Поющая сталь

ПРОЛОГ

Ночь медленно опускалась на землю, словно безмолвный вестник грядущей беды. Мёртвые звёзды мерцали на тёмном небосводе, их тусклый свет напоминал осколки забытых клинков – холодных, безжизненных, утерянных во тьме времён.

Над безграничными равнинами Аэрнеля, где взгляд легко терялся в бесконечности, струились Потоки эфира – извечные ленты магической энергии, искрящиеся и живые. Они извивались в воздухе, подобно змеям, тая в себе эхо древних знаний и вековых тайн. Их сияние, алое, словно кровь, переплеталось с тенями, похожими на шрамы, оставленные в небе войнами забытых богов.

Они мерцали, дрожащие и зыбкие, растворяясь в ночи, что, подобно живому существу, впитывала в себя их блеск. В этом мраке ещё можно было ощутить неуловимое присутствие давно угасших сил, будто сама вечность хранила воспоминания о тех, кто некогда правил этим миром.

Ветер, словно древний страж, шептал забытую мелодию, исчезая на мгновение в пустоте, прежде чем вновь пробежаться по травам, вздымая их в безумном, хаотичном танце. Его дыхание было тихим, почти неуловимым – как предостережение, как шёпот из мира, что давно канул в небытие. Он играл с растительностью, тревожа её, будто сам воздух пытался предостеречь этот мир от чего-то зловещего, уже готового обрушиться на него.

На вершине холма, утопая в ночной тени, стояла фигура, закутанная в тёмную мантию. Она казалась неотъемлемой частью этого места, словно сама природа, обняв её, укрыла от чужих глаз. Материя одежды мягко колыхалась на ветру, подобно забытому шёлку далёких эпох, пропитанному тенью времени.

Он не принадлежал этому миру – по крайней мере, не в физическом смысле. С каждым его шагом ночь становилась глубже, а природа замирала, будто земля, содрогаясь, задерживала дыхание, наблюдая за тем, кто осмелился ступить в её пределы. В этом мгновении не было звуков, лишь безмолвное напряжение, которое сгустилось вокруг, как сама тьма.

Перед ним, на мягко дрожащей земле, покоился клинок – меч «Поющий». Его рукоять была инкрустирована тёмными кристаллами, впитывающими свет, словно живые существа, что пьют саму сущность мира, а затем, нехотя, отдают её обратно, наполняя воздух призрачной мелодией. Этот звук, тонкий и едва уловимый, нёс в себе печаль ушедшего времени, напоминание о том, что было забыто. Но в его переливах таилась и иная сила – непостижимая, могущественная, способная расколоть саму ткань мироздания, стоит лишь дерзнуть коснуться лезвия.

В этой песне звучала не только скорбь, но и обещание. Обещание власти, заключённой в стали, меча, который был не просто оружием – он был проклятием, наследием эпохи, когда мир ещё не знал предательства, а клинки сами писали историю.

Мантия незнакомца вздрогнула, словно ткань, ставшая единым целым с миром. Воздух замер, а ветер, казалось, на мгновение утратил свой голос, подчиняясь его присутствию. Даже земля, недвижимая и древняя, будто прислушалась к тому, кто пришёл из самой бездны.

Он поднял ладонь, и Потоки эфира, извивающиеся в небесах, собрались в единый световой поток, пролившись на древние руны, высеченные на его коже. Эти символы были не просто знаками – они жили, дышали, несли в себе древнюю магию и затаённый ужас минувших веков. Каждая руна пульсировала слабым, но неугасимым светом, напоминая дремлющих стражей, готовых проснуться. Они не просто излучали сияние – они шептали, тихо, почти нежно, древние слова, забытые миром, но вплетённые в сам воздух. И с каждым мгновением эти шёпоты становились громче, заполняя пространство болью, пережитой за века, и силой, которая никогда не умирала.

Когда он заговорил, его голос прорезал тишину – низкий, хриплый, словно камень, скользящий по дну бездны. Его слова не были просто речью – они звучали, как пророчество, затмевающее само небо. Они разлетелись в воздухе, словно последние слова умирающего мира, наполненные печатью неизбежности:

– Вновь начинается игра… Мы заключили сделку, что никогда не должна была быть нарушена.

Звуки этих слов, тяжелые, словно груз веков, растеклись по пространству, наполняя его предчувствием неминуемого. На его ладони, подобно узорам чёрной паутины, вспыхнули руны – их сияние становилось всё ярче, сливаясь в сплетение энергии, искрящейся, как живое пламя, рождённое из магического пепла. Всё вокруг задрожало, словно мир содрогнулся в преддверии надвигающейся бури.

