– Пожалуйста, заплатите за обед вон тому монстру за кассой.
– Пустяки, конечно, – сказал я и встал из-за стола.
– Идите, идите и ничего не бойтесь, – произнесла незнакомка шепотом и виновато посмотрела мне в глаза. Она положила руки перед собой и опустила голову на грудь.
Я подошел к «монстру за кассой» с видом «нового русского». Очереди не было. «Монстр за кассой» оценила мою эффектную походку. Безразличие в ее зрачках сменилось на участливую приветливость. Она улыбалась мне радушной улыбкой.
– Что-то еще покушать хотите? Возьмите сырники, только что приготовили. Галина! – закричала она в раздаточное окно. – Сырники принеси!
– Нет, спасибо. Ничего не надо.
– А может, яблочного желе? На десерт. Жирную пищу хорошо кисленьким заедать. У нас сегодня жаркое-то жирноватое было…
– Нет! – резко перебил я ее, и она успокоилась. – Я хотел бы заплатить за обед женщины за тем столом, – четко произнес я и жестом указал на стол, из-за которого только что вышел. К моему удивлению, собеседницы там не было. Я покрутил головой, но не увидел ее и в зале. « Испарилась. Она еще и летает», – думал я, но мои размышления прервала «монстр за кассой».
– Всю сумму будете оплачивать? – сказала она, заглядывая мне в глаза.
– А что, вы берете отдельно за суп, отдельно за кефир? – не скрывал я своего раздражения.
– Нет, беру за все сразу! – буркнула кассирша. – Она полгода кормит меня обещаниями, что заплатит, а я кормлю ее. И где благодарность? Ведь все мне говорят не давай, не давай в долг, а нет мне всех жалко… Она-то женщина очень хорошая, порядочная. Она мне помогла. Как только приехала к нам, так сразу же и помогла бескорыстно… Понимаете, в наше время и в нашем городе подыхать будешь- никто тебе руки не протянет… А она мне так просто взяла и помогла, отдала все, что имела. Но, господи, что она там имела… А вот помогла же… Она очень хорошая женщина, без этаких штучек и странностей, я уважаю ее за это, – говорила кассирша, отбивая указательным пальцем дробь на калькуляторе. Ее увлеченность расчетной суммой делало ее речь сбивчивой и противоречивой. Когда она закончила считать, она повернула ко мне калькулятор светящимся дисплеем с таким видом, как будто предлагала мне расплатиться за космический корабль. Понизив голос, спросила: «Ну, так что, всю сумму отдадите?»
Для меня этот расчет не представлялся космическим, сумма меня не разоряла. Я улыбнулся и достал бумажник.
…Я вышел на улицу. В лицо ударил морозный воздух и неприятная изморозь, которая падала с неба колючими иголками. Уборщица с огромной шваброй и тряпкой остановилась возле меня и развернулась лицом в сторону фасада. Было видно, что она осталась довольна своей работой, ликуя радостью от полученного результата. Щелочной раствор смыл пошлые рисунки неизвестного художника. Теперь на причинных местах колхозника и интеллигентки остались мутные разводы. Эти белеющие пятна привлекали не меньшее внимание, и с еще большей силой притягивали взор. «Дурдом какой-то!» – подумал я и зачем-то улыбнулся уборщице.
Дверь столовой с грохотом захлопнулась, и я понял, что там, в этом теплом помещении, пропитанном запахами кислой капусты, я оставил спокойствие и безмятежность, с которыми прожил полмесяца в командировке. Затворничество, на которое я так рассчитывал, когда подписывал договор с Хомичевым, надоело мне. Оно стало меня раздражать. Теперь оно казалось мне бессмысленным. Мне хотелось высказаться. Зная, что я не найду подходящего собеседника, я побрел на предприятие, предаваясь размышлениям с самим собой.
«Фантазер! Две недели рассматривал ее дырявые колготки, выискивал печать страдания на ее немытом затылке. Она только и тянет, что на старую кошелку. А сколько наигранного достоинства и спеси… Хотела удивить меня своей неординарностью, вешая лапшу на уши насчет своих обгрызанных ногтей… А раскрутила и сбежала, как обыкновенная воровка. Теперь понятно, почему ей не нужны деньги. Найдет такого вот дурака, прикинется жалкой страдалицей и берет все, что ей нужно… Но, черт возьми, вот это интуиция! Когда она поняла, что я клюнул на ее упитанный зад? Действительно, две недели назад я в первый раз увидел ее в этой забегаловке. А спустя четыре дня я заинтересовался ею настолько, чтобы таращиться и придумывать всякую душедробительную чушь… Но как она это поняла, каким из своих органов почувствовала мой интерес к себе? И когда успела поймать на себе мой сочувствующий взгляд? Может, сегодня, когда стояла у кассы, сквасив физиономию мученицы…».
