«Франкенштейн» и другие страшные истории (сборник)

Была полночь, дождь уныло стучал в оконное стекло. И вот в неверном свете газового рожка я увидел, как открылись тусклые желтые глаза, как существо начало дышать и судорожно подергиваться. Великий Боже! Он был страшен! Желтая кожа обтягивала его лицо, водянистые глаза ничего не выражали, узкие губы бессвязно шевелились.

И ради этого я лишил себя здоровья и покоя! И вот, когда я окончил свой труд, вся прелесть мечты исчезла и сердце мое наполнилось несказанным ужасом и омерзением. Не в силах долее смотреть на свое творение, я бросился вон из мастерской и принялся в отчаянии метаться по спальне. Наконец, измученный усталостью, я рухнул на постель и погрузился в сон, больше похожий на обморок. Я проснулся оттого, что кто-то приподнял полог кровати. В мутном свете луны я увидел гнусного урода, сотворенного мной. Он протянул руку, словно пытаясь удержать меня, но я вырвался и побежал вниз по лестнице.

Я провел страшную ночь. Мне казалось, что чудовище настигает меня. К ужасу примешивалась горечь разочарования; то, о чем я так долго мечтал, превратилось теперь в кошмар. Я бежал по пустынным ночным улицам, стараясь не останавливаться. Иногда, обессилев, я брел неуверенной походкой, не смея оглянуться назад. Так я добрался до постоялого двора и вдруг увидел почтовую карету, показавшуюся в конце улицы. Это был швейцарский дилижанс. Приблизившись, он остановился прямо у дверей постоялого двора. Нельзя описать мою радость, когда в окне кареты я разглядел Анри Клерваля, который, завидя меня, тотчас выскочил из экипажа.

– Милый Франкенштейн! Как я счастлив тебя видеть!

Я сжал его руку и впервые за много месяцев ощутил светлую радость.

– Ты скажи скорее, как поживают мои братья, отец и Элизабет?

– Они здоровы, и все у них благополучно… Но ты! – с тревогой проговорил он, вглядываясь в мое лицо. – О! Ты худ, бледен, у тебя совершенно больной вид.

Меня снова охватила дрожь. Мы шли по улице, приближаясь к моему дому. Я боялся увидеть чудовище, но еще больше боялся, что его может увидеть Анри. Попросив его подождать несколько минут внизу, я быстро взбежал по лестнице. Я со страхом вошел в свою спальню, но, к счастью, она была пуста. Ужасное существо исчезло.

Клерваль поднялся вслед за мной. Но я вдруг пошатнулся и без чувств рухнул на пол. То было начало нервной горячки, на несколько месяцев приковавшей меня к постели. Я действительно был сильно болен, и только неустанная забота моего друга могла вернуть меня к жизни. Мне то и дело мерещилось сотворенное мной чудище, и я без умолку им бредил. К счастью, Анри счел эти слова бессмыслицей, приписывая их моей тяжелой болезни.

Я поправлялся очень медленно, но наступил день, когда я впервые с удовольствием заметил, что на деревьях появились молодые свежие побеги. Я чувствовал, что в моей груди возрождаются любовь и радость.

– Дорогой Анри! – воскликнул я. – Ты спас меня! Чем я могу отблагодарить тебя?

– Ты отблагодаришь меня, если поскорей поправишься и мы сможем с тобой кое о чем поговорить.

Я вздрогнул. «Поговорить? Неужели я мог рассказать ему о моем чудовище?»

– Успокойся, – сказал Анри, заметив, что я переменился в лице, – я не собираюсь касаться того, что тебя волнует. Ты устал, ляг и отдохни! А теперь я тебя порадую: вот письмо, которое уже несколько дней ожидает тебя. Оно от твоей кузины.

