И имя ему – Человек
Верхние боковые резцы – те самые зубы, что стоматолог в твоём направлении на рентгенографию отметит, обведя кружочком цифру «2» слева и справа в верхнем ряду.
Этими торчащими наружу резцами Никитка всегда напоминал доброго вампирёнка. Обычно, когда он улыбался, его губы растягивались по веснушчатому лицу, открывая взору прохожих те самые торчащие резцы. Зрелище было забавное.
Вот палка, засаженная общипанному голубю в клоаку, вынимается из пламени, и все принимаются пристально разглядывать до черноты покрытую углями тушку.
Пять любопытных парней налетают на добросовестно добытую дичь и разрывают её на куски. Разрывают прямо голыми руками – без вилок и ножей. Просто руками…
Хватаешься за покрытый чёрными углями птичий бок и отрываешь сочный и заслуженный кусок мяса, чтобы сунуть его в свою ещё юношескую глотку.
Отрываешь кусок мяса и даже не обращаешь внимания, что плоть ещё розоватая.
Ты аккуратно откусываешь маленький кусочек, жуёшь и понимаешь, что не хватает соли. Но где её достать в таких условиях? Не ссать же на жареного голубя…
Довольно быстро все понимают, что дичь без соли вышла невкусной. Да и розоватое мяско с проблесками крови тоже действовало далеко не притягательно…
Все прекратили есть. Но только не Никитка.
Он держал свой кусок дичи обеими руками, невзирая на чёрную копоть, и жадно вгрызался в голубиную плоть своими дистопированными резцами. Он откусывал и жевал. Откусывал и жевал…
И как горели его глаза в тот момент! Это стоило видеть!
Наверное, так горели глаза у бога, когда он создавал Еву, чтобы насолить Адаму… Чтобы поссать на него…
В те моменты, когда Никитка жевал, мы вчетвером смотрели на него… Мы смотрели на него и не могли оторвать глаз.
А Никитка смотрел на нас в ответ и ничего не мог понять, продолжая при этом жевать.
Просто ему не было видно, что всё его лицо было перепачкано углями с тела голубя. Оно всё было чернющим, как его же вьющиеся кудри. А по подбородку текла кровь… Голубиная кровь…
Этот восьмилетний парнишка с внешностью возбуждённого дьяволёнка жадно пожирал плохо прожаренного голубя, а четверо парней постарше пялились на него, и кровь стыла в их жилах от ужаса.
Но жалость к животным впервые проскочила у тебя где-то в возрасте десяти лет.
Тогда ты с друзьями шарился по запретной территории геологоразведочной экспедиции, которая запретной была лишь официально. На деле же по её территории проходили все кому не лень: старушки, спешащие из городка в свои сады; мужики, возвращающиеся домой из своих гаражей, и просто маленькие дети, которые играли в казаки-разбойники, мелом чертя указательные стрелки.
В тот солнечный день вы втроём шли по территории ГРЭ к разбитой и заброшенной кабине от «Студебеккера», в которую вы имели обыкновение забираться, занимать места и вертеть облупившуюся баранку руля, изображая путешествия по дорожным ухабам времён Великой Отечественной войны. Направлялись туда, желая поразвлечься.
Но тогда вы так и не дошли до заветной полуразрушенной кабины. Вы остановились метрах в сорока от неё. Вы остановились рядом с мужиками, которые стояли и глазели на пугающую гудронную лужу. Чего глазели?
Ещё вчера здесь, у кирпичных стен так и не достроенного здания, была глубокая яма диаметром метра в два. Теперь же она вся доверху была залита гудроном. Таким густым чёрным-чёрным гудроном, поблескивающим в лучах солнца. Видимо, какой-то сотрудник ГРЭ распорядился слить в эту яму излишки гудрона. Просто слить и всё.
Тогда в СССР всё так делалось – через жопу. И жопа эта у русского мужика почему-то всегда на плечах располагалась. Этакая русская анатомическая особенность.
Когда говорят, мол, «русским духом пахнет», так это именно о жопе речь. О ней самой.
Только русским духом не пахнет.
Им воняет.
Смердит.
Смердит за тысячи вёрст, да так, что аж стёкла в окнах вылетают.
Ты с друзьями стоишь и смотришь туда же, куда и несколько мужиков – на гудронную яму, своей чернотой блестящую в лучах дневного солнца. Но не столько сама яма привлекла ваше внимание.
В яме находился телёнок…
Простой такой чёрный телёнок.
