Обитель Апельсинового Дерева
– Красные девы выбрали Миту Йеданью, мунгуну, – ответил Кассар. – Помнишь ее?
– Да, конечно. – Эда помнила немного – только то, что Мита была молчаливой и серьезной. Мунгуной называли признанную наследницу настоятельницы, хотя случалось, что красные девы, сочтя мунгуну недостойной этого места, выбирали другую. – Желаю ей успеха. Она уже выбрала мунгуну для себя?
– Почти все сестры уверены, что ею будет Найруй, но Мита пока не решила.
Эда кивнула. Кассар склонился к ней. В меркнувшем свете заката Эда заметила морщины у его губ и глаз. Как он постарел за время, что они не виделись!
– В мире что-то меняется, Эдаз, – сказал он. – Ты наверняка чувствуешь. Зашевелились спящие змеи, а теперь и высшие западники. Настоятельница боится, что это первые шаги к пробуждению Безымянного.
Эда дала этим словам время улечься в своей душе.
– Не вы одни этого боитесь, – сказала она. – Одна фрейлина, Трюд утт Зидюр, послала гонца в Сейки.
– Юная наследница Зидюра? – нахмурился Кассар. – Отчего ей вздумалось затевать переговоры с Востоком?
– Девчонка вбила себе в голову, что их змеи защитят нас от Безымянного. Она верит в его возвращение – все равно, устоит ли дом Беретнет или падет.
Кассар с присвистом выдохнул сквозь зубы:
– Что навело ее на такую мысль?
– То, что драконы зашевелились. И собственные фантазии, полагаю. – Эда налила им обоим еще вина. – Фиридел что-то такое сказал Сабран. «Тысячелетие на исходе». И еще сказал, что его повелитель зашевелился в Бездне.
Океан, зияющий от края до края света. Черные воды, куда не в силах проникнуть солнечный свет. Бескрайняя тьма, вечно страшащая мореплавателей.
– Воистину зловещие слова. – Кассар принял у нее чашу. – Фиридел, значит, как и дама Трюд, и настоятельница, верит, что Безымянному предстоит вернуться.
– Мать победила его больше тысячи лет назад, – напомнила Эда. – Разве не так? Если бы змей говорил об этом сроке, Безымянный бы уже восстал.
Кассар задумчиво смаковал вино.
– Хотел бы я знать, – проговорил он, – не связана ли эта угроза с безвестными годами Матери.
О «безвестных годах» знали все сестры. Вскоре после победы над Безымянным и основания обители Мать ушла, не сказав, по какому делу, и погибла в пути. В обитель вернули ее тело. Кто его прислал, осталось неизвестным.
Немногие среди сестер верили, что мать уходила к своему рыцарю, Галиану Беретнету, и родила от него дитя, положив начало дому Беретнет. На этой легенде, не слишком популярной в обители, стояли страны Добродетели – она и привела Эду в Инис.
– Каким образом? – спросила Эда.
– Ну, – сказал Кассар, – сестры в большинстве верят, что Мать пыталась защитить обитель от некой угрозы. – Он плотно сжал губы. – Я напишу настоятельнице, передам ей слова Фиридела. Быть может, она сумеет разгадать загадку.
Оба помолчали. Спустились сумерки, и в окнах дворца замерцали свечи.
– Мне скоро идти, – пробормотала Эда. – Молиться Обманщику.
– Прежде поешь немного. – Кассар подвинул к ней блюдо с фруктами. – У тебя усталый вид.
– Да, – усмехнулась Эда, – в одиночку отгонять западника оказалось довольно утомительно.
Она выбирала с блюда сладкие, как сахар, финики и вишни. Вкус жизни, не забытый за столько лет.
– Любовь моя, – заговорил Кассар, – прости, но, пока ты не ушла, я должен сказать кое-что еще. Про Йонду.
Эда подняла взгляд.
Йонду. Наставница и любимая подруга. Внутри у нее что-то перевернулось.
– Кассар, что?..
– В прошлом году настоятельница решила возобновить поиски Аскалона. Зашевелилось драконье племя, и она сочла, что следует все силы направить на возвращение меча, поразившего Безымянного. Йонду начала поиски в Инисе.
– В Инисе… – У Эды сжалось в груди. – Она бы, конечно, навестила меня.
– Ей приказано было не приближаться ко двору. Не отвлекать тебя от твоего дела.
Эда закрыла глаза. Йонду была упряма, но никогда не нарушила бы прямого приказа настоятельницы.
