В свите хохот заглушенный. Улыбается Хирам.
Соломон, совсем смущенный, говорит: «Пошел к чертям!
Всё, что следует по счету, ты получишь за работу…
Ты – лудильщик, а не медник, ты сапожник…
Стыд и срам!»
С бородою по колена, из толпы – пророк Абрам
Выступает вдохновенно: «Ты виновен – не Хирам!
Но не стоит волноваться, всякий может увлекаться:
Ты писал и расскакался, как козуля по горам.
«Песня песней» – это чудо! И бессилен здесь Хирам.
Что он делал? Вылил блюдо в дни, когда ты строил храм…
Но клянусь! В двадцатом веке по рождении Мессии[152 - Мессия – в данном контексте – Христос.]
Молодые человеки возродят твой стиль в России…»
Суламифь открывает глаза,
Соломон наклонился над нею:
«Не волнуйся, моя бирюза!
Я послал уж гонца к Амонею.
Он хоть стар, но прилежен, как вол.
Говорят, замечательный медник…
А Хирам твой – бездарный осел
И при этом еще привередник!
Будет статуя здесь – не проси —
Через два или три новолунья…»
И в ответ прошептала «Merci!»[153 - «Благодарю!» (Фр.) – Ред.]
Суламифь, молодая шалунья.
1908 или 1909
Диспут[154 - В стихотворении явственны элементы пародии «суда Париса», эпизода из «Илиады» Гомера. Из трех красавиц богинь: Геры, Афины и Афродиты, споривших, кто из них прекраснее, Парис выбрал Афродиту.]
Три курсистки сидели над «Саниным»[155 - «Санин» – роман М. П. Арцыбашева (1878–1927). Роман о жгучих «проблемах пола», с откровенными натуралистическими сценами, пользовался широчайшей популярностью, вызвал множество дискуссий, неоднозначные оценки и суждения.],
И одна, сухая как жердь,
Простонала с лицом затуманенным:
«Этот Санин прекрасен, как смерть…»
А другая, кубышка багровая,
Поправляя двойные очки,
Закричала: «Молчи, безголовая! —
Эту книгу порвать бы в клочки…»
Только третья молчала внимательно,
Розовел благородный овал,
И глаза загорались мечтательно…
Кто-то в дверь в этот миг постучал.
Это был вольнослушатель Анненский.
Две курсистки вскочили: «Борис,
Разрешите-ка диспут наш санинский!»
Поклонился смущенный Парис,
Посмотрел он на третью внимательно.
На взволнованно-нежный овал.
Улыбнулся чему-то мечтательно
И в ответ… ничего не сказал.
<1908>
Гармония
Направо в обрыве чернели стволы
Гигантских развесистых сосен,
И был одуряющий запах смолы,
Как зной неподвижный, несносен.
Зеленые искры светящих жуков
Носились мистическим роем,
И в городе дальнем ряды огоньков
Горели вечерним покоем.
Под соснами было зловеще темно,
И выпи аукали дружно.
Не здесь ли в лесу бесконечно давно
Был Ивик[156 - Ивик (VI в. до н. э.) – греческий поэт, убитый разбойниками. Легенда об Ивике воссоздана в балладе Ф. Шиллера «Ивиковы журавли».] убит безоружный?..
Шли люди – их лица закутала тьма,
Но речи отчетливы были:
«Вы знали ли Шляпкиных?» – «Как же, весьма, —
Они у нас летом гостили».
– «Как ваша работа?» – «Идет, – ничего,
Читаю Робе?рта Ове?на»[157 - Овен – Оуэн Роберт (1771–1858) – английский писатель, социалист-утопист.].
– «Во вторник пойдем в семинар?» —
«Для чего?»
– «Орлов – референт». – «Непременно».
– «Что пишет Кадушкин?» – «Женился,
здоров,
И предан партийной работе».
Молчанье. Затихла мелодия слов,
И выпь рассмеялась в болоте.
<1908>
Из «Шмецких»[158 - Шмецке – деревня неподалеку от Усть-Нарвы в Эстонии.] воспоминаний
Посв<ящается> А. Григорьеву
У берега моря кофейня. Как вкусен густой шоколад!