Зависть

«Да засунь ты его себе в задницу!..»

Этот эмоциональный обмен репликами продолжался еще минут пятнадцать. Насколько приятели помнили, это была едва ли не самая серьезная ссора за все годы их дружбы. Как бы там ни было, на следующий день после нее Рурк занял в кассе взаимопомощи студенческой общины необходимую сумму и отогнал помятую машину в ремонт. Вопрос таким образом был закрыт, и Тодд больше никогда к нему не возвращался.

В следующий раз они поссорились из-за пропавшей книги Патрика Конроя.

Рурк специально ездил в Нэшвилл и отстоял два часа в очереди, чтобы своими глазами увидеть знаменитого романиста и получить от него подписанный экземпляр нашумевшей книги «Большой Сантини». Конрой очень нравился Рурку, он даже считал его лучшим из всех современных писателей. А Конрой, узнав, что Рурк сам пробует писать, пожелал ему всяческих успехов на избранном поприще, что и нашло отражение в дарственной надписи на книге. Неудивительно, что Рурк берег книгу пуще глаза и считал ее своим самым большим сокровищем.

Но Тодд все-таки выпросил роман почитать. Он клятвенно заверил друга, что будет предельно аккуратен и вернет книгу, как только прочтет. Тодд божился, что положил книгу на место. Но книга исчезла бесследно. Рурк перерыл всю комнату, но так ее и не нашел.

Что случилось с надписанным экземпляром романа, так и осталось тайной. В конце концов приятели даже перестали из-за него препираться, но с тех пор Рурк никогда не одалживал книг приятелю, а Тодд в свою очередь его об этом не просил.

Наделенные привлекательной внешностью, Рурк и Тодд пользовались вниманием противоположного пола и никогда не испытывали недостатка в подругах. В их жизни девушки занимали одно из самых важных мест. Когда они не говорили о книгах, то в девяноста случаях из ста речь шла именно о женщинах, и если одному из них везло и подруга соглашалась остаться на ночь, другой без возражений отправлялся просить временного пристанища к соседям.

Однажды утром, после того как очередная гостья прошла «тропой стыда» (сначала по коридору, потом через вестибюль и на выход) и исчезла за дверями общежития, Тодд странно посмотрел на Рурка и спросил:

– Она была не особенно хороша?

– Вчера ты рассматривал ее через донышко пивного стакана, – улыбнулся Рурк.

– Согласен. – Тодд криво улыбнулся, потом вздохнул и добавил:

– Но что нехорошо глазам может оказаться вполне приличным на ощупь.

О женщинах они говорили много и бесстыдно, нисколько не стесняясь друг друга. Серьезные отношения их не привлекали. Только Рурк – и только один раз – был близок к тому, чтобы завязать роман, но из этого так и не вышло ничего путного.

Он встретил Кэти, когда была его очередь дежурить в общественной столовой. Кэти вызвалась ему помочь. У нее была очень приятная улыбка и гибкое, спортивное тело. Кроме того, она была умна, прекрасно училась и была способна поддерживать разговор практически на любую тему. Наделенная редким чувством юмора, Кэти смеялась над его шутками и шутила сама, однако главное ее достоинство заключалось в том, что она умела слушать и слушала очень внимательно, становясь серьезной каждый раз, когда речь заходила о действительно важных проблемах. В довершение всего она научила Рурка играть на пианино «Барабанные палочки» (одним пальцем), а он убедил ее прочесть «Гроздья гнева».

Целовалась Кэти самозабвенно и страстно, но дальше этого дело никогда не заходило. Вскоре выяснилось, что она воспитывалась в католической семье и строго придерживалась правил и установлений, вбитых ей в голову набожным отцом, приходским священником, и всем укладом маленького провинциального городка, из которого она была родом. Как Кэти однажды объяснила Рурку, она ляжет в постель только с человеком, про которого будет твердо знать: они поженятся и проживут вместе до конца жизни.

Рурк не мог не уважать ее принципов, но его разочарование было слишком глубоким.

Как-то вечером Кэти позвонила ему в общежитие и сказала, что только что дочитала «Гроздья гнева» и хотела бы встретиться, если он не занят. Рурк заехал за ней, и они отправились кататься на машине, а потом остановились на окраине университетского парка.

Кэти понравился роман. Может быть, поэтому ее поцелуи в тот день были особенно страстными. В конце концов она даже задрала свитер и положила его ладонь на свою обнаженную грудь. И если, лаская ее и чувствуя, как она откликается на его прикосновения, Рурк не испытал полного сексуального удовлетворения, этот опыт был, без сомнения, самым значительным в его жизни. Он был достаточно умен, чтобы понять: Кэти пожертвовала ради него чем-то очень дорогим и важным.

Это заставило его задуматься, уж не влюбился ли он всерьез.

А через неделю Кэти его бросила. Заливаясь слезами, она сообщила ему, что собирается возобновить отношения с юношей, которого любила (платонически) еще в средней школе.

Рурк был застигнут врасплох и не на шутку разозлился.

– Можно мне хотя бы спросить, почему ты так решила? – сердито поинтересовался он.