– Последние вести о ней дошли из Перунты, – продолжал Кассар. – Видимо, она возвращалась домой.
– Когда?
– В конце зимы. Аскалон она не нашла, но писала нам, что вынесла из Иниса предмет чрезвычайной важности и срочно нуждается в охране. Мы послали сестер на поиски, но те не нашли ни следа. Я опасаюсь худшего.
Эда резко встала и подошла к балюстраде. Сладость фруктов вдруг склеила ей рот.
Вспомнилось, как Йонду учила ее подчинять полыхавший в крови дикий огонь. Учила держать меч и натягивать лук. Учила, как вскрыть змея от зоба до хвоста. Йонду, любимая подруга, вместе с Кассаром сделала из Эды ту, кем она стала.
– Может, она еще жива. – Голос у нее стал хриплым.
– Сестры продолжают поиски. Мы не отступимся, – сказал Кассар, – но кто-то должен занять ее место среди красных дев. Вот что велела передать тебе Мита Йеданья, наша новая настоятельница. Она приказывает тебе вернуться, Эдаз. Надеть плащ цвета крови. Ты будешь нам нужна.
Дрожь пронизала Эду от кожи под волосами до основания позвоночника – холод и ожог сразу.
Сбываются все мечты! Стать красной девой, будущей победительницей дракона, мечтала каждая рожденная в обители девочка.
И все же…
– Значит, – сказала Эда, – новой настоятельнице нет дела, что станется с Сабран.
Кассар встал рядом с ней у балюстрады.
– Новая настоятельница больше прежней сомневается в претензиях Беретнетов, – признал он, – но без защиты она Сабран не оставит. Я привез с собой в Инис одну из младших сестер и собираюсь представить ее королеве Сабран вместо тебя. Скажу, что один из твоих родственников при смерти и ты должна вернуться в Эрсир.
– Покажется подозрительным.
– Выбора нет. – Он взглянул на нее. – Ты – Эдаз ак-Нара из дев Клеолинды. Тебе не следует более оставаться при этом кощунственном дворе.
Ее имя. Как давно оно не звучало. Пока Эда осмысливала сказанное, лицо Кассара стянуло тревогой.
– Эдаз, – вздохнул он, – не говори мне, что хочешь остаться. Или ты привязалась к Сабран?
– Нет, конечно, – возразила Эда. – Она надменна и избалованна – но, какая ни есть, остается, хотя бы и самая малая, вероятность, что она – прямой потомок Матери. И что важнее, если она погибнет, рухнет страна, обладающая самым могучим флотом Запада, – а от этого никому не будет добра. Ее нужно сберечь.
– Мы и сбережем. Прибывшая со мной сестра весьма искусна – а перед тобой теперь лежит иная дорога. – Он опустил руку ей на плечо. – Пора тебе вернуться домой.
Ей предлагали вернуться к апельсиновому дереву. Говорить на родном языке, молиться перед истинным образом Матери, не опасаясь костра на площади Мариан.
Но Эда годы потратила на изучение Иниса: его обычаев, веры, хитросплетений придворных интриг. Эти знания не должны пропасть даром.
– Кассар, – заговорила Эда, – я хотела бы уехать с тобой, но меня отзывают как раз тогда, когда Сабран начала мне доверять. Все эти годы пропадут зря. Как ты думаешь, можно ли убедить новую настоятельницу дать мне еще немного времени?
– Сколько?
– Пока королевский дом не обзаведется преемницей. – Эда повернулась к нему лицом. – Позволь мне охранять ее, пока она выносит дочь. Потом я вернусь домой.
Кассар раздумывал, стянув губы в тонкую линию, затерявшуюся в гуще бороды.
– Попробую, – согласился он. – Я постараюсь, любовь моя. Но если настоятельница откажет, придется тебе подчиниться.
Эда поцеловала его в щеку:
– Ты слишком добр ко мне.
– Слишком добрым к тебе быть невозможно. – Он сжал ее плечо. – Но следи за собой, Эда. Не отвлекайся. Ты служишь Матери, а не этой инисской королеве.
Эда обвела взглядом городские башни:
– Да подскажет нам Мать, что теперь делать.
15
Запад
Карскаро.
Столица драконьего царства Искалин.
Город стоял высоко в горах на обширном плато. Он врезался в Веретенный хребет, снежную горную цепь, отделявшую Искалин от Эрсира.
Лот глядел в окно продвигавшейся по горной дороге кареты. Он всю жизнь слушал рассказы о Карскаро, но и не думал, что увидит его наяву.
