Все, чего пожелаешь

– Будь ты взрослым, я предложила бы тебе выпить кофе, – говорит мама с улыбкой. – Но знаешь что? Сегодня суббота, поэтому я готовлю на завтрак оладьи с горячим шоколадом. Ты же будешь оладьи?

– Да! – кричит за спиной у Саймона его младший брат, прежде чем сам Саймон успевает сказать, что ему совершенно не хочется есть.

Восьмилетний Ной входит в кухню, с некоторым трудом взгромождается на табурет рядом с Саймоном и включает игру на своей портативной игровой приставке. Звук, как всегда, включен на полную громкость. Ной не любит наушники и играет без них, не заботясь о том, что громкие звуки приставки кому-то мешают.

– Сделай потише! – кричат мама с Саймоном в один голос, как всегда, когда Ной приходит на кухню со своей игровой приставкой.

– Извините, – бормочет Ной.

Он слегка убавляет звук, то есть переключает с предельной восьмерки на семерку. Толку от этого мало. Каждый хлопок, раздающийся в игре, когда Ной побеждает очередного противника, отдается в голове Саймона уколом пронзительной боли. Разозлившись, он вырывает приставку у Ноя из рук, отключает звук полностью и возвращает приставку брату.

– Эй! – возмущенно кричит Ной.

– Ты все-таки слушай, что тебе говорят. И не смей включать звук, тебе ясно?

– Какой-то ты злой, старший брат.

– А ты – мелкий капризный ребенок, который нарочно всех бесит.

– Ты ведешь себя так противно лишь потому, что тебе уже тринадцать, – ворчит Ной.

– А ты ведешь себя так противно потому, что уверен, что мама тебе все простит, если ты изобразишь взгляд невинного щеночка, – отвечает Саймон. – Но этот прием, знаешь ли, не всегда будет работать. Всему есть предел.

– А ты…

– Ребята, не ссорьтесь!

В кухню заходит папа и строго смотрит на них обоих. Саймону хватает ума промолчать.

– Папа, Саймон ко мне придирается! – говорит Ной.

– Нет, я просто сержусь, потому что ты совершенно не слушаешь, что тебе говорят, – возражает Саймон.

– Па-а-ап!

– Я попросил вас не ссориться, Ной, – строго произносит папа. – Радуйтесь, что вы есть друг у друга. И будьте немного добрее друг к другу. И вообще, давайте-ка завтракать. Ваша мама старалась, готовила, а выходные сегодня у всех. – Потом папа обращается к Саймону и хмурится, как всегда, когда хочет вызвать у него чувство вины: – Мы тоже хотим тишины и покоя в доме, и речь не только об этой приставке. Саймон, ты вроде должен понять. Сколько раз мне тебе повторять?

Саймон кусает губы и смотрит в сторону. Ной сидит рядом с ним, смотрит сердито, жует оладьи. Совершенно безвкусные. Без глютена и лактозы. Их можно есть, только щедро полив сиропом.

Так нечестно, с горечью думает Саймон. Как всегда, вся ответственность возлагается на него, потому что он старший. Впрочем, это не новость. Так было всегда. Он уже и не помнит, что бывает как-то иначе. И если по правде, Ной ни в чем не виноват. Просто так получилось.

Первые пять лет жизни Саймон был единственным ребенком в семье. Он, конечно, почти ничего не помнит, кроме некоторых фрагментов, которые остались с ним навсегда. Его единственные безмятежные воспоминания.

Мама с папой много с ним занимались. Было весело и интересно. Они постоянно куда-нибудь ездили вместе, и папа всегда ползал с ним по надувному замку или по трубам-тоннелям на крытой игровой площадке. Мама готовила всякие вкусности и каждый вечер читала ему перед сном. У них была очень сплоченная, дружная семья. Наверняка были какие-то ссоры. Просто Саймон об этом не помнит.