Злость переполняла меня. Она растекалась по жилам. И чем больше вопросов я задавал, тем меньше находил ответов на них. Злость моя с сокрушительной силой начала ломать мое сострадание к незнакомке, которая даже не спросила моего имени, а просто взяла у меня то, что ей было необходимо. Взяла и испарилась в чадящих парах столовской кухни. Ненависть моя начала беспощадно издеваться над сочувствием, зародившимся от желания раскрыть тайну «дамы в черном». Мое намерение предложить помощь осталось нераскрытым ею. А мое стремление осчастливить ее надеждой на то, что не перевились еще на свете мужчины, достойные уважения, осталось равнодушно незамеченным.
Я перешел улицу на красный свет. Резкий звук притормозившей машины вернул меня в реальность. Теперь я шел и старался ни о чем не думать. Я старался отвлечь себя, рассматривая прохожих, машины и вывески. Глазу не за что было зацепиться. Все, что меня окружало, имело оттенки серого цвета.
Дорогу к предприятию я мог бы найти с закрытыми глазами. Мне действительно захотелось закрыть их, чтобы не видеть всей этой серости, которая была повсюду в городе. Оттенки серого придавали всему унылый, отрешенный вид, свойственный старости. И когда на пути заискрилась разноцветная иллюминация предприятия с многообещающим названием «Рассвет», я обрадовался и прибавил шаг.
***
Вторая половина рабочего дня показалась мне бесконечно долгой. Мое плохое настроение подавляло желание заниматься работой и увеличивать Хомичевский капитал, который, как я теперь знал, был заработан незаконным путем.
Мое раздражение накапливалось, а отсутствие физической нагрузки усиливало плохое самочувствие. Я так увлекся выгодным контрактом, с таким рвением и усердием занялся техническими переводами и их внедрением в производство, что отказался от утренних пробежек, которые до командировки я совершал с завидным постоянством.
Мой двухнедельный сидячий образ жизни положил начало хандре, от которой я с таким рвением уезжал в эту командировку. Обеденный «прокол» не прибавил оптимизма в моем настроении. Поэтому, чтобы усмирить разлад с самим с собой, как говорится, во чреве, я решил оставшееся время рабочего дня посвятить физическому труду.
Я с силой отодвинул кресло на колесиках, которое мне представлялось орудием пыток из средневековья. Освободившееся пространство кабинета я использовал для занятий физическими упражнениями. Я попытался отжаться от пола, потом от стены, и все мои попытки заканчивались сильным головокружением, я начинал сильно потеть. Но я не сдавался. Я понимал, что мой организм сопротивляется и требует другого к себе отношения. Но о других отношениях в условиях подходившей к концу командировки не могло быть и речи…
В шкафу, за дверью, я нашел ведро, тряпку и швабру. Я с неистовством накинулся на полы кабинета. Я размахивал шваброй, тер их руками, приседая на корточки. Выполняя бессмысленную работу, я говорил себе: «Остановись! Это же сизифов труд!». Бесполезность моего труда была очевидной, так как полы кабинета, благодаря профессионализму технического работника госпоже Вере Михайловне, полы кабинета блестели таким неземным светом, что слепили глаза. (На предприятии по распоряжению господина Хомичева все сотрудники, независимо от занимаемой должности и чина, обязаны называть друг друга по имени и отчеству, с добавлением слова «господин» или «госпожа»).
Но я, не переставая, натирал полы, потом с таким же исступлением я накинулся на жалюзи, окна, полки и шкафы. От химического раствора с непереводимым названием, но с четкими рекомендациями на этикетке «для грязных и жирных поверхностей», я начал чихать. Я добавлял раствор в воду, не задумываясь над экономией средств Хомичева. Наверное, передозировка моющего средства вызвала у меня сильную головную боль. И я решил, что сегодня мой рабочий день должен закончиться раньше.