Искалин стал вторым звеном в Кольчуге Добродетелей, когда король Исалрико Четвертый обвенчался с королевой Глориан Второй. Из любви к нареченной он отрекся от старого бога своей страны и принес клятву верности Святому. В те дни Карскаро славился карнавалами, музыкой и растущими прямо на улицах красными грушами.
Теперь иное. С тех пор как порвал со Святым и принял своим богом Безымянного, Искалин всеми средствами пытался ослабить страны Добродетели.
С рассветом над Великим Искалинским плато потянулись светлые пряди облаков. В былые времена эти равнины укрывал лавандовый ковер, и ветер доносил в город запах цветов.
Лот пожалел, что не видел этого зрелища. Все, что осталось от полей, – выгоревшие пустоши.
– Сколько душ живет в Карскаро? – обратился он к Приессе, просто чтобы отвлечься.
– Пятьдесят тысяч или около того. Наша столица невелика, – ответила она. – По прибытии вас проведут в комнаты на посольской галерее. Ее сиятельство примет ваши верительные грамоты при первой возможности.
– А увидим ли мы короля Сигосо?
– Его величество нездоров.
– Сожалею.
Лот прижался лбом к окну, разглядывая город среди гор. Скоро он окажется в самом сердце тайны, окружившей Искалин.
Глаз его уловил смутное движение. Лот потянулся к защелке окна, чтобы лучше видеть небо, но рука в перчатке захлопнула раму.
– Что это было? – обеспокоенно спросил Лот.
– Кокатрис. – Приесса сложила руки на коленях. – Вам лучше не удаляться от дворца, благородный Артелот. В этих горах живет много потомков драконов.
Кокатрис. Отродье птицы и виверны.
– Они не вредят горожанам?
– Если голодны, они хватают все, что движется, кроме уже пораженных чумой. Мы их подкармливаем.
– Как?
Ответа не последовало.
Карета тяжело пошла вверх. Сидевший напротив Кит встрепенулся и принялся протирать глаза. На губах его сразу заиграла улыбка, но Лот видел, что другу страшно.
К тому времени, как показались ворота Антианы, настала ночь. Колоссальная, как давшее ей имя божество, арка из зеленого и черного гранита была единственным въездом в город. Вблизи Лот рассмотрел в свете факелов фигуры под ее сводом:
– Кто это там?
Кит догадался первым:
– Ты бы не смотрел, Артелот. – Он выпрямился на сиденье. – Если не хочешь, чтобы этот день снился тебе по ночам.
Он опоздал с предупреждением. Лот уже видел мужчин и женщин, за руки прикованных к воротам. Кое-кто выглядел уже мертвым или полумертвым, но были и живые, в крови, натягивавшие цепи.
– Вот как мы их кормим, благородный Артелот, – проговорила Приесса. – Предателями и изменниками.
В этот кошмарный миг Лоту показалось, что он прямо сейчас, в карете, расстанется с завтраком.
– Понимаю. – Рот ему заливала слюна. – Хорошо.
Рука просилась очертить знак меча, но здесь это означало бы смерть.
Перед подъехавшей каретой ворота Антианы открылись. Их сторожили не менее шести виверн. Эти звери были меньше своих повелителей-западников и имели только по две ноги, но глаза их опаляли тем же пламенем. Лот, проезжая их, отвернулся.
Он попал в кошмар. В Искалине оживали бестиарии и старые сказки.
Посреди города возвышался замок из вулканической породы и стекла. Должно быть, дворец Спасения, твердыня дома Веталда. Гора, на которой он стоял, была самой низкой в Веретенном хребте, но и ее вершина скрывалась в затянувшем плато дыму.
Дворец был страшен, но добила Лота река лавы. Она разветвлялась на шесть потоков, обходивших или пронизывавших Карскаро, после чего сливалась в единое озеро и водопадом спускалась по склону ниже, застывая вулканическим стеклом.
Лавовые потоки появились в Карскаро десять лет назад. Искалинцы не сразу сумели пробить каналы для этих красных рек. В Аскалоне теперь шептались, что Святой послал лаву в предостережение искалинцам, – предупреждая, что настанет день, когда Безымянный станет лжебожеством их страны.
Улицы обвивали здания крысиными хвостами. Теперь Лот увидел, что их соединяли высокие каменные мосты. Вокруг прилавков под красными навесами теснились горожане в тяжелых одеждах. Многие закрывали лица вуалями. Повсюду были заметны укрепления против чумы: от амулетов на дверях до масок со стеклянными глазами и длинными клювами, – и все же попадались жилища, отмеченные красными надписями.