Он стоял в гудроне и обреченно смотрел себе под ноги, которые ушли в тугую массу уже наполовину. В гудроне увязли все четыре ноги.
Сейчас уже трудно упомнить, сколько времени вы тогда простояли там, у ямы, прежде чем телёнка засосало в неё с головой. Но что-то около часа. Не меньше.
Вы стояли и смотрели на это. Смотрели, как телёнка постепенно засасывает в гудрон, и ничего не могли предпринять. Даже те мужики, что стояли тогда там, тоже вряд ли что-то могли предпринять. Поэтому всем оставалось ждать и смотреть.
Телёнок вёл себя прямо-таки героически. Он не дёргался, не мычал, а просто стоял, склонив голову, рожки на которой были ещё совсем маленькие.
И если ты считаешь, что животные не чувствуют смерти, то круто заблуждаешься.
Ты смотрел на это редкое зрелище, как заворожённый. В тот момент ты ещё не боялся за жизнь невинного создания. Ты думал, что телёнок уйдёт в гудрон по грудную клетку да так там и останется, потому что его копыта упрутся в дно ямы. Но ты забыл, что яма эта была глубже…
Даже когда телёнок ушёл в гудрон уже по грудь, ты всё ещё был уверен, что сейчас приедет строительный кран, мужики обмотают животное тросами, и оно будет спасено.
Но вот только откуда мог приехать этот самый кран, если никто из свидетелей данного происшествия даже не побежал за подмогой? Все просто стояли и тупо пялились на то, как чёрная гудронная яма медленно и неотвратимо поглощает беззащитное живое существо.
Всем было откровенно насрать на судьбу этого телёнка. Только любопытство держало людей у края ямы. Любопытство, и ничего больше.
Человек страшное существо, если честно… Но это только между нами…
Пострашнее щипцов Бурдиццо или гудронной ямы.
Жестокость и равнодушие – они проходят только с возрастом, когда любопытство и трусость улетучиваются неведомо куда.
Самое жестокое порождение мира – человек. Но САМОЕ жестокое порождение мира – это человеческий ребёнок.
Ты и сам можешь вспомнить за собой те мелкие пакости, когда в раннем детстве ты убивал птиц, душил кошек, давил ящериц камнями или топил черепашку в тазике, не давая ей всплыть… Все мы родом из детства. И все мы кого-то убивали. Маленькие озверевшие убийцы с голубиной кровью на подбородке, пеной бешенства на губах и черепами кошек, собак и телят в руках… Это мы с вами. Маленькие порождения Ада.
Мы потому родились на Земле, что даже в Ад нам дорога закрыта.
Хорошо там, где нас нет. Говорят, даже в Аду сейчас лучше. Светит солнце, отдыхающие нежатся на пластиковых лежаках, а симпатичные чертовки в оранжевых парео кокетливо виляют хвостиками и разносят прохладительные напитки…
Что путного может вырасти из маленьких душегубов и живодёров, начинающих свою жизнь с причинения боли своей собственной матери, пиная её своими погаными ножками изнутри, а затем раздирая стенки её влагалища, чтобы выбраться на свет в поисках свежей плоти?
И пусть ты потом будешь писать стихи, и пусть ты потом будешь писать музыку, ты всё равно останешься убийцей. Хладнокровным убийцей, жаждущим новых жертв.
3
Поддеваешь лопатой кучку глинистой земли и бросаешь её в яму с джутовым мешком, где в неведомой позе корчится твоя любимая собака. А комары всё вьются вокруг и вьются. Пот течёт по тебе ручьями: по лбу, спине и ногам.
Смотришь в яму и видишь, как телёнок старается поднять морду так высоко, чтобы гудронная лужа не закупорила рот и ноздри. Чёрный гудрон уже затекает ему на спину. Ещё чуть-чуть – и густая масса поглотит невинное животное в своей прожорливой утробе…
Ты кидаешь одну лопату земли за другой, а сам думаешь о том, что вдруг твоя собака всё ещё жива… Эта мысль не даёт тебе покоя, пусть ты и пытался прощупать её пульс ещё дома, когда засовывал в мешок. Пульса не было, но вдруг он появится сейчас, когда ты бросаешь ещё одну лопату глинистой земли поверх мешка?