Февральские дни становились короче, но из-за серых снеговых туч, постоянно висевших над городом, я так и не увидел заката. Я не видел его и вчера, и позавчера. За все время моего пребывания в этом городе закатов не было, потому что не было ни одного солнечного дня. Пытаясь все-таки разобраться в причинах плохого самочувствия, ко всем установленным мною причинам, я прибавил и эту. Отсутствие солнца над головой! Часа два я бродил по парку, в котором, кроме меня, бродили своры собак и летали стаи ворон.
Гостиница, в которой Хомичев оплачивал мои двухкомнатные апартаменты с совмещенным санузлом, называлась громко и однозначно «Россия». Для провинциального города с населением не более пятнадцати тысяч такое название звучало обнадеживающе для всех: и для приезжих командировонных и для местных жителей. Первые задавали вопрос «И это тоже Россия?», вторые – «А чем мы не Россия?». И те и другие, столкнувшись с реалиями жизни заброшенной глубинки, хотели знать наверняка и получали однозначный ответ в виде светящихся лампочек на крыше одноэтажного здания – «Россия!». И сомнения как-то сами собой рассеивались.
К гостинице меня вела одна дорога – центральная улица города. На этой улице разместилась вся инфраструктура города. Здания местной мэрии, архива, музея, столовой, парикмахерской, продуктовых и промышленных магазинов, милиции и районного суда. Между ними застенчиво прятались жилые дома и с разухабистым напором вмещались ларьки местных предпринимателей.
Я шел медленно, размеренными шагами, приближаясь к месту «обеденного провала». Несколько часов физических нагрузок не залечили мою обиду. Душа, растравленная едкими замечаниями относительно совершенного благодеяния, кричала о спасении. Чтобы не увеличивать разлад с самим с собой, я перешел на противоположную сторону улицы от здания столовой «Встреча», название которой воспринималось мною как личное оскорбление.
Демонстрируя самому себе силу и мощь мужской воли, я ускорил шаг. Я прошел мимо счастливой парочки на фасаде, краем глаза отметив, что белые пятна проявились еще сильнее. Я собирался петь хвалебные песни своей выдержке, но вдруг дверь столовой распахнулась. Сильный порыв ветра удерживал ее открытой, и я увидел в этом мистический знак – приглашение войти и расставить все точки над «I». Я был уверен, что увижу ее там, за столом, сидящей на краю стула. Минутного порыва стихии оказалось достаточно, чтобы я поменял свое решение. Я снова перебежал улицу на красный свет и влетел в распахнутые двери.
– Ресторан закрыт! – услышал я голос за спиной. – Не видишь, банкет у нас. Выходи.
Я повернулся на голос и узнал в женщине усердную уборщицу столовой. Ее нарядили в яркий сарафан, надели кокошник с разноцветными лентами, поставили у входа встречать гостей банкета и охранять ресторан от посторонних посетителей. То и другое она делала с тем же усердием, с каким мыла фасад.
– Глухой что ли? Не слышишь, что сказала? Сейчас милицию вызову.
– Извините, я сегодня обедал здесь и шарф свой оставил на вешалке. Можно забрать? Холодно без шарфа, так заметает, – сказал я и кашлянул в кулак. Это подействовало на старушку.
– Ой, господи, сейчас посмотрю. Нет, на вешалке не должны были оставить. Сейчас пойду в гардеробе поищу. Ты только постой здесь, а то у нас хозяин строгий. Посторонним вход воспрещен во время частного банкета, – переживала старушка.
– Я постою, не беспокойтесь.
Я отошел от двери и спрятался за декоративной перегородкой, которая была украшена гирляндой мигающих лампочек. За кассой «монстра» не было. Раздаточное окно было завешено оранжевой занавеской с рюшами, столы накрыты зелеными скатертями, на стенах горели синим и розовым светом пластмассовые бра в виде лилий. А меж столиков с «банкетующимися» неторопливо расхаживали официантки в чепчиках с накрахмаленными хохолками и в фартуках, на которых было написано «YES!». Дизайнерский проект оформления столовой-ресторана несомненно был авторским и принадлежал специалисту, который очень старался создать приятную обстановку, располагающую к усиленному потреблению пищи и спиртных напитков. Ему это удалось. Я почувствовал желание выпить водки из холодного графинчика, чтобы не задаваться вопросом по поводу этого недвусмысленного «YES!» на фартуках молоденьких официанток.
