Орел нападает. Орел и Волки

Несса кивнула, и виночерпий с парой глиняных кружек потащился к помятому бронзовому котлу, покоившемуся на почерневшей треноге над слегка тлеющими угольками. От котла струйками исходил пар, и по всему помещению разносился тот терпкий особенный аромат пряностей, который даже перебивал кислый дух, веками въедавшийся в стены подобных заведений.

Тощий и жердеобразный молодой римлянин с высоты своего роста уныло взирал на свою спутницу, с преувеличенным интересом теперь наблюдавшую за тем, как галл опускает в котел черпак и помешивает его содержимое. Катон нахмурился. Он понимал, что девушек на свиданиях следует развлекать, но не был силен в такого рода вещах. Всегда боялся ляпнуть что-нибудь невпопад или сморозить откровенную глупость. Кроме того, молоденькая икенка не пробуждала в нем никаких чувств. Не то чтобы Несса была непривлекательной внешне или в ее поведении угадывался скверный нрав – о, вовсе нет! Ничего этого не было и в помине, просто Катон все еще продолжал тосковать о Лавинии.

Пылкая страсть к чувственной темноволосой рабыне одно время жгла его как огнем, даже после предательского возвращения своевольной красавицы в объятия некогда совратившего ее негодяя. Прежде чем волны праведного презрения успели загасить в душе юноши этот мучительный жар, вероломный трибун Вителлий обманом вовлек Лавинию в заговор против римского императора, а потом хладнокровно зарезал сообщницу, отводя подозрения от себя. До сих пор вид несчастной Лавинии, валявшейся в луже крови, вытекшей из рассеченного горла девушки и запачкавшей ее темные пряди, то и дело вставал перед мысленным взором Катона. В такие мгновения он безмерно страдал.

Вся сила его нерастраченной юношеской любви теперь питала в нем жгучую ненависть к высокопоставленному интригану, столь сильную, что никакое, пусть даже самое жестокое воздаяние за свершенное тем злодеяние, не показалось бы ему слишком чрезмерным. Однако Вителлий не только избежал наказания, но и благополучно вернулся вместе с императором в Рим. Осознав, что задуманное им покушение вот-вот сорвется, он сумел извернуться и выставить себя не преступником, а героем. Увидев, что телохранители Клавдия плотно смыкаются вокруг своего господина, Вителлий подскочил к подосланному им самим же убийце и заколол его. Теперь император считал трибуна своим спасителем и выражал монаршую благодарность целыми ливнями почестей и наград.

Внезапно нахлынувшие воспоминания навлекли на лицо юного оптиона столь горестную гримасу, что его спутница испугалась:

– Эй, что с тобой?

– А? Прости, я задумался.

– О чем мне, наверно, не стоит и спрашивать?

– Не стоит. Тебя это вообще не касается.

– Надеюсь. Взгляни-ка, вот и вино.

Галл вернулся к стойке с двумя кружками, от которых шел такой густой аромат, что он вмиг взбодрил опечаленного Катона. Трактирщик принял у молодого человека монету и вновь повернулся к своей лохани.

– Эй, а где сдача? – поинтересовался Катон.

– Никакой сдачи, – бросил, не оборачиваясь, трактирщик. – Вино вздорожало. На море шторм.

– Но…

– Тебе что, не нравятся мои цены? Тогда давай топай отсюда. Пей там, где тебе позволяет карман.

