Стеклон

Кстати, про себя я отметил, что внешность у него действительно была невзрачная и непритягательная. Но вот однажды, он, Трэш, шел со школы домой вечером, по аллее. Увидел он тогда тело убитой женщины. Сначала он увидел руку, которая торчала из-под снега, далее уже видно было, что с нее было снято пальто и подложено под нее, как будто она лежала на операционном столе. Аллея та находилась вблизи малоэтажных домов, и он увидел рядом осколок под окнами. Видимо, осколки стекла остались после ремонта в кабинете на первом этаже. Строители небрежно меняли окна, а потом мусор не убирали за собой. И еще этот дворник, угрюмый дед с длинными седыми волосами, который должен был убираться, как следует, даже не прошелся видимо тогда там. Иначе бы Трэш тогда не увидел сей картины.

Та мертвая женщина – из-за холодной погоды она выглядела, будто умерла совсем недавно. Трэш стал описывать ее внешность. Тонкая шея, черные густые волосы, длинные черные ресницы, и от холода ее губы не были синими, а выделялись своим алым насыщенным цветом. Я томно проглотил слюну, и не могу ничего больше делать, все мое внимание удерживал Трэш своим рассказом, и на миг мне четко показалось, что он описывал мою мать. Любой другой нормальный человек закричал бы, позвал на помощь, но только не он. Он не стал делать ничего подобного, взял осколок стекла, самый большой и острый, и стал водить им по телу женщины. Он медленно касался ее обнаженных рук и вен, они были твердыми и застывшими, но не до конца, так как времени после ее смерти прошло немного.

Рассказывая эти детали, Трэш будто бы смаковал этими моментами, он даже не заметил, что в коридор вошло несколько человек и направилось в нашу сторону. Я резко дернулся от испуга, и ткнул его в ногу, но он продолжал говорить. Я его тогда толкнул еще сильнее, и придя в себя, хотел было наброситься на него и начать душить, но тут вдруг он перестал издавать звуки, и затаил дыхание, посмотрев на меня, как будто я его следующая жертва. Что-то еще прохрипел, и опять застыл, непонятно то ли от страха, то ли от злости. Я еще ни разу не находился в подобном состоянии. А по нему было видно, что это его обыденное, все приемлемо, он мне пальцем показал, что вон мол, за тобой идут, наверное. Потом у него забегали глаза, но он взял себя в руки и успокоился, сел как вкопанный, вытянул шею и уставился в одну точку прямо.

Оказалось, что сотрудники шли ни про его, ни про мою душу, и пройдя мимо нас дальше зашли в кабинет. Видно было, как он обрадовался, и его бледный цвет лица приобрел еще более насыщенный коричневый оттенок.

После минуты молчания, и видя мою тревожность, он сказал:

– Да нет же, она была рыжая, а не черная. Ну, та женщина, мертвая, возле школы на аллее. Я что-то перепутал. – Сказал Трэш и ухмыльнулся, оставив все же сомнение в его словах.

Такое ощущение, что он мной манипулирует, мне становится страшно, непонятно, как так он может залезть в мою голову, а он от этого получает удовольствие.

– Итак, на чем я остановился, – продолжил Трэш. – А, я стал краешком стекла водить по мертвому телу женщины, разрезая одновременно и одежду, и кожу, с надеждой утонуть в крови, но кровь не шла. Лишь какая-то жидкость в местах пореза слегла, пропитывала ее белую блузку. Я стал интенсивнее чиркать по коже, раз, за разом применяя больше усилий, но долгожданного результата мои действия не приносили. Я не могу успокоиться, и как бы в отместку за отсутствие моих ожиданий, я осколком стекла ткнул ей в лицо. Попал в глаз, да так, что кусок стекла уперся в кость, и я сам получил глубокий порез руки. Моя кровь стекала по грязному стеклу ей на лицо, а боли я не чувствовал, я привык контролировать свои эмоции, а физическая боль не самая страшная. Для меня более душевная. Ну, вот мы и подходим к финалу моего пылкого рассказа. Наверное, ты устал, вон трясешься как лист осиновый. – Он ухмыльнулся, довольный своими результатами, и продолжил. – Потерпи, я теперь быстро. Времени осталось не так много. Самое интересное я тебе все же порасскажу. Кто-то из соседних домов выгуливать пошел тогда собаку, и меня приметил возле тела, позвал на помощь. Мне перебинтовали потом руку, и посадили в машину к сотрудникам милиции и повезли в участок. Я вел себя так, будто ничего не произошло. И на вопросы, что я там делал, я отвечал, что, увидев тело женщины, я хотел помочь ей. Я ткнул ее осколком, подумал, что ей станет больно, и она встанет и уйдет домой. – Он снова ухмыльнулся, глядя в пустоту сумасшедшим, пустым взглядом. – Уже позднее мне назначили лечение. Решили так, что при виде тела, я получил психотравму, и мои действия были неосознанными. Меня водили в то время к лучшим докторам города, к психиатрам и психологам.