Среди приглашенных на банкет ее не было. Я вышел, не дождавшись охраницы-старушки в кокошнике, и направился к гостинице. Но оставаться одному в номере не хотелось. После двухнедельного затворничества я почувствовал, что переусердствовал в стремлении оградить себя от общения с людьми. Мне захотелось не просто поговорить по душам. Мне вдруг захотелось буйствовать, спорить до хрипоты, навязывать какую-нибудь точку зрения, постукивая себя в грудь кулаком. Мне захотелось выражаться просто, одними междометьями и кричать в ухо пьяному собеседнику: «Да, я!», «Да, мы!». Мысли толпились в беспорядке в моей голове, но одна все же более других поднималась среди невыраженных желаний. «Чем она смогла зацепить меня, эта старая кошелка в рваных колготках? Завтра она появится в этой столовке и вот тогда…», что произойдет «тогда», я не мог определить… Поэтому и возникла потребность выпить чего-то крепкого, чтобы не искать ответа, а услышать его из глубин пьяного подсознания.
Начало смеркаться. Улицы города прощались с припозднившимися прохожими, оставаясь пустынными до утра. Морозный ветер подгонял прохожих в спину. Я был в худшем положении, холодный ветер дул мне прямо в лицо. Я остановился возле ларька, в окне которого увидел знакомое лицо. Это был Серега. Размахивая руками, он что-то объяснял нахохлившейся продавщице. Прежде чем войти, я поднял голову и прочел название его заведения. Мини-супермаркет «У Анжелы!». Ларек размером с вагончик с грандиозным названием приобретал в моих глазах статус торгового павильона.
Наверняка в городе все знают, кто такая Анжела и какое отношение она имеет к Сереге. Я искренне обрадовался предлогу зайти и поговорить о женщине по имени Анжела.
– О, привет! Заходи, братан! Как дела? Хорошо, что зашел! – обрадовался Серега, когда увидел меня на пороге своего заведения.
Серега действительно оказался радушным хозяином. Он быстро организовал пространство для застолья. Мы устроились в подсобке, на коробках с товаром.
– Друг для меня – это все! Это святое. Вот ты пришел ко мне, а я тебе все внимание, все уважение свое. Я для тебя стол накрыл. Хочешь бутерброд с черной икрой, хочешь – с красной. Пей и закусывай. За дружбу между людьми всего мира, – начал Серега торжественно, перерывы между тостами были непродолжительными, тосты еще короче, поэтому к третьей бутылки водки мы подошли стремительно. И тема обозначилась принципиально.
– Я другу фуфла не предложу. Вот кто тебя в нашем городе еще так встретит? Думаешь Хомичев? Ошибаешься. Хомичев- жмот. Уж я-то знаю, как он свой первый миллион заработал. Капиталист! – крякнул Серега, уселся удобнее на самодельном табурете, положил на стол-коробку руки, как спикер Государственной Думы и опять ударился во все подробности повествования о противозаконных действиях Хомичева.
Содержимого третьей бутылки оставалось меньше, чем на две рюмки, и Серега потянулся за четвертой. Я понял, что мне пора его остановить или сменить тему. Иначе рассказ о ненавистном Хомичеве я буду выслушивать в пятый раз.
– Серега, ты мне скажи, кто такая Анжела? – спросил я, когда тот срывал зубами акцизную этикетку с пробки.
– Ты Анжелку не тронь! Я за Анжелку сразу по роже бью. Не разбираюсь, кто прав, кто не прав… Кто что имел в виду, кто что не имел. Бью наотмашь. У меня из-за этого такие расходы… От ментов приходится откупаться каждый раз. Я в городе, знаешь, человек не последний.
– Да, я понял…
– Понял, да? Если тебе женщина нужна, ты так по простому и скажи. Я что, не мужик, не понимаю? Рыбак рыбака видит издалека, – он похлопал меня по плечу и поднес рюмку к носу. Чокнулись и выпили не тостируя.
– Все, Серега, мне не наливать. Я пошел, день трудный был. Ну, ты знаешь, в каких условиях приходится работать. – Не называя имен и фамилий, я многозначительно кивнул головой в сторону двери. Серега схватил меня за локоть.
– Ты молодец, братан! Ты все понял, и я все понял. Я в людях честность уважаю. Вот я, знаешь, какой честный… Да, если бы не моя честность, я бы давно на месте Хомичева был. Ладно, все, братан, иди домой. Увидимся еще…
Я встал, меня повело в сторону. Стараясь не задевать ящики, упаковки и коробки с товаром, я начал движение к выходу. Не скажу, что я не руководил своим телом, но в какие-то моменты мне казалось, что меня так много в этом пространстве. Хотелось быстрее выйти, я попытался ускорить шаг, но на моем пути возник Серега.
