Санаторий

Он действовал быстро, но недостаточно быстро. Что-то от нее спрятал. Он вроде бы расстроен из-за пропавшей невесты, но уже обманывает.

Элин сжимает кулаки, к горлу подступает отвращение. Как она могла быть такой дурой? Она чуть ему не поверила – словам, фальшивым эмоциям. Но люди не меняются, правда?

Способность лгать и обманывать вплетается так глубоко, что невозможно от нее избавиться.

В детстве Айзек постоянно врал. Он ненавидел свой статус среднего ребенка – на два года младше Элин и на два года старше Сэма, – и ложь стала его сутью, способом привлечь внимание, получить преимущество, поставить брата и сестру на место.

Она помнит, как Сэм с гордостью принес домой первую награду по плаванию, и Айзек с трудом стер с лица болезненную обиду, когда родители хвалили брата. Через две недели на деревянном постаменте появился порез, слишком глубокий, чтобы быть случайной царапиной. Айзек все отрицал, но они знали, кто это сделал. Знали, на что он способен.

– Для тебя это, наверное, будто вернуться на работу. – Подобрав с пола полотенце, Айзек вешает его на сушилку. – Знаешь, я даже не думал об этом. Ты – и работаешь в полиции, столько времени.

– Я знаю.

– Ты так никогда и не рассказывала, почему пошла в полицию, – продолжает он. – В детстве ты хотела стать инженером.

Элин смотрит на него и чувствует, как где-то глубоко внутри зарождаются слова. Почему бы наконец не признаться?

«Я пошла работать в полицию из-за тебя, Айзек. Из-за того, что ты сделал».

20

– Над чем ты сейчас работаешь? – вырывает ее из грез Айзек.

Было бы так просто солгать, но Элин не может добавить еще один слой лжи, все и так слишком запуталось.

– Я не работаю… Я в отпуске, – отвечает она, возвращаясь в спальню.

– В отпуске?

Айзек следует за ней и останавливается у окна.

– Было одно дело… Крупное. – К ее щекам приливает кровь. – Я облажалась.

В памяти всплывают образы. Чужие пальцы на ее лице. Серые и черные прожилки камня. Вода. Всегда вода.

– Что случилось?

– Я не имею права рассказывать…

– Брось, Элин, я же никому не скажу.

– Это было очень важное дело. Мое первое в качестве сержанта. Убийство двух пятнадцатилетних девочек. Их тела привязали к моторной лодке, и гребной винт завершил дело. – Элин напрягается при воспоминаниях. – Не было никаких зацепок. Лодка украдена. Отпечатков нет. Никаких записей с камер в гавани – они были сломаны. Пришлось давать объявление в интернете и в газетах. Устраивать пресс-конференцию с родителями. – Она откашливается. – Через месяц случился прорыв. Анонимная наводка. Нам назвали имя – Марк Хейлер. Мы нашли его в базе. Аресты за хранение наркотиков, обвинение в тяжких телесных.

– Хорошая ниточка.

Айзек расчесывает уголок глаза, его кожа уже выглядит болезненно.

Элин кивает.

– Мы пришли к нему домой, но он удрал, и мы начали розыск. Обнаружили его у бывшей жены. Он застал нас врасплох, рванув к набережной. Мы разделились. Я заметила его, пыталась вызвать подмогу, но рация сломалась. Я не раздумывала, просто следовала за ним. По пляжу, в пещеры. Я вошла в пещеру, но потеряла его из вида. Когда я выбралась, уже начался прилив, вода была мне по шею. Я поплыла, но он поджидал меня в воде. Ударил меня камнем. – Она прикасается к губе. – Вот откуда этот шрам.

– Я заметил.

– Он толкал меня под воду. И я… окаменела. Мое тело просто отказалось сопротивляться. Я погрузилась под воду и не вынырнула. – Она горько усмехается. – Наверное, он решил, что со мной покончено, и бросил меня там.

Элин не говорит, что тогда под водой ей хотелось там остаться. Так сильно хотелось. Сдаться. Прекратить борьбу. Но воля к жизни оказалась сильнее. Желание узнать правду о том, что случилось с Сэмом.

И мысль об этом снова выкидывает ее на поверхность. Напоминает о том, почему она здесь.

– Я взяла отпуск по болезни, и он сильно затянулся. Так что вот, я фактически безработная.

– И ты не хочешь вернуться?

– Не то чтобы не хочу. Не могу. Во мне что-то надломилось. Ошибки, которые я совершила – не остановилась, чтобы все обдумать, не подождала подкрепление, – поставили под сомнение мои способности и здравомыслие… И то, как я замерла тогда в воде, напомнило мне, что я не разобралась с собственными проблемами.

Айзек пристально смотрит на нее:

– Я не знал. Мне жаль.

Элин наконец-то встречается с ним взглядом. Поначалу осторожно, но потом страх сменяется злостью, такой привычной и уютной. Ее легче контролировать.

– Мы не общались, Айзек. Вот почему ты не знал. После твоего отъезда мы почти не разговаривали.

– Да. – Его голос ломается. – Но тогда я не знал, что случится.

– Ты про мамин рак? – холодно спрашивает Элин.

Айзек склоняет голову:

– Да. Я не знал, как вернуться, даже если это было нужно. Мне не хотелось вносить разлад. Раскачивать лодку.

На его лице отражается уныние.

Элин смотрит на него, не веря своим ушам, бушующая ярость рвется наружу.

Он так и не понял.

Даже сейчас до него не доходит. Он не понимает, что именно его отсутствие разрывало мать на части.

– Вносить разлад? Мама хотела тебя видеть, Айзек. Не просто перезваниваться, не просто читать дурацкие твои имейлы. – Она чувствует, что дрожит. – Ты даже не приехал на ее похороны. Ты понимаешь, как это выглядело? Что думали другие люди?

– Это все, что тебя беспокоит, да? – Он каменеет. – Как это выглядит со стороны.

Элин с трудом сдерживается. Ну вот опять, прежний Айзек прорвался на поверхность. Язвительные словечки, словно отравленные дротики.

– Хватит перекладывать все на меня. Дело в тебе.

– Я не мог бросить работу. Я же говорил.