И тогда последовал ответ.

Клинок «Поющий» отозвался мелодией – тонкой, как шелест листвы под пальцами ночи, но с каждым мгновением становящейся всё громче, всё отчетливее. Этот звук наполнял воздух невидимыми вибрациями, пронизывающими тело и душу. Это был не просто звук – это было знамение, тёмная песнь, раздавшаяся в самом сердце бытия, словно вселенная откликнулась на его слова.

Он сделал шаг назад, и земля, подчиняясь древнему заклинанию, разошлась, обнажая глубокие трещины. Там, где лежал клинок, раскрылась бездна, из которой хлынул свет – теплый, неестественно яркий и пугающе живой. Это было не просто сияние, но дыхание самого мира, пробуждающегося после долгого сна, ощущая возвращение забытых сил.

Он стоял, словно вечный страж, безмолвно наблюдая за происходящим, зная, что теперь уже невозможно остановить неизбежное. Его взгляд оставался холодным, но в глубине отражалась тень утраченного, память о былых потерях, отпечатавшихся в самом течении времени. И когда он заговорил, его голос прозвучал так, словно к нему обратилось само время:

– Ты заплатишь за свои ошибки, – произнёс он, обращаясь к невидимому собеседнику, чьи поступки всё ещё дрожали в воздухе, как отголоски тяжёлых шагов судьбы. – Твои наследники уже ступили на этот путь, и я больше не могу вмешиваться. Но помни: они найдут тебя, даже если мир сгорит дотла.

Его слова не были угрозой – они звучали как приговор, как неотвратимая истина, что падёт на голову, подобно дождю после затянувшейся засухи. В воздухе по-прежнему витала песня клинка – таинственный, мерцающий звук, что напоминал о своём присутствии, словно клятва, данная вселенной. Она обещала, что всё завершится лишь тогда, когда каждый долг будет оплачен, а каждое слово исполнено.

Ветер внезапно набрал силу, его порывы становились всё настойчивее, словно древняя буря, пробуждающаяся ото сна. Вихрь из пыли и трав закружился вокруг фигуры на холме, окутывая её, принимая её в свои объятия, словно сама природа признавала её частю этого мира. Но в воздухе появилось нечто иное – напряжение, столь плотное, что его можно было ощутить. Будто сама земля задержала дыхание в преддверии неизбежного, будто весь мир, затаившись, ждал приближения чего-то великого и необратимого.

В этот миг Потоки эфира изменили свой ритм. Те, что были прежде спокойными и размеренными, внезапно затрепетали, будто ощутив приближение чего-то неведомого. Их плавное течение нарушилось: Потоки, привычные, едва различимые, теперь срывались вниз, окутывая воздух и землю, сливаясь в светящийся вихрь. Он клубился и закручивался, словно живое существо, тянущее в себя и свет, и тень.

Вихрь сомкнулся вокруг клинка, но не просто коснулся его – он вбирал в себя саму суть окружающего мира, пробуждая меч. Звук, что прежде был песнопением, изменился: он стал натянутым, беспокойным, срывающимся в стон, в надрывистый крик, в голос, полный тревоги. Казалось, сама душа меча рвалась наружу, неспособная больше удерживать силу, что дремала в нём веками. Это был уже не мелодичный перезвон, а резкий, пронзающий вопль – глухой и яростный, разрывающий пространство, будто предупреждая о грядущем разрушении.

И чем громче отзывался «Поющий» на этот зов, тем сильнее сгущалась тьма.

На горизонте она зашевелилась, почти незаметная, но ощущаемая всеми чувствами. Это движение не было простой игрой теней – оно несло с собой нечто куда более страшное, чем ночь. Тьма, заключённая в самой пустоте, начала расползаться, струясь, как чёрное пламя, жадно пожирающее границы мира. Её присутствие было невидимым для глаз, но ощущалось повсюду: в холодном привкусе в воздухе, в предательском замирании сердца, в дрожи, пробегающей по коже, как неясное, но неотвратимое предчувствие того, что неизведанное вот-вот прикоснётся к самой душе.

И тогда, издалека, с мёртвых звёзд, донёсся звук.

Это не был голос. Не было ни слова, ни мелодии. Лишь нечто иное – зыбкий шёпот, выползший из самого безмолвия, перетекающий через пространство и время. Будто сам мир пытался предостеречь о своём конце.

