– Нет. – Он прочистил горло. – В смысле, ведь… – Мерет вздохнул, потряс головой. – Нет. Я до сих пор не представляю тяжесть ее повреждений, но знаю, что они хуже, чем те, с чем я могу справиться. Перемещать ее – очень плохая мысль.

Чего бы он там ни боялся, Сэл просто вздохнула и кивнула. Подошла, села на кровать напротив него. Сэл не сводила взгляда с девушки, морщась, прикидывая, словно выискивая способ просто протянуть руку и… все исправить.

– Кем она была?

Сэл вскинула на него взгляд, сощурилась. Мерет дернулся, отвернулся.

– То есть кто она?

– Чтобы ее вылечить, тебе нужно имя?

– Нет. Но…