Неотправленное письмо

Дни стали лететь за днями, словно отплясывали хороводы народных танцев, – ярко, красочно, в веселом ритме.

Мы ходили в кино, ездили с шашлыками за город на базу отдыха, танцевали на городских дискотеках. Нас видели вместе, нас встречали, о нас говорили и пускали корявые сплетни. Это нас объединяло, и уже это было приятно. Я познакомил тебя со своими друзьями, ты меня со своими подругами. Ты уже знала, что я люблю к пиву жареные креветки, я знал, что ты любишь к зеленому чаю вишневое варенье. Пальцы наших рук все чаще стали сплетаться, как и все вокруг, нежно обвивая и лаская друг друга, и уже ничто не имело смысла без твоего участия, без твоего теплого дыхания над моим плечом.

Я уже не боялся спугнуть свою бабочку и не старался в попытках понравиться тебе быть кем-то. Не нужно было пропадать на несколько дней, играя равнодушное безучастие к твоей жизни, и прятать свои чувства под каменным молчанием. Теперь все это казалось лишним, как после восклицательного знака лишней кажется любая запятая.

Все чаще я стал вглядываться в ночное небо, где среди черных точек бездонного космоса молоком расплескались бриллиантовые созвездия, на которые древние предки накинули когда-то шелковые покрывала, сотканные из легенд и мифов. Где-то там, возле ручки ковша Большой медведицы, приютилась наша звездочка, которую мы с тобой приметили той самой незабываемой ночью, которая дала согласие…

Лето

Весна нежной поступью прошлась по земле, лаская и убаюкивая нас своей прохладой, и незаметно растворилась в солнечном июне. Ты окончила школу и начала готовиться к выпускным экзаменам и школьному балу.

На теплом морском берегу лежали раскиданные книги и тетради. Ты сидела на широком покрывале, развернутом на теплом песке, и изучала какие-то школьные конспекты. Глаза твои, такие же внимательные, как и всегда при чтении, были умны и сосредоточены. Яркие блики от отражения солнца на набегающих волнах бирюзового моря играли отсветами на твоем лице. Я, словно загипнотизированный, любовался ими и не мог оторвать от тебя взгляд.

Рука, на которую я облокотился, от продолжительного наблюдения онемела, и, слегка размяв ее, я приподнялся с земли. Ты не обратила никакого внимания на мои движения и по-прежнему старательно изучала страницы. Тогда, играя ревностью, как плюшевой игрушкой, я неуклюже просунул свою голову между твоим взглядом и конспектами и прижал тетрадку к твоим коленям, провозглашая свое превосходство…

Шариковая ручка как символ капитуляции по самую серединку воткнулась во влажный песок. Мы легли рядом друг с другом, и уже так тяжело было отвечать на вопросы в учебниках, когда жизнь вокруг кипела и забрасывала нас со всех сторон своими уравнениями и формулами!..

Я помню этот день. Как я посмел бы его забыть, родная! Твоя нежная и красивая фигура с пьянящими очертаниями на тихом и молчаливом берегу, волосы волнистым изгибом водопадом стекали на землю, а руки, ладонями развернутые к солнцу, словно цветки подсолнуха, ловили солнечный свет и тепло. Я лежал рядом и с восхищением смотрел на тебя. Тогда мы говорили о многом и ни о чем конкретно. Слова потеряли значение и не имели смысла, когда наши взгляды и дыхания на расстоянии ладони обволакивали и дурманили разум. Лишь по отблескам в глазах мы угадывали смысл речей. Я говорил тебе, что жизнь прекрасна, что земля теплая и люди на ней добрые. А твои глаза отвечали, что ты рада меня видеть. Я говорил, что мир для меня стал тесен и так хочется летать! А твоя улыбка говорила мне: «Не покидай меня!» Я говорил тебе, что ради тебя я допрыгну до солнца. А ты мне впервые сказала, что любишь.

Я склонился над тобой, впитывая всем своим сознанием услышанное, и взглядом гладил твои губы за эти слова. Глаза твои манили к себе, ласково и вопросительно блуждая по моему лицу. Губы слегка задрожали и словно отворились для меня, приглашая в дивную сказку под названием «Любовь», и мы слились в долгом и нежном поцелуе…

Где и как мне отыскать ту кнопку реверса, чтобы отмотать назад и повторять эти минуты вновь и вновь и чтобы вся моя жизнь состояла из этого мгновения. Как мне хотелось замедлить тогда эти торопливые минуты, которые поскакали за горизонт вместе с солнцем, до которого было так легко дотронуться! За что мне нужно было ухватиться, чтобы пригвоздить ускользающее время на том теплом зыбучем песке, на котором призрачное счастье подкатилось ко мне зеленой волной и ушло обратно, обдав своей чарующей прохладой?

