Орел нападает. Орел и Волки

– За кого ты меня принимаешь! – возмутился маленький грек. – Я и подумать о том не посмел бы. Ты – римский центурион, я заплачу все сполна.

– Нет, приятель. Сказано, нет.

Диомед поджал губы и пожал плечами.

– Ладно, я не настаиваю. Но предложение остается в силе. Подумай. Макрон покачал головой и поймал взгляд одного из центурионов, который сочувственно подмигнул ему и выразительно вскинул глаза. Эти греческие проныры просто заполонили империю и уже пролезли во все стороны в поисках легкой поживы. Куда ни сунься, везде сидит хитрый эллин, так и прикидывающий, сколько он может на тебе заработать.

– Мне думать нечего. Я продавать ничего не хочу, а уж тебе и подавно.

Диомед нахмурился, глаза его на миг сузились.

– Вы, римские легионеры, поди, и вправду считаете себя лучше кого бы то ни было?

Макрон промолчал, только слегка выпятил подбородок, отчего грек саркастически хмыкнул. Остальные тихо переговаривающиеся между собой римляне разом умолкли и повернули головы к спорщикам. Грек поднял руки:

– Прошу прощения, может, я слишком резок, но мне хорошо знаком такой взгляд. Вы, солдаты, воображаете, будто расширение империи, присоединение к ней новых земель – это лишь ваша заслуга.

– А чья же еще? – искренне удивился Макрон. – Мы воины, мы шаг за шагом занимаем новые территории.

– Да ну? А подумайте, где бы вы были сейчас без меня? Как сумели бы раздобыть провиант? Но это так, ерунда. А вот ответь-ка, почему, по-твоему, атребаты так дружелюбно относятся к Риму? Ну, может, и не совсем дружелюбно, но все-таки без какой-то вражды.

– Не знаю. Вообще-то, мне все равно. Но ты, наверное, мне растолкуешь.

– С удовольствием, центурион. Задолго до того, как в каком-нибудь диком уголке мира появляется первый легионер, туда прибывает купец, чаще всего грек вроде меня. Он заводит дружбу с местными жителями, знакомится с их языком и обычаями, а их самих, в свою очередь, знакомит с доселе неизвестными им товарами. У дикарей возникает желание заполучить что-то из заморских диковин, ведь многое из того, что нам привычно, для них в новинку и может служить знаком достатка и высокого положения. У варваров появляется вкус к хорошим вещам, а мы его поощряем и развиваем до тех пор, пока не оказывается, что им уже не обойтись без даров римского мира. К тому времени, когда прибываете вы, эти дикари уже и так знают многое об империи. Более того, они теперь накрепко связаны с ней. По правде сказать, так и воевать нет нужды. Через пару поколений они сами станут упрашивать Рим принять их под крыло, в свой состав.

– Чушь! Полная чушь, – ответил Макрон, грозно ткнув в грека пальцем, и другие центурионы одобрительно закивали. – Расширяет империю меч, а также бесстрашие, сила воли и все такое, что помогает нам драться. Что же до вас, то вы просто навязываете этим невежественным глупцам всякие безделушки, причем втридорога, исключительно ради собственной выгоды. Вот и все.

– Конечно, мы стараемся заработать, кто спорит? А ради чего же тогда рисковать, терпеть лишения, выбиваться из сил? – Диомед улыбнулся, пытаясь смягчить тон дискуссии. – Я только хотел указать на пользу, какую приносит Риму и наш брат торгаш, налаживая контакты с непокоренными племенами. И если, пусть в мелочах, это может облегчить путь победоносным легионам империи, значит мы тоже каким-то краем причастны к великим свершениям. Прошу прощения, центурион, если мои скромные амбиции чем-то тебя задели. Я не хотел никого оскорбить.

– Коли так, ладно. Замнем это дело, – кивнул Макрон.

– А что касается твоего ожерелья… – просиял Диомед.

– Грек, если ты еще раз заикнешься о нем, клянусь, я…

– Центурион Макрон! – рявкнул Гортензий.

Макрон моментально отвернулся от Диомеда и вытянулся в струну.

– Командир?

– Кончай разговоры и построй своих людей. То же самое относится и к остальным – мы выступаем.

Пока центурионы, выкрикивая приказы, спешили к своим подразделениям, деревенские жители мигом загрузили окороками одну из провиантских подвод. Как только колонна была построена, Гортензий взмахом руки послал вперед конников, затем дал знак начинать движение остальным.

Лица вышедших проводить солдат атребатов подернулись грустью. Какое-то время они пребывали в спокойствии, а теперь их начинал когтить страх. Перспектива остаться опять без защиты не радовала никого, и долго крепившийся староста в конце концов подбежал к Диомеду, очевидно упрашивая того убедить римлян остаться. Однако у грека были свои резоны не вмешиваться ни во что. Он вежливо, но твердо отстранил старика и поспешил примкнуть к уходящим легионерам. Когда Шестая центурия, осуществлявшая тыловое прикрытие марша, покидала пределы деревни, Катон ощутил жгучий стыд. Ему казалось просто предательством бросать мирных селян на произвол судьбы, в то время как в округе свирепствуют безжалостные друиды и их не менее беспощадные приспешники дуротриги.

– Командир?

– Да, Катон.

– Неужели мы ничего не можем сделать для этих людей?

– Ничего, – покачал головой Макрон. – Почему ты спросил? Что, по-твоему, мы должны сделать?

– Оставить защиту. Хотя бы центурию, чтобы охранять их.

– Когорта без центурии ослабеет. Да тут и разместиться-то негде. А потом все равно мы не можем оставлять в каждой дыре по отряду. На всех центурий не напасешься.