ГЛАВА 6

Клерваль протянул мне письмо:

Дорогой кузен! Ты был болен, очень болен, и даже частые письма Анри не могли меня успокоить. Ну, теперь выздоравливай и возвращайся к нам. Тебя ждет счастливый домашний очаг и любящая семья. Отец твой бодр и здоров, и ему нужно только одно – увидеть тебя и убедиться, что ты поправился. А как ты порадуешься, глядя на нашего Эрнеста! За ним ухаживает добрая Жюстина. Ты, наверное, помнишь ее, она всегда была твоей любимицей. Однажды ты сказал, что одного ее взгляда достаточно, чтобы развеять твое дурное настроение. Видел бы ты, как под кустом цветущей жимолости сидят рядом Эрнест и Жюстина и читают вместе одну книгу. Какая очаровательная картина! Все наши соседи кланяются тебе и желают наилучшего самочувствия.

Напиши нам, Виктор! Одна строчка, одно слово будут для нас радостью. Тысячу раз спасибо Анри за его доброту и заботу. Прощай, милый кузен, береги себя и пиши нам, умоляю тебя!

    Твоя Элизабет

Я написал домой, после чего почувствовал, как они мне дороги и близки. Спустя еще две недели я уже мог выходить. Когда я был в хорошем расположении духа, природа являлась для меня источником восхитительных ощущений. Ясное небо и зеленеющие поля наполняли меня восторгом. Весна в тот год в самом деле была дивной: весенние цветы распускались на живых изгородях, летние – готовились расцвести.

ГЛАВА 7

Когда после непродолжительных странствий мы с Анри вернулись домой, я нашел следующее письмо от отца:

Дорогой Виктор! Ты, вероятно, с нетерпением ждешь письма. Каково будет тебе вместо ожидаемой радости встретить в этом письме только горе и слезы! Но как не поведать тебе о нашем несчастье? Я вынужден причинить боль моему любимому сыну. Я хотел бы подготовить тебя к этому ужасному известию, но это невозможно. Не стало нашего Уильяма, веселого и милого ребенка, согревавшего мое сердце своей улыбкой. Виктор! Его убили!

Не буду пытаться утешить тебя. Просто расскажу, как это случилось. В прошлый четверг я, моя племянница и оба твои брата отправились на прогулку. Вечер был теплый и тихий, и мы зашли дальше обычного. Уже стемнело, когда мы решили возвращаться. Но тут оказалось, что Уильям и Эрнест скрылись из виду. Они играли в прятки. Уильям побежал прятаться, но Эрнест никак не мог его найти.

Нас это очень встревожило, и мы искали его до самой ночи. Когда совсем стемнело, мы стали искать его при свете факелов. Элизабет также очень волновалась. Часов в пять я нашел свое дорогое дитя. Он был распростерт на траве, бледный и недвижимый, на шее его отпечатались пальцы убийцы. Элизабет безутешно рыдала. Она повторяла: «Боже, я погубила мое милое дитя!» Продолжая рыдать, она рассказала: «В этот вечер Уильям непременно хотел надеть на шею медальон с портретом матери». Вещица исчезла. Она-то, как видно, и соблазнила убийцу. Мы прилагаем все усилия, чтобы найти проклятого изверга, но пока безнадежно.

Приезжай, дорогой Виктор! Ты один сумеешь утешить Элизабет. Она все время плачет. Ведь это она своими руками надела на шейку Уильяма злосчастный медальон. Приезжай, Виктор! Если б ты знал, как мы ждем тебя.

Твой убитый горем отец

    Альфонс Франкенштейн

– Дорогой Виктор, не могу утешать тебя, – сказал Анри, – твое горе безутешно. Каким злодеем надо быть, чтобы погубить невинного малютку. Бедное дитя! Что ты намерен теперь делать?

– Немедленно ехать! Пойдем, Анри, закажем лошадей!

Невеселое это было путешествие. Сначала я торопился, желая поскорее обнять своих опечаленных близких, но с приближением к родным местам меня охватило недоброе предчувствие. Подъезжая, я по-прежнему оставался во власти горя и страха. Было уже очень поздно, постепенно совсем стемнело. Городские ворота оказались заперты, и мы не могли въехать в Женеву.