Холодный, вязкий, этот звук тянулся, как надвигающаяся буря, что не находит выхода. Он пронизывал воздух, впитывался в кровь, оседал в каждой клетке тела. Его невозможно было разобрать, но его можно было почувствовать. Он не имел формы, но нёс в себе всепоглощающее зловещее присутствие. Никто не мог сказать, откуда он явился. Но каждый знал: он пришёл, чтобы остаться.

Тёмная фигура в мантии застыла, её взгляд был устремлён в пустоту, туда, где горизонт уже дрожал под натиском сгущающейся тьмы. Свет ещё не угас, но она уже простирала к нему свои невидимые руки, готовясь поглотить, растворить, подчинить. Он знал, что это значит. Знал, что начало пути нельзя остановить.

Когда он заговорил, его голос был спокоен, но в этой размеренности звучала обречённость, несущая в себе весь ужас надвигающихся событий:

– Они проснулись.

С этими словами он исчез, растворившись в ночи, став её частью. Лишь слабый отголосок шагов ещё некоторое время эхом отдавался в пустоте, точно последний звук уходящей эпохи. В этот миг исчезло всё – свет, время, даже воздух казался застывшим. Он ушёл, но мир помнил его присутствие. Оно жило в земле, в шёпоте ветра, в вибрациях эфира, дрожащих в самой ткани бытия.

Меч «Поющий» по-прежнему покоился на земле, словно забытое оружие, но его песня становилась всё громче. Её звучание было пронизано неведомым злом, древней силой, которая звала. И этот зов становился невыносимым – гулким, пронзительным, будто сам мир трещал под его напором. Это была не просто мелодия, это был предвестник неизбежного. Даже оставаясь неподвижным, меч перестал быть просто предметом – теперь он стал голосом вселенной, зовущим тех, кто должен был прийти.

В далёкой деревне юноша проснулся среди ночи. Он не знал, почему, но ощущал странное тепло, разгорающееся в груди. Оно было живым, зовущим, непреодолимым. Сердце его забилось быстрее, будто подчиняясь ритму той же силы, что переплеталась воедино со светом и тьмой. Внутри зародилась тревога, глухая, но настойчивая, как дыхание грядущей бури. Он не знал, что его путь уже начался, что невидимые нити судьбы уже сплели для него предназначение. Он не ведал, что будет дальше, но душа его уже откликнулась.

В глубинах Аштара, среди древних пустошей, тьма зашевелилась. Её пробуждение было незаметным, но каждая частица этого мира ощутила её движение. В руинах древнего храма проявился силуэт – тёмный, скрытый в сплетении судьбы, его очертания расплывались в дрожащем воздухе, словно сама реальность не могла принять его присутствие. Это было нечто большее, чем просто человек. Это было воплощение Хаоса, первозданной тьмы, что жаждала разрушения.

И мир замер.

Тишина застыла над землёй, как если бы вселенная на миг задержала дыхание, чувствуя, как её собственное существование висит на тончайшей нити. Баланс, и без того хрупкий, начал рушиться. Те, кто ещё стоял на стороне света, ощутили, как земля под их ногами начала трескаться, как время стало замедляться, а пространство – сжиматься под тяжестью необратимого.

Мир вздохнул.

И тьма раздвинула границы света.

ГЛАВА 1: ЗОВ ПРИКЛЮЧЕНИЙ

Утренний свет мягко ложился на равнины Аэрнеля, рассыпая по бескрайним полям золотистое сияние, словно невидимая рука рисовала на земле картину, полную спокойствия и надежды. Туманные следы ночи уже исчезали, уступая место первому теплу дня, и мир просыпался, медленно раскрывая глаза. Вдалеке, на краю горизонта, небо едва начинало окрашиваться в нежные розовые оттенки, пока дневной свет не взял своё, окутав землю мягким светом. В воздухе пели жаворонки – их звонкие, беззаботные песни наполняли пространство, а их мелодии несли с собой ощущение простоты и радости жизни, словно каждый порыв ветра был наполнен светом.

Но среди этого мира, в котором царила гармония, тихо звучал удар молота, выбивающего металл. Сильный и упрямый, он перебивал песни птиц, с каждым ударом вбивая в землю свою уверенность. Этот звук был не только знаком труда, но и напоминанием о том, что мир, сколько бы он ни был прекрасен, всегда требует усилий, всегда нуждается в том, чтобы его созидали.