Говорят, Гоголь очень боялся быть похороненным заживо. У него изредка случались приступы летаргии, и он переживал, что однажды очередной подобный приступ спутают со смертью, и его похоронят. Писатель всё же был похоронен на Украине, но затем было принято решение перезахоронить его в Москве. Когда вскрывали гроб, то обнаружили, что его крышка сильно исцарапана изнутри, а сам Гоголь лежит на боку…
Если б в те далёкие времена существовала сотовая связь, то в гроб Гоголю можно было положить мобильник. Тогда он однажды посреди ночи позвонил бы Пушкину и сказал: «Саша, отройте меня, s'il vous plait… Ici est si solitaire».
Но собаке в мешке мобильник без надобности. Иная ситуация.
Поддеваешь лопатой кучку глинистой земли и бросаешь её в яму с джутовым мешком.
Когда гудронная лужа втянула телёнка в себя по самую морду, животное замычало. Замычало пронзительно и с отчаянием. Один единственный раз. Всего один раз.
Телёнок просто понял, что ещё несколько мгновений, и он умрёт. И ни хера уже не сделать. Потому он просто отчаянно замычал…
И если ты считаешь, что животные не чувствуют смерти, то круто заблуждаешься.
Жива Эрна или уже нет – вопрос без ответа. Лучше об этом просто не думать. Забыть и не думать. Так будет проще.
Кидаешь лопатой ещё одну порцию земли и замечаешь, что из твоего левого глаза по щеке сбегает капелька.
Слезинка?
Капелька пота?
Херня. Не важно… Так или эдак, а всё равно солёная.
Просто кидай дальше. Кидай и ни о чём не думай…
* * *Человек – страшное существо.
Невзирая на всю этическую надстройку, культуру и религию, это всё же самое жестокое порождение нашего мира.
Тебе на протяжении всей жизни «втирают» про доброту и милосердие, про статьи Административного и Уголовного кодексов, но ты всё же продолжаешь оставаться Человеком.
На рынках некоторых восточных стран в поисках стоящей пушнины ты можешь подойти к клетке с ондатрой и ткнуть в неё пальцем. Покорный продавец тут же кинется исполнять твоё пожелание.
Прямо у тебя на глазах он извлечёт животное из клетки, ухватит его поудобнее и несколько раз с силой пизданёт палкой по маленькой пушистой головке.
Пока зверёк оглушен, продавец вынет топорик и несколькими выверенными ударами отрубит ему все четыре ступни. Затем продавец, ловко орудуя маленьким ножом, примется аккуратно надрезать кожу животного, плавно стягивая её с ещё живого тела.
Зверёк ещё жив – он лежит и дышит, но без кожного покрова, одним большим лоскутом сдёрнутого с горячего тела, он проживёт недолго.
Пока продавец пересчитывает твои деньги, ты стоишь и смотришь на то, что всего пять минут назад было полноценной живой ондатрой – на комок кровоточащих красных мышц и белых сухожилий, который начинает ворочаться.
Комок мышц и сухожилий приходит в себя.
Этот тяжёлый хрип на фоне базарной толкотни ты забудешь ещё не скоро. Приходя в сознание, комок кровоточащих мышц и сухожилий принимается тихо и медленно верещать…
Почему этот узкоглазый продавец сразу не убивает беспомощное животное?
Да хрен его знает…
Просто лень, наверное… Зачем убивать животное, если оно уже оглушено и не сопротивляется попыткам снять с него шкуру?
Нецелесообразно, так сказать.
В общем, Маяковский тут совсем отдыхает.
Как отдыхает и всё человечество. Это ведь Мы такие жестокие. Нам бояться нечего. Мы можем расслабиться. А вот весь мир пусть напряжётся.
Когда два года назад ранней весной тебе довелось поскользнуться и очутиться в травматологическом пункте на Сапёров, 14 с переломом руки, то тебе довелось также стать свидетелем ещё одного проявления человеческих шалостей.
Пока ты среди ночи сидел в коридоре у кабинета травматолога, ощущая неприятную пульсацию в районе лучевидного отростка локтевой кости правой руки, две санитарки вкатили в коридор кушетку, дребезжащую старыми колёсиками. На кушетке лежал парень с кровоподтёками на лице, и лежал он на животе. Он тихо постанывал и, кажется, даже несколько раз произнёс исполненное боли «мамочка». Парень стонал так тихо и устало, что ты невольно подумал, будто ему отрубили какую-то конечность. Но ты ошибся.
Две маленькие санитарки в бирюзовой униформе катили кушетку через весь коридор, и ты даже издали заметил нечто странное, выпадающее из нормальной визуальной концепции человека, лежащего на животе.