А потом родители ему сообщили, что у него скоро появится маленький братик и что с ним надо будет делиться всем. Саймон помнит, как сильно обрадовался, потому что решил, что сразу же сможет играть с младшим братом. Но конечно же, на самом деле все было не так. Малыш был крошечным, сморщенным, совершенно беспомощным, он непрестанно находился на руках у мамы и нуждался в ее постоянном внимании. Причем нуждался гораздо сильнее, чем ожидалось, когда он рос в мамином животе. Гораздо сильнее, чем они смели предполагать, когда Ной наконец появился на свет.

Все походы на крытую игровую площадку внезапно закончились. Как и в игровой центр с батутами и надувным замком. И не только когда Ной был совсем маленьким. И потом тоже.

Ной часто болеет. Даже чаще болеет, чем бывает здоровым. Врачи не заметили ничего нехорошего, когда он еще рос в мамином животе. И в первые четыре месяца после рождения все было нормально. Его болезнь проявилась позже, когда он стал постоянно задыхаться, и у него вдруг поднималась высокая температура, причем безо всякой причины. И что хуже всего: врачи не могли понять, что с ним не так. Похоже, все было не так в его крошечном тельце.

– Все пройдет, он поправится, – говорил папа Саймону, когда тот заливался слезами и спрашивал, не умрет ли его младший братик.

Ведь Ной постоянно лежал в больнице, и ему, кажется, не становилось лучше. Саймон часто не видел его неделями. И маму тоже, потому что она всегда уезжала в больницу с Ноем. Он не раз слышал, как родители говорили, что все висело буквально на волоске, хотя, конечно, в то время он еще не понимал, что это значит.

После многочисленных обследований стало ясно, что болезнь Ноя вообще никогда не пройдет. Все было очень серьезно. Ной страдал каким-то ужасным, необъяснимым недугом, по всем показателям – неизлечимым. Саймон не знал подробностей, но знал, что врачи сами не понимали, что это такое и в чем причина, даже когда Ной подрос. Это было что-то совсем ненормальное, и никто из врачей раньше с подобным не сталкивался. Поэтому Саймон постоянно тревожился за брата. Если его болезнь и вправду неизлечима, то что тогда делать?

2

У него что-то с легкими, говорили врачи. И с костями. И с сердцем. Со всеми важными органами. И еще аллергия почти на все. Что-то очень серьезное, но непонятно, что именно. Доктора разводили руками. Ноя осматривали все медицинские светила страны, но никто так и не разобрался, в чем дело.

Тогда Саймон мало что понимал, но теперь понимает. Он вырос вместе с болезнью младшего брата, жил рядом с нею с самого начала. Все, что он знал, изменилось. Все, к чему он был привязан, должно было так или иначе исчезнуть. Но он понимал, что так надо.

О домашних животных не могло быть и речи, потому что у Ноя на них аллергия. Таксу Саймона Чипсу пришлось отдать в семью тети Хельги. Теперь у нее новый дом, новые товарищи для игр – два двоюродных брата Саймона. Но он до сих пор жутко скучает по Чипсе и вспоминает о ней каждый день. Эту таксу ему подарили родители, когда ему было четыре, и тот год, что они провели вместе – до рождения брата, – был лучшим годом в его жизни. А потом появился Ной, и уже через несколько месяцев стало ясно, что Чипса не может остаться у них.

Они пытались найти решение. Например, постоянно держать Чипсу в комнате Саймона и не давать ей бегать по дому, но это было уже совсем грустно. Поэтому таксу пришлось отдать.

– Собаке нужна свобода, – сказал Саймону папа. – Ей нужен дом, где можно резвиться в саду, а не сидеть запертой в одной комнате. Ты понимаешь, да, Саймон? Ты уже большой мальчик. Поэтому я с тобой говорю как со взрослым. Ты знаешь, что так будет лучше для Чипсы.

Да, Саймон все понимал. Отдать Чипсу тете было в миллион раз лучше, чем вернуть ее в приют, чего он больше всего опасался. Ему совсем не хотелось кому-то ее отдавать, но это действительно был единственный выход.

Поначалу он навещал Чипсу достаточно часто. Тогда это еще было можно. Он приходил играть с Чипсой при каждой возможности, держал ее на коленях, водил на прогулки. Но каждый раз, когда он возвращался домой, ему надо было сразу же складывать всю одежду в стиральную машину и принимать душ. Но даже при всех предосторожностях у Ноя иногда случались приступы аллергии. Его болезнь никогда не давала забыть о себе.