У Катона кровь отхлынула от лица. Ничем не примечательная обычная грубость, с какой подчас сталкиваешься по сто раз на дню, вдруг вызвала в нем прилив дикого гнева. Он сжал кулаки, страшно вытаращил глаза и открыл рот, чтобы исторгнуть из него поток грязной брани. В какой-то миг он вообще был готов наброситься на уже поглощенного своим привычным занятием старика и то ли придушить его, то ли порвать в клочья. Однако этот миг миновал, и юный Катон, всегда гордившийся своим самообладанием, смущенно обмяк: ему стало стыдно за свою дурацкую вспышку. Украдкой он обвел взглядом зал – не заметил ли кто чего, но, похоже, смотрел в его сторону только один человек. Рослый здоровяк средних лет безучастно стоял в отдалении, опираясь на стойку и выразительно поигрывая рукоятью кинжала, прячущегося в деревянных, обитых металлическими пластинами ножнах. Очевидно, это был нанятый стариком вышибала, судя по длинным волосам тоже галл. Детина, поймав взгляд оптиона, поднял руку, погрозил ему пальцем и снисходительно улыбнулся, как взрослый, предупреждающий малыша, что ему надо вести себя тихо.

– Катон, я вижу пару мест у огня. Хорошо бы занять их.

Несса легонько подтолкнула своего кавалера к кирпичному очагу, где, шипя и треща, занималась новая порция мокрых поленьев. Катон малость поупирался, но потом уступил. Они, стараясь не расплескать горячий напиток, протиснулись сквозь толпу посетителей и уселись на два низеньких табурета, присоединившись к счастливчикам, гревшим бока возле груды пылающих дров.

– Слушай, что все-таки с тобой происходит? – спросила Несса. – Там, у стойки, ты был сам не свой.

– Правда?

Катон пожал плечами и осторожно приложился к дымящейся кружке.

– Правда. Мне показалось, что ты вот-вот на кого-нибудь кинешься.

– Да, я был к тому близок.

– А Боадика говорила, что ты сдержанный малый.

– И это не расходится с истиной.

– Тогда в чем же дело?

– Это личное, – резко бросил Катон, но опомнился. – Прости, я не хотел тебя обидеть. Просто мне неприятно об этом сейчас говорить.

– Понимаю. Тогда давай поговорим о другом.

– И о чем же?

– Не знаю. Придумай сам что-нибудь. Полагаю, тебе не мешает отвлечься.

– Ну хорошо… этот кузен Боадики… Празутаг, что ли? Он и вправду так грозен, как ты утверждаешь?

– Еще бы!

Несса нахмурилась. По ее круглому безмятежному личику прошла тень беспокойства.

– Он ведь не просто воин. Ему подвластно и многое прочее.

– Что это за «прочее»?

– Я… я сама в том не очень-то разбираюсь.

– Значит, если он сюда заявится, вам с Боадикой несдобровать?

Несса покачала головой. Она очень аккуратно прихлебывала из своей кружки вино, но все же пара капель попала на плащ. Мелкие бусинки, прежде чем впитаться в ткань, багрово блеснули.

– Нет, ничего страшного с нами, конечно же, не случится. О, Празутаг, разумеется, побагровеет как свекла и поднимет крик, но на том все и кончится. Стоит Боадике поласковее взглянуть на него, как он тут же переворачивается на спинку и ждет, когда ему пощекочут животик.

– И сам тоже хочет пощекотать ей брюшко?

– Заметь, это ты сказал, а не я.

Несса, вытянув шею, посмотрела через зал на подругу, которая, видимо позабыв обо всем, нежно поглаживала щеку Макрона, а потом повернулась к Катону и тихонько, как будто влюбленная парочка могла ее услыхать, прошептала:

– Ты только не болтай никому, но кое-кто поговаривает, что Празутаг вообще от нее без ума. Весной он намерен сопроводить нас обеих в родные края. И я совершенно не удивлюсь, если он, пользуясь случаем, попросит отца Боадики выдать ее за него.

– И тот отдаст ее?

– С большой радостью.

– А как сама она к этому отнесется?

– О, она, разумеется, согласится.

– Вот как? Но… почему?

– Не каждый день девушке предлагает руку будущий правитель икенов.

Катон, помедлив, кивнул. Боадика, как очень многие из встречавшихся ему женщин, видимо, ставила положение в обществе выше каких-то там чувств. Макрону он в любом случае решил ничего не говорить. Какой бы Боадика ни сделала выбор, это ее личное дело, пусть сама с ним и разбирается. Хотя, конечно, история темная.