Когда кушетка проносилась прямо у твоего носа, ты буквально обомлел от ужаса, и даже пульсация в месте перелома перестала ощущаться.
Когда кушетка проносилась у твоего носа, ты понял, что раненный и тихо постанывающий парень напоминает тебе маркер – ружьё для пейнтбола…
Вытянутое ружьё и торчащий вверх баллон со сжатым газом…
Если лежащий на животе парень был ружьём, то неказистым газовым баллоном была трёхлитровая стеклянная банка из-под томатного сока, торчащая из его жопы горлышком вверх…
Ты ещё не скоро забудешь проезжающую мимо на уровне твоих глаз этикетку «СОК ТОМАТНЫЙ. СТОПРОЦЕНТНЫЙ» и тихие стоны парнишки, умирающего от боли и сильной кровопотери.
Да, такое случается в нашем мире, но исключительно потому, что в нём живём МЫ.
Люди.
Добрые, блядь, и гуманные…
По образу и подобию… Аминь…
Тот парень с банкой в жопе… Как потом тебе рассказал травматолог, они с друзьями что-то отмечали, напились все в хлам, а потом этот парень чем-то своим дружкам не угодил. Тут-то всё и случилось…
Чтобы засунуть трёхлитровую банку донышком в жопу, сообразительные молодцы разломали парню кости таза, а потом и засунули, разрывая анальное отверстие…
Детский вопрос «Что такое «хорошо» и что такое «плохо» поставлен крайне некорректно. Применительно к нашему миру он должен звучать как «Что такое «плохо» и что такое «очень плохо?» Именно так – и не иначе.
Ежедневная мигрень по утрам – это плохо.
А трёхлитровая банка в жопе – очень плохо.
Вот трёхлитровая банка в жопе с этикеткой «СОК ТОМАТНЫЙ. СТОПРОЦЕНТНЫЙ» – то это уже и просто смешно.
Пусть даже сквозь слёзы…
Человек – страшное существо.
Невзирая на всю этическую надстройку, культуру и религию, это всё же самое жестокое порождение нашего мира.
Некоторые руководители на предприятиях порой умышленно создают конфликты между подчинёнными, чтобы затем самому их же и разнять, помирить. А делается всё это с той единственной целью, чтобы, согласно основам конфликтологии, возвысить свой лидерский статус. Разняв своих стравленных подчинённых, руководитель в их глазах становится покровителем, эгидой. Для этого он таким паскудством и занимается.
Якобы это служит исключительно производственным целям.
Делать человеку больно, чтобы заработать больше денег. Это стиль поведения. Корпоративная культура.
Ломать ребёнку ножки, чтоб затем их излечить и заслужить его любовь…
Если тебе при этом до сих пор не ясно, почему тебе жалко мучающихся животных, но совсем не жалко людей, то всё это лишь потому, что человек может быть сволочью, а животное – нет.
Когда первая обезьяна продалась, она стала человеком.
Человек отличается от прочих животных способностью быть сволочью, паскудой, мразью и всеми остальными мерзкими порождениями этого гнусного смрадного мирка.
Человек появился тогда, когда первая обезьяна стала сволочью.
Искренность – это привилегия животных. За это мы их и любим, за искренность, за неспособность солгать, сделать тебе по-настоящему больно.
А человек всё это может.
За это мы его и ненавидим. Эту сволочь, живущую на самом отшибе Вселенной, на забытой богом свалке под названием «Земля»… Даже в Ад ему дорога закрыта.
* * *История мальчика по имени Серёжа. История того самого мальчика, который однажды в пятом классе вместо сочинения на тему «Как я провёл лето?» написал в тетрадке нечто невразумительное. Когда учитель русского языка прочла это, она тут же помчалась к директору.
«Всё это лето я провёл на вокзале», – было написано в его тетрадке мелким аккуратным почерком.
«Утром, когда бабушка уходила на работу, – было написано фиолетовыми чернилами, – я просыпался и убегал на вокзал ждать маму».
«Я ждал её, а она всё не ехала, – было написано мелким почерком. – Я ждал её с утра до вечера, а она всё не ехала».
Далее фраза «Где же ты, мама?»… Слово «мама» расплылось в упавшей на чернила капле…
Мальчик Серёжа… Это история одной маленькой жизни. Маленькая трагедия.