В кузнице, укрытой на окраине деревни Каллион, стоял юноша по имени Тарен. Его лицо было покрыто лёгким слоем пота, капельки которого скатывались по подбородку, но он не замечал их. Он был поглощён своей работой, сосредоточенный, как истинный мастер. Подкова, которую он только что завершил, ещё тлела от жара, её металл был огненно-красным, словно сердце мира, где пламя и сталь сплетаются в неустанном ритме. Его руки, покрытые ожогами и глубокими царапинами, носили на себе следы опыта, который он собрал за свои семнадцать лет, но несмотря на боль, его движения были уверены и точны, как у настоящего мастера. Хотя кузнец был ещё молод, его тело уже выработало чёткий ритм труда, и каждый его жест был полон решимости и внутренней силы.

Он внимательно рассматривал свою работу, проверяя, нет ли в подкове изъянов, ловя взглядом каждый изгиб и шершавую поверхность, что отражала тёплое сияние огня. Внутри же его горела мечта, такая же яркая и жгучая, как раскалённый металл, который он ковал. Тарен мечтал стать оружейником, но его отец, строгий мастер кузнец, всегда считал, что подковы и серпы – важнее мечей. В глазах отца сверкала практическая мудрость, и каждый молоток, с которым тот работал, был свидетельством вековых знаний и умений, которые он передавал своему сыну. Но Тарен не мог забыть о своём тайном желании – мечах, которые с каждым днём становились всё более отчётливо вкраплены в его фантазии, мечах, которые могли бы быть его истинным наследием.

– Тарен! – прорывался из тишины голос отца, хриплый и твёрдый, словно звон стали. – Меньше думай, больше работай. Эти кони сами себя не подкуют.

Тарен вздрогнул, мгновенно вернувшись к реальности. Он кивнул, не произнеся ни слова, но в глубине души ощущал тяжесть непонимания. Он знал, что его отец прав – кузнец должен думать о деле, а не о мечтах. Но, несмотря на послушание, его сердце горело ярким пламенем. Каждую ночь, когда тьма окутывала мир, он смотрел на Потоки эфира в небе. Их светящиеся ленты, извивающиеся и меняющиеся в воздухе, напоминали ему не только о древних силах, но и о таинственных путях, которые он должен был однажды пройти. Он мечтал о приключениях, о путешествиях, о том, чтобы однажды покинуть эту деревню, стать великим оружейником и увидеть мир, полный неизведанных чудес и тайн. Эфир был для него не просто магией, а символом свободы, возможностью вырваться из рутины, которая сдерживала его.

Но в этом был и страх – страх перед тем, что он мог бы навсегда остаться здесь, в этом скромном месте, среди простых вещей, которые не оставляли места для мечты.

Утро, как всегда, не принесло ясности. Вместо того чтобы наполняться мягким светом и покоем, оно потянуло за собой тень, расползаясь по деревне, как чёрные корни, уводящие в неизвестность. Из-за горизонта, где солнце лишь начинало своё восхождение, появился странный путник. Он был закутан в давно выцветший серый плащ, края которого были потрёпаны временем и путешествиями, как и его хозяин. Лишь редкие осколки света касались его фигуры, остальное тело поглощалось тенью, словно сам путник был чем-то неизведанным и чуждым этому миру. Капюшон скрывал его лицо, и всё, что могло выдать его личность, это лишь загадочная, неуловимая аура, которая повисла в воздухе вокруг него, заставляя людей инстинктивно отводить взгляд.

Он двигался не спеша, его шаги были точны, как часы, но каждый был словно отголоском каких-то древних решений. В его движениях не было ничего лишнего – каждый жест, каждый поворот головы казались тщательно обдуманными, будто он знал, что всё, что происходит вокруг него, имеет значение, каждое мгновение – неслучайно. Его присутствие было весомым, оно будто заполнило пространство, сделав окружающий мир более тяжёлым, полным скрытых угроз и тайн.

Деревенские жители, привыкшие к тишине и рутине, настороженно наблюдали за ним. В их глазах был не столько страх, сколько удивление и недоумение, как если бы их привычный, незыблемый мир вдруг раскололся, открыв перед ними неведомую, возможно, опасную трещину. Это был не тот день, когда всё происходило по плану. Этот путник был знаком с тем, что другие предпочли бы не видеть.