– Тебе баба на ночь нужна?
– ??? – я посмотрел на Серегу в упор и увидел на его лице усы, которых до этого не замечал. «Сколько же мне надо выпить, чтобы разобраться в истинном положении вещей?» – хотел я пофилософствовать, но остановил себя. Мое молчание Серега расценил как знак согласия и достал из кармана кусок бумаги. Как я понял позже, это была самодельная визитка.
– Вот, возьми, здесь адрес. Придешь, скажешь, что от меня. Ты понял? От м-е-н-я! – тянул он каждый звук. – Я плохого другу не предложу. У меня все по высшему разряду.
– Проститутка?
– Ты, что, братан? Обижаешь! Гейша! Сечешь разницу? И поговорит, и напоит, и уснуть не даст. Я про таких в журнале читал. Решил внедрить новую технологию…
– Японка, что ли? Нерусская?
– Не, самая русская. Но имя, правда, дурацкое такое – Аглая. Я ей говорю, давай: Катей, что ли, или Леной назовись, а она ни в какую…
– Хорошо, что не Аделаида, – пошутил я, но Серега моего юмора не оценил.
Через минуту я стоял на главной площади под фонарем и пытался разобраться с адресом. Визитка мокла от падающей на нее снежной изморози и строчки растекались загадочными иероглифами. Я проявил максимум терпения и настойчивости, чтобы прочесть их. «Улица Прибазарная, дом 13, квартира 13. Сегодня я слишком много выпил, чтобы реагировать на эту чертовщину. Ружье заряжено и должно выстрелить! Вперед!».
Мне не составило труда найти в ночном городе улицу Прибазарную. И во хмелю я сохранял способность логически рассуждать. Улица начиналась сразу за ограждением базарной площади. Дом под номером 13 стоял на левой стороне улицы, почти в начале. Мои математические способности пригодились мне, когда я выяснял подъезд и этаж. Дом в четыре этажа представлял собою старинную постройку из позапрошлого века. Имел парадное крыльцо и еще два подъезда с торца. Мне захотелось войти в дом через парадное.
Я вошел в подъезд и поднялся на четвертый этаж. Тусклого света лампочки, горевшей на первом этаже, было совсем недостаточно, чтобы разглядеть номера квартир. Но, осмотревшись, я понял, что на площадке четвертого этажа, квартиры под номером 13 не было. Мне ничего не оставалось, как спуститься и войти в дом с торца. Строение было таким старым, что и все жители этого дома должны быть пожилыми людьми, с определенным отношением к ночным гостям. Я хотел проникнуть в покои гейши незамеченным. Но лестница скрипела под моими тяжелыми шагами.
Пьяной поступью я дошел до площадки третьего этажа. И остановился в нерешительности. В полоске света из приоткрытой двери, как в луче прожектора, на меня смотрело детское лицо. От неожиданности я не успел разобрать, кому оно принадлежало – девочке или мальчику. Но рыжий короткий ежик на голове очень шел этому безобидному существу.
– Не подскажешь, в каком подъезде квартира под номером 13? – спросил я и приветливо улыбнулся. Мне не хотелось испугать это безобидное чудо, чтобы остаться в неведении.
– В этом подъезде. А вам зачем? – ответил детский голос.
Я хотел отшутиться и припомнить историю о любопытной Варваре, которой, возможно, на соседнем базаре оторвали нос. Но передумал, так как голос видения цвета солнца мне показался странным, с простуженной хрипотцой.
– Хочешь быстро состариться? – отшутился я.
– Не хочу. Покажите мне такого человека, который с радостью встречает свою старость. Уверяю вас, ничего веселого в этом нет, я знаю, – говорил маленький философ. Дверь скрипнула и приоткрылась. Света стало больше, и в дверном проеме я разглядел лилипута. Он стоял на табуретке.
«Неудобно все время ходить с табуреткой», – подумал я и собрался извиниться. Но на лице маленького существа заискрилась улыбка, как у доброжелательного старого сторожа.
– Квартира под номером 13 расположена на чердаке. Вы ее не заметили. К ней ведет лестница, она была слева от вас. Как можно не видеть этой лестницы, просто удивляюсь я всем. Каждый поднимается и не замечает, каждому приходится объяснять.