Карета подвезла их к огромным дверям дворца Спасения, перед которыми выстроились в ряд слуги. Над аркой дверей свивались вырезанные в натуральную величину дракониды. Все это походило на горловину Огненного Чрева.
Лот, шагнув на землю, протянул занемевшую руку даме, но Приесса ее отклонила. Глупо было и предлагать. Мелаго ведь советовала ни к кому не приближаться.
Жакули заворчали вслед уходившим от кареты гостям. Лот в ногу с Китом прошел в вестибюль с люстрами под высокими сводами. Он готов был поклясться, что свечи горели красным огнем.
Приесса скрылась за боковой дверцей. Лот с Китом недоуменно переглянулись.
По сторонам лестницы стояли две жаровни. Слуга зажег от одной из них свой факел. Он провел инисцев по пустынным коридорам с перекрытыми перегородками ответвлениями, по крутой неровной лестнице, от которой у Лота еще сильнее закружилась голова, мимо масляных портретов прежних монархов Веталда и, наконец, в галерею со сводчатым потолком. Указав на одну дверь, затем на вторую, он вручил каждому по ключу.
– Нельзя ли нам… – начал Кит, но слуга уже скрылся за ковром, – …поесть?
– Завтра поедим, – ответил ему Лот. Слова в этом коридоре отдавались эхом. – Как ты думаешь, кто здесь еще есть?
– Я плохо разбираюсь в иноземных посольствах, но надо полагать, мы встретим кого-нибудь из ментцев. – Кит потер забурчавший живот. – На их пальцы натыкаешься в любом пироге.
Он был прав. Поговаривали, что нет в мире такого места, куда бы не добрались ментцы.
– Встретимся здесь в полдень, – сказал Лот. – Надо обсудить, что делать.
Кит, хлопнув его по спине, вошел в комнату. Лот открыл своим ключом другую.
Взгляд его не сразу освоился в полной теней опочивальне. Искалин, хоть и присягнул Безымянному, явно не жалел расходов на содержание послов. В западной стене темнело девять окон, из которых одно было поменьше других. При ближайшем рассмотрении это оказалась дверь на закрытый балкон.
Северный конец комнаты занимала кровать под балдахином. Рядом стоял чугунный подсвечник. Свечи из отливающего перламутром воска и вправду горели красным. Настоящим красным огнем. Рядом поставили его сундук. На южном конце, отодвинув бархатный занавес, Лот обнаружил каменную ванну, до краев полную горячей водой.
Из-за множества окон ему чудилось, будто в комнату заглядывает весь Искалин. Лот закрыл шторы и затушил большую часть свечей. Гаснувшие выпускали напоследок облачко черного дыма.
Он погрузился в воду и лежал в ней долго. Когда утихла боль в ноющем теле, нашел кусок оливкового мыла и принялся отмывать пепел с волос.
Вилстан Чекан, расследуя убийство своей возлюбленной королевы Розариан, мог жить в этой самой комнате. Быть может, он видел отсюда, как горят лавандовые поля и как улетают голуби с вестью, что Кольчуга Добродетелей лишилась одного звена.
Лот сполоснул голову. Если смерть королевы Розариан подстроили из Карскаро, те же люди могли добиваться и смерти Сабран. Чтобы убрать ее прежде, чем королева подарит Добродетелям наследницу. Чтобы возродить Безымянного.
Лот встал из ванны весь в мурашках и дотянулся до сложенного рядом полотенца. Побрился он своим кинжалом, оставив клочок волос на подбородке и немного над верхней губой. Бреясь, он думал об Эде.
Пока Эда с ней, он не опасался за Сабран. Едва он впервые увидел в пиршественном зале эту женщину с ореховой кожей и внимательными глазами, с достойной королевы осанкой, ему стало тепло. Это внутреннее тепло ничуть не напоминало огненное дыхание змеев – оно было мягким и золотистым, как первый свет летнего утра.
Маргрет целый год уговаривала его взять Эду в жены. Она была красива, она его смешила, и с ней можно было говорить часами. Лот отмахивался от сестры – не только потому, что будущий ярл Златбука не мог взять невесту простого рода, но и потому, что Маргрет прекрасно знала: Эду, как и Сабран, Лот любил так же, как ее. Как сестру.
Он еще не испытал всепоглощающей любви супружества. Тридцать лет – более чем зрелый возраст для брака, и он мечтал почтить рыцаря Верности этим самым священным из всех союзов.