– Все очень просто, – ответила Кэти, хлюпая носом. – Когда-нибудь ты будешь знаменит, Рурк. Я это точно знаю. А я… Я простая девчонка из провинциального городка в Теннесси. После университета я пару лет буду преподавать в начальной школе, потом выйду замуж, рожу ребенка и, может быть, даже стану председателем ассоциации родителей и учителей.

– Но в этом нет ничего плохого! – удивился Рурк.

– Конечно, ничего плохого нет, – ответила Кэти. – Просто я хотела, чтобы ты знал, что меня ждет. Больше того, мне это нравится… Во всяком случае, именно такой жизнью я хотела бы жить. Но все дело в том, что тебе это не подходит.

– Но зачем заглядывать так далеко вперед? – возразил Рурк. – Почему не отложить важные решения на то время, когда действительно придется что-то решать? А пока это время не настало, мы могли бы встречаться и проводить время вместе. И потом, кто знает, как сложатся наши судьбы? Я ведь могу и не стать великим и знаменитым!

– Если мы будем продолжать встречаться, – тихо сказала Кэти, – я не выдержу и пересплю с тобой.

– Ну и что тут такого ужасного?

– Ничего ужасного, конечно, нет. Напротив, это было бы… Не договорив, она поцеловала его со сдержанной страстью, которую он привык ощущать в ней.

– Это было бы чудесно, – продолжила она, отдышавшись. – И мне очень, очень этого хочется, но я поклялась, что останусь девственницей до брака. И я не могу нарушить слово, поэтому я больше не могу с тобой встречаться.

Рурк не мог понять этого. Доводы Кэти казались ему глупыми, однако разубедить ее он так и не сумел. На протяжении нескольких недель Рурк был подавлен и болезненно реагировал даже на самые невинные реплики. Тодд, поняв, что готовый расцвести роман друга внезапно увял и засох, старался не докучать приятелю, однако в конце концов он решил, что надо вмешаться.

– Послушай, – сказал он Рурку, – будь мужчиной и возьми себя в руки. Что ты ходишь как в воду опущенный? Разве ты не знаешь, что лучшее лекарство от женщины – другая женщина?

Рурк, конечно, сорвался и наорал на приятеля, однако Тодду все же удалось убедить его в том, что предложенный им выход – единственно правильный. Рурк еще упирался, но Тодд практически силком вытащил его из комнаты и повел к «Джону». В тот вечер оба напились до чертиков и переспали с какими-то девчонками, чьих лиц наутро никак не могли припомнить.

Рурк так и не излечился от своей любви к Кэти, однако «взять себя в руки» ему в конце концов удалось – главным образом потому, что другого выхода у него просто не было. Много раз после этого он вспоминал ее слова и убеждался, насколько она была права. Правда, Рурк еще не достиг известности, однако все остальные предсказания Кэти сбылись с поразительной точностью. Она перестала встречаться с ним, а в конце семестра неожиданно перевелась в колледж, находившийся в Теннеси в нескольких милях от городка, где учился ее школьный приятель. В прощальном письме Рурк совершенно искренне пожелал Кэти всего самого лучшего. Она в ответ прислала ему совсем коротенькую открыточку, в которой обещала, что будет всегда следить за его успехами.

«Как только твоя книжка выйдет, – писала Кэти, – я куплю сразу полсотни экземпляров, раздам подругам и стану хвастаться, что когда-то я встречалась со знаменитым Рурком Слейдом». После ее отъезда Рурк с легкостью вернулся к жизни, которую они с Тоддом вели до того, – к жизни, в которой женщины занимали второе место после литературных занятий. И в ту ненастную осеннюю субботу, когда оба сидели за столиком в кафе «У Джона», именно девушке суждено было положить конец их разговору о жестоких и несправедливых придирках профессора Хедли. Рурк как раз советовал приятелю «наплевать и забыть», когда Тодд, сидевший лицом ко входу, внезапно поднял голову и сказал:

– Ты говоришь – это только его мнение… Что касается меня, то я совершенно уверен: та, что с краю, – настоящая красотка.

Быстро обернувшись через плечо, Рурк спросил.

– С какого краю?

– Ты что, ослеп? Я имею в виду ту, у которой кофточка сейчас лопнет.

– Действительно, она – ничего себе… – согласился Рурк Тодд улыбнулся девушке, и она улыбнулась в ответ.

– Привет, Кристи, – громко поздоровался Рурк.

– А, это ты?! Привет! – Кристи гак сильно растягивала гласные на южный манер, что казалось – вместо четырех слов она сказала по меньшей мере десять. – Как дела?

– Отлично. А у тебя?

– Лучше и быть не может.

Когда Рурк снова повернулся к Тодду, тот вполголоса бормотал ругательства в свой бокал с пивом.

– Сукин сын! Почему ты сразу мне не сказал?!

В ответ Рурк только улыбнулся и отхлебнул пива. Тодд продолжал с вожделением разглядывать Кристи.

– Какие ляжки! Какие буфера! Редкостная красотка. Слушай, я что-то не помню – разве ты с ней встречался? Когда?..

– Я с ней не встречался.

– Значит, она тебе никто? Просто знакомая? – продолжал допытываться Тодд.