– Ты действительно не виноват, ты правда стал заложником ситуации. – Попытался я перебить Трэша, чтобы завершить уже его рассказ, и понял, что нужно в таком случае встать на его сторону. – Зря ты называешь себя убийцей, ты же не совершал ничего, да и жизнь у тебя была непростая.

– Молчи! И слушай дальше! – Выкрикнул он. Я замолчал. – На сеансе у одного иностранца, индуса-врача, была интересная тема. Он мне тогда предложил, в отличие от других специалистов, не стараться забыть данный случай, а вспомнить его в мельчайших подробностях, продекларировать все под запись, и он после даст мне какую-то настойку, которую я должен буду выпить. После я погружусь в сонное состояние, мне приснится снова все это, и увидев это еще раз, но во сне, я испытаю все события снова, все эмоции чувства, но уже не в реальности, и мой мозг якобы должен будет все эти действия отвергнуть как ненужные и я вылечусь.

– От чего вылечишься?

– Я стану как все обычные дети, и забуду навсегда то, что со мной произошло. Но проснувшись с утра, я понял, что во сне я не увидел, как я режу осколком эту женщину, или как я прячусь от одноклассников по углам. Я увидел иное… Как я сам убил эту женщину! И закопал ее там, на аллее в снегу. Я подошел сзади и без капли сомнения ударил ее по виску камнем. Она упала, я затащил ее в кусты, снял пальто, подумал тогда даже, что так она лучше сохранится до завтра в холоде тут. Из пальто достал документы, и подумал, что сейчас у меня нет времени продолжать задуманное, мне же еще надо учить уроки и посмотреть мою любимую передачу. По пути домой камень, и документы я выкинул в мусорный бак соседнего дома.

Что со мной происходило тогда, я не мог понять. Вначале я его ненавидел. Я думал, что он изувечил мою мертвую мать. Потом я его пожалел, и посочувствовал ему, считая его заложником ситуации. Его искореженная психика не могла принять другого варианта действий, а теперь он снова вызывает у меня отвращение и весь негатив, что был во мне тогда, я хотел выплеснуть на него, так как он реально, получается, стал убийцей, и реально мог убить мою мать. Но Трэш продолжал дальше, как ни в чем не бывало, рассказывать, держа в напряжении меня.

– На следующий день тогда в больнице у индуса, я никому естественно ничего не рассказал. Я тогда узнал же, что стал убийцей, и почувствовал облегчение даже, так как ощущал тогда долгое время что-то в своей голове незавершенное. Но теперь-то все встало вновь на свои места. Я по ходу тогда реально сам стер с сознания тот факт убийства, как защитная реакция, от чего-то такого, что запрещено, чего делать нельзя, но подсознание же ведь хотело это сделать, и довело теперь задуманное все дело до конца. После этого случая я исцелился, стал жить в гармонии с собой. Я стал больше играть со своими сверстниками, перестал быть скрытным козлом отпущения, научился разговаривать с ними и договариваться на их языке. Добился их уважения. Я нашел себе подругу. Родственники и друзья больше не видели во мне того мальчика из прошлого, все уважали меня и любили. Думали, ха, что тот индус помог мне. Наивные. Хотя он и правда помог мне, только не в том смысле, как они подразумевали. Ты же понимаешь? – Обратился маньяк ко мне.

– Что именно? – Спросил я.

– Что?! – Громко и раздраженно выкрикнул Трэш. – То, что я сделал, я хотел повторять и повторять вновь! С должной периодичностью во всех уголках этого гребанного мира! Я хотел строить карьеру в области образования, и, работая с детьми младших классов, в той самой школе, в которой я учился. У меня есть семья, как у обычных людей. У меня есть работа, как все думали, любимая. Но я не перестал желать делать то, что сделал в тот сокровенный вечер!

Я хотел было спросить, за что он тогда сюда попал сейчас. Но он будто считал снова мой вопрос и перебил меня:

– Я попал сюда сейчас за другое преступление.