Со временем Саймон стал навещать Чипсу все реже и реже, отчасти потому, что такса ужасно расстраивалась, когда он уходил. На самом деле, от этих встреч было больше расстройства, чем радости. Саймон всегда приходил ненадолго, и после каждого его визита Чипса часами печалилась, что ее снова бросили.

– Все-таки надо ее отпустить, – сказала мама однажды вечером. – Твоя тетя мне говорила, что Чипса подолгу грустит и тоскует, когда ты уходишь. Так нельзя обращаться с собакой. Ей нужно привыкнуть к новой семье, но она не сможет привыкнуть, если ты постоянно находишься рядом. Ты понимаешь, Саймон?

Да, он все понимал. В который раз. И почти перестал ходить к Чипсе, потому что действительно понял, что от этих визитов всем делается только хуже. Он тоже печалился, и тосковал, и даже плакал тайком, когда ему пришлось в очередной раз прощаться со своим лучшим другом. На первом месте был Ной. На первом месте всегда был Ной.

О кошках, конечно же, тоже не могло быть и речи. От них много шерсти. Даже соседскую черную кошку, которая время от времени заходила к ним поиграть и хорошо ладила с Чипсой, теперь не пускали к ним в дом. Раньше Саймон всегда ее гладил, но теперь ему не разрешали к ней прикасаться. И никаких кроликов, даже в вольере в саду. Потому что каждая шерстинка, принесенная в дом, могла спровоцировать у Ноя аллергическую реакцию. Куры, гуси, даже альпаки – Сайман предлагал все, что можно, в надежде, что ему все-таки разрешат завести питомца.

Саймон с самого раннего детства любил животных и мечтал, когда вырастет, стать ветеринаром или работником зоопарка. Он часами смотрел видеоролики о животных или документальные фильмы о зоопарках. Из всех одноклассников он был единственным, кто точно знал, чем ему хочется заниматься во взрослой жизни. Может быть, это была компенсация за все то, чего он был лишен в детстве.

– Лысые кошки? – предложил Саймон однажды за воскресным обедом. – Ну, знаете… такие страшненькие, совершенно без шерсти. Они и на кошек совсем не похожи, но они добрые и по-своему милые. Наверное, я бы смог к ним привыкнуть. У них нет шерсти, а значит, у Ноя не будет на них аллергии.

Родители переглянулись, и как только мама заговорила, уже по ее голосу стало понятно, что его предложение не примут.

– Саймон, – ласково проговорила она. – Лысые кошки действительно милые и очень добрые, и самое главное – дорогие. Их нельзя выпускать на улицу, и они требуют тщательного ухода. Сейчас у нас нет возможности заботиться о такой кошке. Один ты не справишься, а у меня просто нет времени еще и на кошку. Ты же все понимаешь, да, Саймон? Нам нельзя заводить никаких животных.

– Тогда, может быть, рыбок? От них уж точно нет никакой шерсти.

Мама вздохнула, а папа нахмурился. Они задумчиво переглянулись. Папа пожал плечами, мама улыбнулась. И они неожиданно согласились.

– Две рыбки в аквариуме в твоей комнате, и ты сам чистишь аквариум раз в неделю. И следишь, чтобы Ной не трогал рыбок руками и не прикасался к грязной воде.

Честно сказать, Саймон был даже рад, что ему не разрешили завести лысую кошку. Ему не очень-то нравились такие кошки. Они называются сфинксами, и в них действительно есть что-то от сфинксов. На людей они смотрят свысока, как на каких-то неполноценных созданий. Такая кошка есть у его друга Дитера, который и подал ему идею. А рыбки – это нормально и даже здорово. Ухаживать за ними и разговаривать с ними стало его хобби и страстью. Конечно, они ему не отвечали. Но все равно хорошо, когда есть кому высказать свои печали.

И они живут долго, довольно долго. Он нашел информацию в интернете, что при хорошем уходе золотые рыбки могут прожить двадцать лет, и это здорово. Это прекрасно.