Сердце джаза

– Потому что мне нравится Повел Рамель. Больше всего.

– Да, он очень хорош.

– Но в первый раз я услышала его, когда он уже умер.

– Правда?

– Мне было семь лет. Мама поставила его пластинку, и …

– … и джаз захватил тебя, – лукаво улыбается Альвар.

– Больше всего мне понравился «Кокос». Но сейчас мне больше всего нравится «Блюз кузнечиков» и «Шаловливый тромбон».

Она задумывается на мгновение.

– Папа ничего не понимает в этой музыке, потому что ему нравится рок. Мама отдала мне эту пластинку, но разрешила слушать ее только в моей комнате. И это хорошо, потому что у меня появился проигрыватель.

– Да, – говорит Альвар, глядя в левый угол комнаты. – В наши дни тот, у кого был свой граммофон, был счастлив.

Стеффи встает и подходит к граммофону в углу. Нежно касается его, заглядывает в воронку, которая кажется запыленной.

– Это же граммофон, да?

– Конечно, один из лучших. Но он был приобретен много позже. В Бьорке у нас не было граммофона, только радио. А в доме тети Хильды были одни скатерти.

В доме тетушки Хильды действительно было полно вязаных скатертей и салфеточек.

Отыскать место, где они договорились встретиться с тетей Хильдой, оказалось несложно. И это при том, что он все время повторял про себя: «Осогатан, 140; Осогатан, 140».

Тетушке Хильде было семьдесят четыре года. Вместе они добирались гораздо дольше, чем если бы он решил найти ее дом сам. Как только они вошли в квартиру, Альвар сразу же обратил внимание на пыльные скатерти, лежавшие на каждой свободной поверхности. Он не стал ничего спрашивать, хотя ему было любопытно, – списал все на возрастные причуды Хильды.

Быстро осмотревшись, Альвар понял, что радио тут и не пахнет.

«Осогатан, 140», – повторил он снова. Не забыть бы адрес.

– Тетя Хильда, вы знаете, как добраться до Осогатан?

Она посмотрела на него так, будто он чумной или немец.

– Не стоит тебе туда соваться.

Альвар даже и не помышлял объяснять, куда на самом деле ему надо было попасть.

Вместо этого он сел на стул, указанный тетушкой, и героически отказался от суррогатного кофе, мол, после него он становится слишком непоседливым.

Старушка как-то сразу приободрилась.

– У тебя наверняка есть с собой что-то из еды?

– Да. Папа дал мне кое-что. И еще талоны…[12 - С началом Второй мировой войны в Швеции были введены талоны на некоторые продукты питания (они назывались «рационированные», то есть самые важные в рационе), чтобы избежать голода и спекуляций.]

Она почувствовала себя еще лучше.

– Так приятно видеть тебя здесь. Надеюсь, ты разумный молодой человек?

На этот вопрос можно было ответить только утвердительно:

– Конечно, тетя Хильда.

Альвар держал руки под контролем, чтобы случайно не забарабанить по столу.

Она разрешила ему спать на кухонном диванчике. И первым делом убрала со спинки десять вязаных салфеточек. Альвар был высоким парнем, но тетушка Хильда сочла, что он сможет как-то уместиться.

Как только он найдет работу, будет частично оплачивать аренду, сказал он ей, как велели родители.

Разобравшись со всем, тетушка оставила Альвара одного в кухне, и стало тихо. Но все равно не так, как в Бьорке, где по ночам царила мертвая тишина. Ночь в стокгольмском доме – это целая симфония. Скрипят кровати, орут малыши, кто-то взбирается по ступенькам, спозаранку к работе приступают сборщики мусора.

Альвар лежал на диванчике, скрестив ноги, и слушал Стокгольм. Этим утром он проснулся еще ребенком, которого собирали в дорогу мать и отец. Вечером он был уже молодым человеком, по сути, стокгольмцем.

Эта мысль волновала сердце и мешала уснуть. «Наличка», – повторил он про себя. Коснулся пальцем края дивана и теперь тихонько выбивал ритм, похожий на джаз.

Когда Стеффи вернулась домой, все уже отобедали и сидели перед телевизором.

Папа спросил, где она была.

– У друга.

Джулия недоверчиво посмотрела на нее.

– У тебя же нет друзей.

– Да что ты знаешь?

– Ничего. Да мне и все равно. Кроме того, что ты врешь.

– Перестань, – вздохнула мама. – Стеффи, разогрей себе еду. А ты, Джулия, будь добра, сложи свое постиранное белье.

По телевизору показывают знаменитостей, танцующих с профессиональными танцорами. Эдвин лежит на полу и, подражая им, машет руками. Стеффи заходит в кухню, накладывает спагетти с мясным соусом и разогревает в микроволновой печи. Джулия подбирается сзади, как тень.

– Почему ты врешь?

– Я же сказала, что была не одна.

– Ладно, и как ее зовут?

Стеффи молчит. Она стоит спиной к сестре; соус начинает пузыриться в микроволновке.

– Это он! – торжествующе произносит Джулия.