Я чувствовал, как иссякаю внутренне, мои чувства будто были высосаны, испорчены, отвергнуты. Этот маньяк неплохой психолог, он получил будто бы невидимую связь со всем моим существом и с душой, и получал соки энергии. Я же был бессилен тогда сопротивляться, не понимал, что со мной происходит. Я пытался вырваться, отвлечь себя, не смотреть на него. Но Трэш будто бы сразу чувствовал это, и быстро возвращал все мое внимание на себя. Он пристально смотрел не меня, не моргая ни разу. Не знаю, чтобы он вытворил в следующую минуту, но тут из кабинета вышел человек в военной форме, и увел Трэша с собой в комнату для допросов, которая находилась дальше по коридору. Я закрыл глаза на мгновение, потом снова открыл их. И я увидел, что по коридору идет только тот самый человек в форме, и больше никого. Маньяка этого не было нигде. Неужели это мое воображение так разыгралось вдруг. Я не мог понять, что происходит, и кинулся к двери отца, чтобы постараться на первой волне своих эмоций постараться рассказать все, что видел и ощущал сейчас. Я хотел побыстрее разобраться. Но дверь в кабинет была закрыта изнутри, и даже удар моего тела об дверь не вызвал никакой реакции. Я сел на свое место удрученный, испуганный и озабоченный произошедшим. Потом я не проронил ни слова, и до следующего дня пребывал в каком-то потупленном фрустральном состоянии, потеряв связь с внешним миром и выполняя все задачи на автомате.

На следующий день, идя вместе с отцом на работу по аллее, как раз напоминавшую ту, что была в рассказе того маньяка. Идеальная внешне, геометрически ровная, с одинаковым расстоянием между ухоженными деревьями, свежий запах ночного мороза и отсутствия пока что еще бурной уличной деятельности вокруг. Идеальная тишина, нет торопящихся на работу людей, дворников, грузчиков магазинов. Немного пробудившись от вчерашнего состояния, я понял, что здравый рассудок вновь вернулся ко мне, и я вкратце рассказал про тот случай отцу. Но он меня не слышал, он был погружен глубоко в свои мысли, и лишь иногда отвечал холодные, «да слушаю», «продолжай», будто бы он всегда живет так, как я прожил последние несколько часов. И в конце моего рассказа он спросил, как его зовут, дабы не огорчать меня полным отсутствием внимания.

– Трэш, – ответил я.

– А фамилия у него есть? – Спросил еще отец. – В моей базе с таким именем найдется пару десятков, а может сотен и тысяч людей.

– Нет, он не представился мне полностью. – С сожалением ответил я, я не такой опытный как мой отец. Надо было сразу спрашивать все полностью.

– Я тебе неоднократно ранее повторял, не стоит слишком фантазировать, и ты должен научиться отвечать за свои поступки. – Сухо ответил отец.

Понятно. Ему нет никакого дела до моего мнения, хотя я считал, что этот человек действительно преступник, и его будут судить за менее значимое преступление. Но отцу было не до того, он не слушал дальше уже мои убеждения, и думал о своих делах. Его намерение участвовать в моей жизни скрылось за угрюмым и серым выражением лица, со слегка шевелящимися губами, как будто бормоча что-то себе под нос.

Дети же впитывают все, как губка. И родительное отношение в их жизни играет важную роль. У меня промелькнула мысль, что маньяк прав, что я, как и он, и что родители меня тоже не слышат. И сны мне стали сниться, будто бы я и есть тот маньяк. Как я кричал, и у меня порвались связки, и выпали мне в руки. Я подходил к взрослым и давал им их, чтобы мне помогли, а сказать больше этого не мог. Они, смотря на меня, говорили идти и не мешать им, и я так и продолжал тогда во сне ходить с ними, пока не проснулся с ощущением полного разочарования в своей жизни. Наверное, все люди в той или иной степени маньяки. А мой крик души, и огромное желание услышать меня, так и остались в моем подсознании.

Но в реальности я не хочу никого убивать, да и с общением со сверстниками у меня все в порядке, по моему собственному мнению. И после этого случая, я даже недавно в этом же коридоре, на работе у отца, познакомился с ребятами моего возраста, их привели с улицы, за то, что они разрисовывали стены краской, и писали непристойные слова. Они себя вели раскованно, смеялись и хохотали, говорили, что сейчас их отпустят все равно, что они ничего такого серьезного не сделали. Я познакомился с ними поближе, разузнал все их имена, где они живут. Оказалось, что все они мои соседи. И у нас с ними много общих увлечений и общих знакомых. Теперь они мои лучшие друзья, которые являются основной поддержкой моего движения. Все наши рисунки теперь провоцируют молодежь на протесты, провоцируют становиться более яркими, выделяться среди серой массы, и быть такими как мы – уникальными и смелыми ребятами. Стать хулиганами улиц, вести свободный и легкий образ жизни, искать смыслы в ином образе мыслей, и являться членами нашего движения «Стеклоп». Я не знаю, что бы я делал без ребят. Моя идея по развитию хулиганской культуры наверняка так и осталась бы в начале своего развития. Я им искренне благодарен за поддержку.