Родная моя, как я мог забыть то, что ценимо и любимо мною и сейчас, спустя столько лет, когда между мной и тобой в этих пятнадцати метрах старого городского парка пролегли затерянные среди одиночества годы, боль безвозвратной потери и любимый мною чужой ребенок…

…Девочка с неподдельным восторгом смотрела на дерущихся воробьев. Она даже стала им что-то говорить, видимо, успокаивая неугомонных драчунов. Маленький укутанный котенок, которому все интересно и для которого каждую минуту раскрывается новый мир, полный удивления и открытий. Как она похожа на тебя! Как она прекрасна, и как волнительно было на нее смотреть!

Неожиданно из клюва одного пернатого сорвалась и упала на землю кроха хлеба. Птицы, нещадно колотя друг друга, вылетели из-под кроны дерева и, забыв о еде, погнались друг за другом, уже сами не понимая, с чего началась вся эта заваруха. Девочка подошла еще ближе, где в двух метрах от меня упал предмет драки пернатых. Блуждая любопытным взглядом по земле, ребенок неожиданно посмотрел на меня. На какое-то мгновение девочка оцепенела, разглядывая то, чем можно было пугать нелюбимых детей. Изумление и страх отразились на детском лице. Ее испуганные глаза наполнились брезгливостью и слезами, и, неуклюже развернувшись на месте, она побежала к своей маме.

Я не успел уйти в сторону, отвернуться, и мне нечем было прикрыться, как обычно я это делал, когда не хотел беспокоить и пугать тех, кто мне нравился и кого я любил.

Знакомая физическая боль хлестким порывом обрушилась на меня. Кровь под кожей, словно вулкан, горячим потоком ударила по зажившим шрамам и по обожженным когда-то участкам кожи на левой стороне лица.

Медленно и мучительно я опустил голову и обхватил лицо руками, будто заслоняя мир от того, что я собой представлял. Жгучая боль перешла в ладони, и из крепко сомкнутых глаз, словно сок из коры березы, пронизанной армейским ножом, медленно засочились слезы.

Скамейка, на которой я сидел, пошатнулась, и мир опять начал проваливаться в сырую пустоту, унося с собой мое сознание, мою боль, мое одиночество…

На выпускном бале ты была в платье из розового шелка. Воздушный и красивый наряд, как и твоя прическа, на которую ты потратила три часа. Я подвез тебя на своем «Форде» до школьного двора. Ты звала меня с собой, но это был праздник твой и твоих одноклассников, заслуженный и выстраданный вами за годы бесконечных уроков, зубрежек и назиданий учителей. Я не хотел, чтобы кто-то незаслуженно врывался в него, и сам не хотел тебе мешать; и мы договорились, если я не просплю, встретиться в шесть утра на спуске к набережной, когда вы со всем классом будете встречать рассвет. Любимая, я все равно бы не уснул, если ты обещала ждать меня. Твой восхитительный образ сфотографировался в моей памяти, и я не хотел его смывать даже самыми сладкими сновидениями. Невинная, застенчивая, ты была необыкновенно грациозна в этом платье, с ожерельем из розового жемчуга на белой и красивой шее. Я провожал тебя взглядом до школьного крыльца. Аккуратно придерживая длинное платье, легко и изящно ступая каблучками, ты взбежала по ступенькам крыльца и, помахав мне рукой, скрылась за дверью.

Утро не наступало еще очень долго, как будто солнце уперлось головой в сизый горизонт. Вокруг пролетали стайки нарядных выпускников из других школ, жизнерадостные и ошалелые от восторга надвигающихся перемен, с бутылками шампанского, фейерверками и цветами.

Я сидел на каменном валуне у берега и нетерпеливо ждал появления твоего класса. Еле уловимое чувство ревности от того, что ты с кем-то сейчас танцуешь медленный танец, буравило мою голову. Я, как мокрая собака, отряхивал эти мысли и погружался в видения, которые рисовал себе сам, предчувствуя очередное прикосновение к твоему нежному и юному телу…