Тарен заметил его, когда он оказался у кузницы, и всё вокруг словно замерло. В лицо юноше ударил холодный ветер, но он стоял как вкопанный, не в силах отвести взгляд. Путник остановился, его глаза – скрытые в тени капюшона – встретились с глазами Тарена, и в этот момент юноша ощутил странное давление, которое пронзило его насквозь, как будто этот взгляд проник в самые глубины его души, проникая туда, где он не позволял заглядывать даже себе. Он почувствовал, как что-то тяжёлое и неопределённое, как давящее бремя судьбы, нависло над ним.

Путник заговорил. Его голос был глубоким и резким, как лезвие древнего ножа, который высекает истину из самой тьмы. В его словах не было лишних звуков, ни мягкости, ни тепла – только неумолимая правда, как удар молота по раскалённому металлу.

– Ты сын кузнеца?

Тарен чуть замедлил свои действия, опуская подкову на стол с неестественной осторожностью, словно её форма могла сейчас подвести его. Он отвечал с ноткой сомнения в голосе, не понимая, что происходит.

– Да, – произнёс он, стараясь сохранять спокойствие. – Чем могу помочь?

Путник, не отводя взгляда, продолжил.

– Ты, возможно, не знаешь, но твоя кровь связана с древними тайнами этого мира. – Эти слова пробили тишину, раскалывая её, как гром среди ясного неба. – Сегодня ты столкнёшься с выбором. И знай, что это только начало.

Тарен замер, его сердце забилось быстрее, а мысли в голове перепутались, как искры, разбивающиеся о камень. Он хотел спросить, что это значит, жаждал узнать больше, но путник уже исчез, словно утренний туман, растаявший под первыми лучами солнца. Лишь пустота осталась на его месте, а в воздухе витало неуловимое ощущение утраты, словно нечто важное ускользнуло, так и не будучи сказанным.

Юноша застыл на месте, сжав пальцы на рукояти молота. Слова незнакомца продолжали звучать в его ушах, как зловещий отголосок, эхом отдающийся в сердце. "Древние тайны…" Что же это может значить? Что скрывает его род? И что за выбор ему предстоит? В его груди, как невидимая искра, разгоралась новая мысль – что-то старое, скрытое, уже давно забытое, ждало своего часа. И, возможно, этот час настал.

Той же ночью, когда тьма окутала деревню, мир застыл в тревожном молчании, нарушаемом лишь редким лаем собак. Ветер, прохладный и дикий, носил с собой странные звуки, похожие на далёкие удары барабанов, предвестников чего-то древнего и неизбежного. Эти звуки были неестественными, словно голоса призраков из иного времени, и казалось, что сама земля содрогалась от их далёкого эха. Тарен не мог заснуть. Его грудь сжималась от тяжёлого, неопределённого чувства тревоги. Сердце билось слишком быстро, не давая покоя, а разум метался, словно в ловушке – какой-то скрытый ужас уже был рядом, но его невозможно было увидеть. Он чувствовал, как неведомая сила подбирается всё ближе, как-то меняя сам воздух.

Затем, без всякого предупреждения, раздались крики. Удары, грохот, невыносимый вой – всё смешалось в хаотичный кошмар, который всколыхнул тишину ночи. Стены дома затряслись, а земля под ногами стала тяжёлой и неустойчивой. Тарен выскочил на улицу, сердце сжималось от невыносимого напряжения, и перед его глазами предстала картина, что навсегда врезалась в память. Огненные языки пламени вырывались из домов, поглощая всё на своём пути. Края деревни пылали, как адское пламя, освещая землю багровым светом. Люди кричали, их силуэты мелькали в дыму, бежали, не зная, куда, в панике, словно утопающие, хватая всё, что могли.

Среди пламени двигались тёмные фигуры. Они казались искажёнными, деформированными, как кошмары, вырвавшиеся на свободу из самых страшных глубин ночи. Это не были люди. Нет, это было нечто гораздо худшее – существа с горящими красными глазами, пылающими как угли в глубинах адского костра. Их тела были искривлены, как будто вылеплены из самой тени, будто их создали с помощью чёрных чар, чтобы преследовать и уничтожать. Каждый их шаг был как удар молнии, оставляющий за собой след боли и страха.

– В дом! – голос отца прорезал ночную тишину, полный паники и решимости. Он схватил Тарена за плечо с такой силой, что юноша едва удержался на ногах. – Быстро! Возьми это и беги! – Он сунул в руки сына старый меч. Его лезвие было покрыто ржавчиной, как умирающая память, но как только меч оказался в руках Тарена, свет эфира пробежал по его клинку, оставляя за собой шлейф мерцающего света, словно это оружие когда-то было чем-то большим, чем просто железом.