– Зато у нас есть излишки оружия, – не сдавался Катон. – Мы могли бы выделить им часть арсенала, что валяется в наших фургонах.

– Нет, парень, не могли бы. Нам это все еще может понадобиться, а им в оружии проку нет. Они ведь не обучены с ним обращаться. А теперь закрой рот и не сбивайся с дыхания. Впереди долгий путь.

– Есть, командир, – тихонько ответил Катон, пряча глаза от хмурых селян, понуро замерших под покосившимся частоколом.

Весь остаток дня Четвертая когорта брела по разбитой дороге, ведущей на юг, к морю, к маленькому торговому поселению, стоявшему близ большой естественной гавани. Диомед хорошо знал те места. Ведь именно там он многие годы назад впервые ступил на британскую землю и принял участие в строительстве небольшого форта. Форт этот, нареченный Новиомагом, постепенно разросся и стал его домом, превратившись в уютный, хорошо обустроенный городок, дававший приют купцам разных стран. Некоторые из них, так же как Диомед, оседали там, обзаводились семьями и друзьями. Переселенцев становилось все больше, жизнь городка текла мирно, и вплоть до недавнего времени, по словам грека, приезжие и туземцы прекрасно ладили между собой. Но в последние месяцы цепь печальных событий внесла в мирную жизнь перемены. Атребаты стали коситься на чужаков, возможно небезосновательно полагая, что их присутствие злит друидов, чем навлекает бедствия на коренных жителей края. Однако дни шли, шла своим чередом и торговля. Новиомаг никаким нападениям не подвергался. И Диомед понемногу уверился, что семье его там ничего не грозит.

Когорта шагала под серыми, низко нависающими облаками, сквозь которые едва пробивалось заходящее солнце, а когда уже стали сгущаться вечерние тени, впереди вдруг послышался крик. Усталые люди подняли опущенные к земле головы, чтобы посмотреть, что случилось. Горстка конных разведчиков галопом спускалась с холма. Старший центурион, звучный голос которого с легкостью докатился до конца колонны, приказал всем остановиться.

– Дело неладно, – тихонько промолвил Макрон, глядя, как всадники обступают Гортензия.

Выслушав разведчиков, командир когорты кивнул и повернулся к колонне:

– Командиры, ко мне!

Катон спустил с плеча вещмешок, положил его на обочину и припустил трусцой за Макроном, ощущая хребтом неприятную дрожь.

Когда весь командирский состав сбился в плотную группу, Гортензий коротко обрисовал ситуацию:

– На Новиомаг напали. То, во что он теперь превратился, находится за тем холмом. – Резким жестом центурион показал за каким. – Разведчики нигде никого не заметили, так что, похоже, всех горожан или увели, или перебили.

Катон бросил взгляд на Диомеда, стоявшего чуть в стороне. Тот, насупившись и стиснув зубы, смотрел себе под ноги. Похоже, грек с трудом сдерживал слезы. Со смешанным чувством сострадания и смущения, что ему довелось стать невольным свидетелем чужого отчаяния, Катон отвернулся и снова уставился на Гортензия, который без тени волнения продолжал сыпать приказами.

– Когорта разворачивается под гребнем холма, затем переваливает через него и в боевом порядке подходит к селению. На ближних подступах строй останавливается, внутрь входит Шестая центурия.

Он повернулся к Макрону:

– Оглядишься там и доложишь. Потом я решу, что делать дальше.

– Есть, командир.

– Скоро стемнеет, ребята. Разбить походный лагерь мы не успеем, и поэтому нам придется, насколько возможно, подлатать те заборчики, что там найдутся, и за ними скоротать эту ночь. Если вопросов нет, выполняйте.

Командиры вернулись к своим солдатам, зазвучали распоряжения. После того как каждая центурия сформировала колонну в два ряда, Гортензий громко отдал приказ сомкнуться, и все подразделения в соответствии с нумерацией стали пристраиваться одна к другой. Шестая центурия потекла к левому крылу строя, и только тогда Макрон велел всем остановиться, когда первый правофланговый легионер ее поравнялся с уже занявшим свое место первым левофланговым легионером из Пятой. Ряды подтянулись, по ним пролетел приказ «шагом марш». Сомкнутая когорта поднялась по пологому склону, перешла через гребень, и солдатским взорам открылось серое неспокойное море с просторной, защищенной от штормов гаванью и широким, уходящим вглубь суши каналом, чью поверхность то и дело тревожили порывы крепнувшего ветра. Кораблей в гавани не было. Лишь на прибрежном песке дыбились корпуса нескольких вытащенных из воды барок. Городок пока прятался среди скал. Когда когорта спустилась ниже, показался и он. Вернее, то, что от него осталось.

Налетчики основательно потрудились и уничтожили все, что могли. Дома и амбары сожгли подчистую, и теперь улицы окаймляли обугленные развалины. Большую часть кольев оборонительного палисада выдернули и сбросили в ров. Отсутствие какого-либо дымка говорило, что дуротриги здесь побывали не меньше чем дня три назад. Среди руин не просматривалось никакого движения. Угрюмую тишину нарушало лишь хриплое карканье воронов, несшееся из ближней рощи. С обоих флангов от внезапного нападения когорту оберегали кавалеристы.

Хорошо подогнанное снаряжение спускавшихся к пепелищу легионеров если и звякало, то еле слышно, но Катону и эти звуки казались громовыми, отдающимися в ушах. Стараясь не сбиться с ноги, что при его широком шаге было не очень-то просто, он одновременно обводил взглядом окрестности, высматривая засаду. Смеркалось, зимний ландшафт наполнялся тенями, каждая таила угрозу, и рука юноши крепче сжимала ремень щита.