– Наверху темно…
– Нет, нет. Не обижайтесь. Мне совсем не трудно. Мне в удовольствие. Я один проживаю, поговорить не с кем, а тут хоть какое-то общение, хоть какая-то разрядка, – лилипут спрыгнул со стула на пол, спустя мгновение он уже сидел на табурете, положив ногу на ногу. – А вы к Аглае Витальевне. Она сейчас дома. Она почти всегда дома. Очень хорошая женщина, душевная. Всегда поймет, подскажет. Мне хотелось бы чаще с ней общаться, но, сами понимаете, ее работа. Я прошу ее: «Зайдите ко мне, Аглая Витальевна, на чаек!», а она так вежливо отказывает: «Некогда, Артурчик!». Но два раза мне удалось ее уговорить, такая душевная и денег не взяла, говорит: «Не в деньгах счастье, Артурчик». – Он вздохнул и выпрямился.
– Меня Артуром Борисовичем зовут. Мама, царствие ей небесное, думала, что я буду великаном с таким-то именем, а я вот какой получился. Ох! А у меня замечательная коллекция марок, не интересуетесь? Увлечение началось в ранней юности. Можете себе представить, какие редкие экземпляры имею и храню. Раньше активно собирал, а сейчас только продаю или меняю. Нужда, сами понимаете. Всю жизнь на инвалидности. Интересуетесь?
– Нет, но хотите, я зайду к вам как нибудь? – соврал я, желая его обнадежить.
– Это очень хорошая мысль! А когда? Я буду ждать вас.
– Завтра, вечером, – врал я, не краснея.
– Договорились. А в котором часу? Хотелось бы определенности.
– Часов в восемь, вам удобно?
– Меня устраивает. Но у меня к вам маленькая просьба. Будьте пунктуальны. Даю вам уникальную возможность почувствовать себя королем. До завтра! – сказал он и стремительно спрыгнул с табурета, отодвинул его в сторону и захлопнул дверь. Эту поспешность я объяснил его опасением, что я могу передумать и отказаться от визита. Мне стало стыдно за вранье, которым я так его обнадежил. За дверью слышались торопливые шаги, они казались мне счастливыми.
«Неужели шаги могут быть счастливыми?.. Счастливым может быть человек или случай. А шаги? Какими должны сейчас казаться мои шаги? Пьяная поступь по лестнице в ад! Завтра буду мучиться угрызениями совести, что дошел до встреч с гейшами, проститутками. Какая разница! Как я завтра взгляну в свои протрезвевшие глаза? Что я в них увижу? Немой укор жены моей или упрек собственной совести… И завтра наступит раскаяние и придет покой… А сейчас я иду отдаваться женщине, которая из жалости отдается лилипуту и всем, кого послал к ней благодетель Серега. На этом чертовом чердаке она будет отдаваться мне. Но сначала выслушает мою придуманную историю, а потом расскажет свою, пересказав сюжет любовного романа писательницы-бульварщицы. Потом задаст вопрос: «Зачем мы пришли в этот мир?» – и сама же ответит на него «Познать радости любви! «… А почему я еще стою на площадке третьего этажа, мне же на четвертый».
Я прервал свои рассуждения – цинизм в этом деле не помощник. Пятнадцать ступенек к площадке четвертого этажа я прошел, не думая ни о чем, только считая ступени. Лестница на чердак действительно была! Но она пряталась в неосвещенном углу, поэтому оставалась незамеченной ночными посетителями и мной. «Сереге надо посоветовать повесить рекламный щит. Или лампочку вкрутить», – с усмешкой подумал я и позвонил в доисторический звонок.
Меня почему-то не удивило, то, что дверь сразу же открыли. На пороге стояла женщина.
– А я услышала голоса на площадке, думаю: «Это ко мне»! И точно ко мне. Проходите, пожалуйста, – сказала она и приветливо улыбнулась.
Я намеревался улыбнуться в ответ, но она повернулась ко мне спиной и жестом пригласила пройти в комнату. Я в замешательстве остановился на пороге. В Аглае Витальевне я узнал «даму в черном»! Это была она! Сомнений не возникало. Ее округлая спина, ее осанка и ее голос! Неосвещенное пространство коридора и приглушенный свет комнаты скрывали детали ее внешности, которые я изучал на протяжении одиннадцати дней. Но она была узнаваема во всем. Хотя ее шелковый халат до пят, высокая прическа с локонами-кольцами на шее, ее пунцовый цвет щек и глаза с черной подводкой меняли ее внешность до неузнаваемости, но я знал, что это она. Та серая безымянная мышка, которая меня сегодня так завела.