Мама оставила его с выпивающим отцом, который работал механиком на судне, а сама вышла замуж за какого-то хирурга. Всем своим знакомым она говорила, что хочет в жизни добиться большего, и как это они её не понимают?… Потому она и бросила шестилетнего Серёжу с отцом-моряком – чтобы добиться в жизни большего. Когда она уезжала, она наклонилась к сынишке, стёрла солёную слезу с его щёчки и сказала, что обязательно когда-нибудь вернётся за ним и заберёт с собой. Серёжа на всю жизнь запомнил мамины зелёные глаза – такие близкие, такие тёплые.
И вот мама уехала в большой далёкий город.
А папе скоро надо было уходить в плавание на несколько месяцев. Тогда он отдал Серёжу бабушке, которая и без того относилась к нему не очень хорошо… Так и покатились его серые одинокие будни без матери и без отца.
Бабка сама выпивала и иногда била мальчишку за маленькие провинности, за то, за это. И даже просто так… Она регулярно заставляла его мыть полы, вытирать пыль в квартире, выносить мусор и ходить в магазин. Все эти обязанности она свалила на своего маленького внука, а сама всё время пила с дворовыми стариками.
Бабка даже не думала тратить на содержание внука деньги. Многие вещи ему доставались прямо из её гардероба – старая вязаная кофта, драные колготки и чуть ли не довоенная выцветшая рубаха, когда-то густо-оранжевая, а теперь почти белая.
Во дворе все над ним смеялись, и мало кто с ним дружил. Его стыдились. Даже мальчишки его стыдились. Чего уж говорить о девочках… А особенно о белокурой красавице Марине из соседнего подъезда, в которую Серёжа был влюблён…
У бабки мальчишка жил около шести месяцев в году – когда отец возвращался из плавания, то забирал сынишку к себе. Хотя и вместе с отцом Серёже было не очень хорошо. Тот всё время пил и водил домой разных женщин, а на сына внимания почти не обращал. Слава богу, что здесь мальчишку хотя бы не заставляли вести домашнее хозяйство.
Ну а когда отец опять уходил в плавание, Серёжа вновь переходил в безраздельное властвование своей бабушки.
4
Твоя футболка промокла от пота донельзя и липнет к твоему горячему телу. Твои трусы под тонкими штанами… Они окутали собой мошонку и теперь варят твои яйца на медленном огне. И эти омерзительные комары кругом. Они вьются и вьются, втыкая в твою мокрую спину свои короткие жала и высасывая твою раскалённую кровь. Наверное, они тут же дохнут, испробовав жгучего кипятка из твоих жил.
Ещё две лопаты глинистой земли поверх влажного джутового мешка, и ты начинаешь отмахиваться локтями. Достаёшь ещё одну сигарету и закуриваешь, стараясь выдыхать дым вокруг себя. Стоишь в облаке табачного дыма и надеешься, что эти маленькие похотливые самки наконец-то отстанут.
Табачный дым содержит более трех тысяч вредных веществ. Смолы табачного дыма содержат сильные канцерогены и вещества, раздражающие ткани бронхов и легких. Рак легких в 85 % всех случаев вызывается курением. Никотин является наркотическим веществом стимулирующего действия. Как любой наркотик, вызывает привыкание и зависимость. Повышает частоту сердечных сокращений и артериальное давление.
Окись углерода или угарный газ – основной ядовитый компонент газов табачного дыма. Он повреждает гемоглобин, после чего гемоглобин теряет способность переносить кислород.
Угарный газ – это полная жопа. Влюблённой паре зимой негде перепихнуться, тогда они едут в гараж, закрывают ворота и оставляют включенным двигатель, чтобы работала печка. А утром находят два тела в трупном окоченении – оба голые, его поникший член всё ещё остаётся в её влагалище. Они просто уснули. Жили они недолго, но счастливо, и умерли в один день.
Угарный газ табачного дыма и выхлопные газы машины – это одно и то же вещество с одинаковой химической формулой – СО. Только в табачном дыме его больше.
Табачный дым содержит 384 000 предельно допустимых концентраций токсичных веществ, что в четыре раза больше, чем в выхлопе машины.
Курить сигарету в течение одной минуты – то же самое, что дышать непосредственно выхлопными газами в течение четырех минут.
Маленькая сигаретка – пуля замедленного действия, которая в тебя уже попала, но ещё не убила. Сделает это чуть позже. Завтра.