Теперь едва ли доживет до такого случая.
На кровати была разложена шелковая ночная рубашка, но Лот надел свою, помятую в дороге, и вышел на балкончик.
Воздух был прохладен. Лот оперся на перила. Под ним раскинулся Карскаро – от отвесных обрывов до края плато. Свечение лавы окрашивало стены домов. На глазах у Лота сверху спикировал черный силуэт и стал пить из огненной реки.
В полночь Лот вскарабкался на ложе и до груди натянул одеяло.
Во сне ему приснилось, что простыни отравлены.
Около полудня Кит нашел его сидящим у стола в тени балкона и разглядывающим плато внизу.
– Добрая встреча, сударь мой, – приветствовал друга Лот.
– Да, сударь мой, какой прекрасный день в стране зла и смерти! – Кит принес с собой подносик. – Хоть здесь и поклоняются Безымянному, но каковы кровати! Я никогда так сладко не спал.
Кит не умел говорить серьезно, и Лот невольно улыбнулся его выходке даже в такой обстановке:
– Где ты нашел еду?
– На новом месте я прежде всего ищу кухню. Со слугами объяснялся знаками, пока не поняли, что я умираю с голоду. – Кит поставил поднос на стол. – Надеюсь, потом нам принесут что-нибудь посытнее.
На подносе горкой лежали фрукты и обжаренные орехи, стоял кувшин сладкого вина из вяленого винограда и два кубка.
– Напрасно ты бродишь здесь один, Кит, – упрекнул Лот.
– Мое брюхо не могло ждать. – Взглянув на лицо друга, Кит вздохнул. – Ладно, больше не буду.
Солнце алело открытой раной, окрасив небо во все оттенки розового. Над плато поднимался бледный туман. Ничего подобного Лот еще не видывал. Навес укрывал их от палящего зноя, и все же на ключицах у обоих ожерельями блестели бусинки пота.
Должно быть, здесь было несказанно красиво, пока не сгорели лавандовые поля. Лот попробовал представить, как гуляет летом по открытым галереям, вдыхая благоуханный ветер.
Какое зло, какие страхи овладели королем Сигосо, чтобы так отравить эти прекрасные места?
– Ну, – заговорил Кит, дожевывая горсть миндаля, – как будем держаться с донматой?
– Самым любезным образом. Для нее мы – постоянные посланники Иниса. Навряд ли она сочтет подозрительными наши расспросы о судьбе предшественника.
– Если они что-то сотворили с Чеканом, она солжет.
– Попросим предъявить доказательства, что он жив.
– У принцесс не требуют доказательств. Их слово – закон. – Кит очистил кроваво-красный апельсин. – Мы теперь шпионы, Лот. Брось уже прислушиваться к своей доверчивой натуре.
– Что же тогда делать?
– Вращаться при дворе, изображая порядочных послов, и узнавать все, что можно. Здесь могут оказаться и послы других стран. Кто-нибудь что-нибудь да знает. – Он солнечно улыбнулся Лоту. – А если ничто другое не поможет, я приударю за донматой Маросой, так что она откроет мне душу.
Лот покачал головой:
– Негодник!
По Карскаро прокатился рокот. Кит подхватил свой кубок, не дав вину пролиться.
– Это что? – ахнул он.
– Землетрясение, – ответил, тоже встревоженный, Лот. – Отец рассказывал, что у огненных гор так бывает.
Искалинцы не стали бы строить здесь город, если бы подобные явления угрожали стереть его с лица земли. Решив об этом не думать, Лот выпил вина. Ему все представлялся Карскаро, каким он был когда-то. Кит, мыча себе под нос, достал перо и перочинный ножик.
– Поэзия? – спросил его Лот.
– Вдохновение заставляет себя ждать. Мой опыт говорит, что ужас редко ходит рука об руку с творчеством. – Кит принялся очинять перо. – Нет, это для письма, одной даме.
Лот поцокал языком:
– Не могу понять, почему ты не высказал Катри свои чувства.
– Потому, что хотя я и в жизни очарователен, но на письме истинный Антор Дол. – Кит усмехнулся. – Как по-твоему, письма здесь нынче посылают с голубями или с василисками?
– Скорее, с кокатрисами. Они проворнее, хоть и не убивают взглядом. – Лот поглядел, как друг достает из мешочка на поясе чернильницу. – Сам понимаешь, все наши письма Комб отправит в огонь.