– Что это? – Тарен выдохнул, пытаясь понять, что происходит, но голос его звучал как эхо в пустой комнате, где нет никого, чтобы ответить.

– Этот меч – всё, что осталось от твоей матери, – произнёс отец, его глаза были полны боли, и из них стекали тяжёлые тени, как израненные воспоминания. Он выглядел усталым, не выдерживающим того, что происходило вокруг. – Ты должен бежать, пока можешь. Ищи Хранителей Равновесия, они помогут тебе.

Тарен не хотел уходить. Он смотрел на отца, который стоял перед ним, в его глазах было отражение всей тревоги этого мира, но и решимость, и сила, которой хватало, чтобы выжить. Слова отца были полны не только боли, но и какой-то последней надежды. Юноша не мог оставить его, но тут отец толкнул его к лесу, на том конце которого начиналась та неизвестность, от которой он всю жизнь прятался.

– Ты нужен этому миру, сын. Уходи! – Эти слова звучали, как удар молота по кузнечному горну, и Тарен почувствовал, как что-то внутри него ломается, как последняя связь с детством, с тем, что когда-то было простым и ясным, разрывается.

Он побежал, не оглядываясь, но в его ушах ещё долго звучали слова отца, а в груди бурлил страх, который так и не унялся. Мир менялся, и теперь, больше чем когда-либо, он знал, что ничто не будет таким, как прежде.

Юноша бежал, его шаги отрывались от земли с яростной скоростью, словно он пытался убежать от самого времени. Оглядываясь через плечо, он видел, как деревня, когда-то уютное и тихое место, теперь поглощалась языками огня. Пламя танцевало, словно живое, поглощая всё на своём пути, от домов до последнего воспоминания о прошлом. Звуки битвы долетали до его ушей – удары, крики, метал, который сливался с рёвом разрушенной реальности. Вдалеке слышались глухие стоны людей, их отчаянные попытки спастись, но с каждым шагом их звуки становились всё тише, как воронка, затягивающая всё в свою бездну. В руках Тарен сжимал меч – теперь он казался не просто оружием, а чем-то живым, пульсирующим светом, который наполнял его тело неведомой силой. Свет этого клинка был не просто отражением огня, а каким-то священным сиянием, которое исходило от самого сердца мира, пронизывая его душу. Он почувствовал, как этот меч стал частью его самого, частью того пути, с которым он ещё не был готов встретиться, но от которого уже не мог отступить.

Остановившись на краю леса, Тарен выдохнул, пытаясь поймать ритм своего сердца, которое стучало так громко, что казалось, оно могло бы пробудить лес к жизни. Ветер нежно тронул его лицо, и было в этом прикосновении что-то успокаивающее, но в то же время холодное, как предвестие грядущих бурь. Он перевёл дыхание, но когда поднял глаза, его взгляд застыл на фигуре, которая стояла в тени деревьев, словно сам лес ожил, чтобы его встретить.

Это был тот самый путник – тот загадочный человек, чьё появление было столь неожиданным, что Тарен до сих пор не мог понять, что именно он из себя представляет. Но теперь, когда капюшон был снят, лицо путника светилось мягким, неземным голубым светом, как свет звезды, заглянувшей в этот мир. Он выглядел не как человек, а как нечто большее – невообразимо древнее, что-то в нём было вечным, словно сам этот путник был частью самой ткани времени.

– Ты сделал свой первый шаг, – сказал он, и его голос был неожиданно тёплым, как свет утреннего солнца, пробивающийся сквозь туман. В этом голосе не было ни угрозы, ни пустой фразы – только истинное понимание и какой-то скрытый смысл, который мог бы раскрыться лишь за пределами его слов. – Но впереди длинный путь, Тарен. Мир нуждается в тебе. Иди со мной.

Тарен почувствовал, как его грудь сжимает невыразимое чувство – страх, печаль и одновременно невероятная сила, которая клокотала внутри него, не давая ему ни шанса повернуть назад. Он посмотрел на горящее поселение, на деревню, которая была домом, на мир, который он знал, и не знал. Он смотрел на это место как на мираж, расплывающееся в ночи, как на что-то, что уже не принадлежало ему. И затем его взгляд перенёсся на лес, тёмный и загадочный, который теперь тянул его в себя, словно его шаги были предначертаны этим путём. Он понимал, что нет возвращения, что тот момент, когда он мог бы снова вернуться к спокойной жизни, прошёл.