Внеклассные чтения

И вот, ты стоишь и молчишь… Чисто объективно – ничто не мешает тебе заголосить на весь кабинет:

– Читайте, Стебунов, – спокойно говорит Нина Васильевна, сидя у себя за столом и стеклянными глазами озирая класс.

Ты молчишь.

– Стебунов, – Стеклянные глаза продолжают смотреть на парты с учениками, но ты явственно ощущаешь, что её периферическое зрение видит тебя с ног до головы: твои потёртые брюки школьной формы, твои немодные стоптанные кеды, твой школьный пиджак с короткими для тебя рукавами…

– Вы не выучили урок, Стебунов? – спрашивает Нина Васильевна холодно-спокойным голосом, в котором чувствуется скрытая угроза. А её глаза всё так же устремлены на шкафы в конце кабинета, на полках которых рядом с блекло-розовыми горшками герани торчат портреты Достоевского и Некрасова.

Ты молчишь. Она всё так же смотрит впереди себя, а на тебя – и бровью не ведёт.

– Да он всегда такой, – выкрикивает самый гиперактивный и улыбчивый ученик с одной из задних парт. – Всё время молчит.

Секундное молчание.

– Останетесь после урока, Стебунов, – холодно говорит учительница, глядя стеклянными глазами впереди себя.

Она сказала, и ты остался…

Деревянная указка резко опускается на твоё правое плечо. Почти больно. Даже через свитер.

– Почему такое отношение к литературе? – спрашивает Нина Васильевна, стоя перед тобой и своими стеклянно-пустыми глазами глядя прямо тебе в лицо.

Она давит на указку, которая покоится на твоём плече, всё сильнее.

Ты молчишь.

Само воплощение серости молчит.

– Я жду ответа, – говорит учительница холодным голосом и давит на указку ещё сильнее. Нажмёт ещё чуть-чуть и эта сраная деревянная палочка просто сломается.

Но ты продолжаешь молчать.

Тогда учительница убирает указку с твоего плеча и стукает ею по своей левой ладони.

– Литература – это цветок человеческой цивилизации, – говорит вдруг Нина Васильевна, пустыми, но широко открытыми глазами глядя на портреты Лермонтова и Пушкина у горшков с геранью. – Если все предыдущие достижения человеческой цивилизации – это лишь стебель, листья и бутоны, то литература, а особенно поэзия – цветки. Цветки человеческой цивилизации, человеческой мысли. Нет Н-И-Ч-Е-Г-О прекраснее, чем поэзия. Все эти рифмованные фразы в окончаниях строк – ведь это самые возвышенные порывы человеческой души, навек запечатлённые в словах.

В тот момент, при всей своей зажатости, закомплексованности, ты понимаешь, что у этой женщины не всё в порядке с головой. Она просто тронутая.

Если ты – это всего лишь сгусток комплексов, то она – это целая психическая патология.

Нина Васильевна – одна из тех учителей, что буквально «повёрнуты» на своём предмете. Считают его самым важным.

Важнее соли в супе. Важнее пальцев на руках.

– Так и будете молчать? – спрашивает она тебя, смотрящего прямо в парту.

– Я… – ты хотел что-то сказать, но язык ворочается медленно, а мысль уже ушла.

Тогда деревянная указка плавно поддевает твой склонённый подбородок и вынуждает его подняться вверх. Теперь твои глаза смотрят прямо в глаза учительницы.

Твои нерешительные в её – холодно-стеклянные.

Они совсем голубые, её глаза.

Ты смотришь в эти два омута и… Чёрт подери, наверное, это самый близкий контакт с женщиной в твоей жизни!

В общем, в тот момент ты «кончил». "Кончил" впервые в жизни.

К своим пятнадцати годам, ты ещё даже не знаешь, что такое мастурбация.

Трудно расти без старшего брата, который всему тебя научит и всё покажет.

Какой рукой и как сильно.

Ты помнишь лишь, как однажды в возрасте примерно шести лет лежал на полу в большой комнате и что-то рисовал. Твои мать и отец, они спокойно обсуждали необходимость приобретения земельного участка в какой-нибудь деревеньке неподалёку, чтобы овощи на столе были с собственной грядки.

Такая милая была обстановка: родители беседуют, ты рисуешь, лёжа на тёмно-бордовом паласе прямо на животе. Рисуешь какую-то херню. Ну, какую обычно рисуют дети… А пока ты лежишь на животе и иногда елозишь своими бёдрами в порывах творческого безумия, твоя маленькая пиписка начинает возбуждаться от соприкосновения с грубым паласом.

Тогда, возможно, это была первая эрекция в твоей жизни.

Во что ты был тогда одет, уже и трудно упомнить, но, скорее всего, во что-то типа каких-нибудь колготок «унисекс» цвета незрелого поноса, в которых тогда ходило всё маленькое население нашей необъятной Родины.

Пока ты малевал свой шедевр на тетрадном листке, твоя пиписка чуть-чуть привстала.

Ты ещё был слишком молод, чтобы обратить на это внимание. Ты вообще не думал, что что-то не так.

Когда завершаешь свой шедевр, то поднимаешься с пола и направляешься к маме, сидящей в кресле, чтобы показать ей рисунок. Ты идёшь через всю комнату, а через твои колготки поносного цвета что-то предательски выпирает… Такое пока ещё маленькое, но уже с тенденцией к сепаратизму.

Как ты потом понимаешь, мама далеко не сразу заметила бумажку с рисунком в твоих ручках.

Это что такое, негромко восклицает она, хватает тебя за руку с рисунком, поворачивает к себе задом, и несколько раз шлёпает по жопе ладонью.

Ты вообще не понимал, в чём дело. Отец тогда вступился за тебя. Сказал, мол, это ведь нормально. На что мать отреагировала: в таком-то возрасте?!

Наверное, тот случай во многом и надолго определил твоё дальнейшее сексуальное поведение. Ты усвоил главное: всё, что связано с пипиской – плохо…

Потому, когда ребята в школе на переменах обсуждали в коридоре свои сексуальные проблемы, ты старался держаться от них в сторонке.

Эти разговоры с деловыми лицами у окна в коридоре…

– Я на днях надрочил полный спичечный коробок.

– Мой старый носок уже весь чёрствый от малофьи. Я кончаю в него уже почти полгода.

Ты только стоишь в сторонке, но не разговариваешь. Ты не можешь похвастать такими достижениями.

Только слушаешь и молчишь. Мотаешь на ус, но не более того.