Мы пошли вдоль озера, мягкая шелковистая трава росла по обочинам. Мы решили остаться здесь до утра. Анри расстелил дорожный плащ и вскоре уснул. Я смотрел на звезды, и сон ко мне не приходил. Вдруг я различил в темноте фигуру, выступившую из-за ближайших деревьев. В лунном свете я ясно разглядел гигантский рост, немыслимый для обычного человека, омерзительную уродливость лица… Я его узнал. Передо мной был мерзкий дьявол, которому я даровал жизнь.

Что он здесь делал? Не он ли был убийцей моего брата? Едва эта догадка мелькнула в моей голове, она тут же превратилась в уверенность. Никто из людей не способен был загубить прелестного невинного ребенка. Убийцей мог быть только он. Чудовище быстро прошло мимо и затерялось во тьме. Никому не понять, какие муки я претерпел в ту ночь под открытым небом.

Рассвело, и мы поспешили в город. Ворота были открыты. Первой моей мыслью было немедленно отправиться в полицию. Но что я мог сказать? Я подумал, что мой рассказ сочтут за лихорадочный бред. Настолько он был неправдоподобен.

Около пяти часов утра я вошел в отцовский дом. Я велел слугам никого не будить и направился в библиотеку. Но вскоре туда вошел Эрнест. Он приветствовал меня с грустной радостью.

– Я надеюсь, что твой приезд подбодрит отца; он тает на глазах. И ты сумеешь убедить несчастную Элизабет, что она не виновна в смерти бедного Уильяма. Тем более теперь, когда преступник обнаружен.

– Обнаружен? Боже! Но это невозможно! Кто мог поймать его? Это все равно что поймать дикого хищника.

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – возразил мой брат, – все обвиняют в убийстве Уильяма нашу соседку Жюстину.

– Как это может быть? – воскликнул я. – Жюстина! Такая добрая, преданная нашей семье, как она могла совершить столь ужасное преступление?

Эрнест так разволновался, что долго не мог говорить. Наконец он взял себя в руки и рассказал вот что:

– Тело бедного Уильяма обнаружили возле ее дома с темными следами пальцев на шее – его задушили. Но это еще не все. Одна из служанок взяла почистить платье Жюстины, которое было на ней в ночь убийства. В его кармане она нашла миниатюрный медальон с портретом нашей матери. Этих улик оказалось достаточно, и Жюстина взята под стражу.

В эту минуту в комнату вошел отец. Горе наложило на него глубокий отпечаток, волосы его совсем побелели. Я обнял его со всей нежностью.

– Милый отец! – сказал я. – Нет слов, чтобы вас утешить. Но скажу одно – вы заблуждаетесь, Жюстина невиновна.

– Дай бог! – сказал отец слабым голосом. – Я тоже не верю в это преступление. Суд будет сегодня, и я надеюсь, что ее оправдают.

Что я мог сказать? Если бы я поведал о демоне, которого создал, все сочли бы мой рассказ больной фантазией.

Вскоре к нам вышла Элизабет. Ее глаза были заплаканы.

– Меня убивает то, что я вчера по просьбе Уильяма своими руками надела на его тонкую шейку цепочку с медальоном, которая его погубила. Но я убеждена в невиновности Жюстины. Зная ее добрый, нежный характер, я могу в этом поклясться.

ГЛАВА 8

Мы провели несколько томительных часов: в одиннадцать должен был начаться суд.

Жюстина держалась с достоинством. Она была в трауре. Под влиянием скорби лицо ее приобрело особую красоту. Она казалась спокойной, хотя тысячи горожан смотрели на нее с ненавистью, поверив в ее злодеяние. Она пыталась оправдаться, но слова ее звучали неубедительно. О медальоне она вообще ничего не могла сказать. Она не понимала, как он мог попасть в карман ее платья. А речь обвинителя была беспощадной. Стечение обстоятельств говорило против нее.