– Да я о нем и не думаю. Дама Катриен никогда не прочтет этого письма? Пусть так, – легкомысленно отозвался Кит. – Но когда сердце полно до краев, чувства должны выплеснуться наружу. Мои вытекают на страницу, куда же еще.
В комнате за дверью балкона раздался стук. Бросив взгляд на Кита и проверив свой кинжал, Лот пошел открывать.
За дверью стоял слуга в черном дублете и таких же штанах.
– Благородный Артелот… – Он держал в руке шар с благовониями. – Я должен известить тебя, что ее сиятельство донмата Мароса примет тебя в свой черед. Теперь же ты и благородный Китстон должны посетить врача, чтобы проверить, не принесли ли вы к дверям ее сиятельства какой болезни.
– Сейчас?
– Да, мой господин.
Лоту меньше всего хотелось, чтобы в него тыкал пальцами драконолюбивый лекарь, но выбора, видимо, не было.
– Тогда, – сказал он, – веди, прошу тебя.
16
Восток
Последние водяные испытания окутались для нее туманом. Ночь, когда им велели плыть против течения по быстрой реке. Поединок с сетями. Проверка знания сигналов для связи с другими всадниками. Иногда между испытаниями проходил день, иногда много дней. Но незаметно для Тани подошло последнее.
Полночь опять застала ее в зале упражнений – Тани смазывала свой меч гвоздичным маслом. Запах масла приставал к пальцам. Плечи ныли, шея гнулась не лучше древесного пня.
Этот меч завтра принесет ей решающую победу или поражение. В плоскости клинка Тани видела свои красные от недосыпа глаза.
С карнизов школы текло стеной. Возвращаясь к себе, Тани услышала приглушенный смех.
Дверь маленького балкона стояла открытой. Тани заглянула за перила. Во дворе, засаженном грушевыми деревьями, сидели Онрен с Канперу: головы склонились над игральной доской, пальцы переплелись.
– Тани.
Она вздрогнула. Думуза выглянула из своей комнаты, одетая в блузу с короткими рукавами, с трубкой в руке. Она вышла на балкон к Тани и проследила, куда та смотрит.
– Не надо им завидовать, – сказала Думуза после долгого молчания.
– Я не…
– Тише. Я тоже завидую иногда. Как им легко все дается. Особенно Онрен.
Тани занавесила лицо волосами.
– Она побеждает, – вырвалось у нее, – почти без… – Слова застревали в горле. – Почти без…
– Она побеждает потому, что доверяет своему искусству. Ты же, сдается мне, боишься, что стоит тебе ослабить хватку – и твое просочится у тебя между пальцами, – ответила Думуза. – Я родилась дочерью всадников. Это великая удача, и я все пыталась доказать, что ее достойна. В шестнадцать лет я все забросила, кроме учения. Не выходила в город. Не рисовала. Упражнялась, пока не выбилась в первые ученики. Я забыла, как владеть мастерством. Вместо того – мастерство овладело мной. Целиком.
Тани стало зябко.
– Но… – Она запнулась. – По тебе не скажешь…
Думуза пыхнула дымом.
– Я однажды смекнула, – сказала она, – что, если мне посчастливится стать всадницей, я должна буду ответить на зов, едва Сейки позовет. И дней на подготовку тогда не будет. Вспомни, Тани, вовсе не нужно беспрерывно точить меч, чтобы он был остер.
– Знаю.
Думуза взглянула на нее:
– Тогда кончай точить. И иди спать.
Последнее испытание состоялось в павильоне. Тани рано позавтракала и нашла себе место на скамьях.
Онрен подсела к ней на рассвете. Обе вслушивались в далекое громыхание бури.
– Так что, – спросила Онрен, – ты готова?
Тани кивнула, потом помотала головой.
– И у меня так же. – Онрен обернулась лицом к стене дождя. – Ты будешь всадницей, Тани. Мидучи судят по результатам всех испытаний, а ты достаточно себя показала.
– Это – важнее всех, – пробормотала Тани. – Меч будет нашим главным оружием. Если мы не сумеем выиграть поединка в школе…
– Все мы знаем, как хорошо ты владеешь клинком. Все у тебя получится.
Тани зажала ладони между колен.
Ручейком стали стекаться остальные. Когда все собрались, из здания школы показался морской начальник. Слуга, привставая на цыпочки, держал над ним зонт.
– Ваше последнее испытание – бой на мечах, – сказал морской начальник. – Первая – достойная Тани из Южного дома.
Она встала.
– Достойная Тани, – продолжал он, – сегодня ты встретишься с достойным Турозой из Северного дома.