Вся наша жизнь – один затянувшийся прыжок в бездну. Мы – жертвы этого мира. Нас от этого душного гнойного мирка настолько тошнит, что все наши действия – осознанно или нет – ведут к нашей смерти. Мы все – самоубийцы. Мы хотим поскорее сдохнуть, чтобы не мучиться долго на задворках этой вонючей Вселенной.
Потому мы и курим, что сигареты – это пули замедленного действия. Потому мы и убиваем друг друга и суём в жопу банки из-под томатного сока… Мы попросту ненавидим друг друга. Мы попросту хотим, чтобы всё это поскорее закончилось. Для всех.
Для меня. Для тебя. Для него. Для неё… Для всех.
Только осознав истинную ценность этой затхлой жизни, ты начинаешь понимать раньше казавшееся тебя странным стремление придурковатых киношных маньяков уничтожить всё человечество к чёртовой бабушке. Только с возрастом понимаешь, что все эти маньяки – величайшие добродетели в истории человечества.
Они хотели спасти мир.
Спасти его от Нас.
Спасти от Человека.
Если бы тебе хоть на секунду дали покараулить пресловутую красную кнопку, то ты бы тут же нажал её. К чему церемонии? Кнопка – не чай, и ты – не китаец. Сдохните, падлы, и всё…
И пусть потом Маяковский расскажет, что такое «хорошо» и что такое «плохо»… Расскажет кому-нибудь другому.
* * *Маму Серёже довелось увидеть лишь однажды. Это случилось через два года после расставания. Тогда ему исполнилось уже восемь лет.
Мама появилась в бабушкиной квартире вся такая красивая, сияющая, словно богиня с неба. Она улыбалась самой светлой улыбкой, какую мальчику только доводилось видеть. Тогда мальчишка повис у мамы на шее и не хотел её отпускать. Он вновь и вновь, плача от счастья, поднимал голову и смотрел в мамины глаза – такие зелёные, такие красивые. Пока мама держала Серёжу на руках, он, крепко обнимая её за шею, положил голову ей на плечо, губами касаясь её кожи, и плакал. Он не рыдал, а просто лил слёзы. Молча, лишь изредка всхлипывая. Будто телёнок, попавший в гудронную яму.
Серёжа был уверен, что мама приехала за ним, но он ошибся. Она приехала вступить в права наследства – где-то в этом городке умер её двоюродный брат, имевший квартиру и машину. За этим мама и приехала. За наследством, а не за сыном.
Когда мама опять уезжала, Серёжа рыдал во весь голос. Прямо на вокзале он вцепился в её руку и не хотел отпускать. Через рыдания, через слёзы он всё повторял «Мама, останься! Мама, не надо!» Он тянул её обратно с перрона, подальше от поезда, упираясь в асфальт своими ножками, обутыми в дырявые бабкины тапочки. Это была самая настоящая истерика…
Мама только испуганно оглядывалась по сторонам, окидывала взглядом людей на перроне и всё пыталась вырвать руку из цепких маленьких пальчиков своего сынишки.
– Мама, останься!!! – кричал надрывающимся мальчишеским голосом Серёжа, стараясь своими маленькими ручками утянуть маму на вокзал.
– Прекрати! – громко и свирепо шипела мать в ответ, вертя головой по сторонам. – Прекрати сейчас же!
Когда маме всё же удалось выдернуть свою руку, Серёжа со всего маху шлёпнулся задом на асфальт перрона. Было очень больно, но он опять вскочил на ноги и кинулся к маме, которая уже быстрым шагом направлялась к своему вагону.
Мальчишка, обливаясь слезами и всхлипывая, опять и опять пытался схватить маму за руку, но та ловко успевала её отдёргивать, быстро приближаясь к своему вагону. Тогда Серёжа просто упал на колени, ухватившись ручками за подол её юбки. В тот момент он рыдал, ревел во всю глотку. Он не хотел обратно к бабушке и отцу. Он хотел остаться с матерью. Только с ней.
Мать опять что-то свирепо шипела, силясь оторвать цепкие ручки парнишки от себя. А он сидел перед ней на коленях и, крепко обняв её родные ноги, рыдал. Люди проходили мимо и не могли не смотреть на это. Многие даже просто остановились, как вкопанные, и смотрели на странную душераздирающую картину. Некоторые даже открыли рты в шокирующем изумлении.
Все эти лишние глаза… Они только ещё больше взбесили мать.
Она вся покраснела, склонившись над сыном и стараясь оторвать его руки от себя. Она свирепо шипела ему:
