«Только с русскими!» Воспоминания начальника Генштаба Египта о войне Судного дня

Он сказал, что эта операция не имеет смысла ни с политической, ни с военной точек зрения. В политическом плане она ничего не даст, поскольку Синайский полуостров останется под оккупацией противника. В военном плане она создаст больше проблем для нас, чем для Израиля. Наши нынешние оборонительные позиции защищены каналом, который является непреодолимым препятствием для проведения противником наземной атаки или десантных операций.

Если мы перенесем наши позиции за канал, мы не только лишимся возможности использовать его как преграду, но будем вынуждены прокладывать уязвимые линии коммуникаций по нашим мостам через канал. Садек был уверен, что когда придет время наступать, наше наступление должно быть мощным и неограниченным: стремительное полное освобождение Синая и сектора Газа с уничтожением сил противника.

Я сказал, что согласился бы с его планом, если бы это было возможно. Но как нам это сделать? У нас не было средств, и я не видел возможности получить их в ближайшем будущем. Садек сказал, что, если Советский Союз поставит нам все, что нужно, мы сможем начать наступление до конца года, а может быть и раньше. Я его оптимизма не разделял. Но, когда я еще раз привел результаты анализа, которые побудили меня предложить план более ограниченных действий, Садек от них отмахнулся. Он попросил меня разработать план освобождения всех наших оккупированных территорий.

Согласиться с ним я не мог. Это было невозможно из-за ограниченности наших ресурсов. А нам потребовалось бы огромное количество техники. Большая ее часть еще находилась в процессе разработки, и Советский Союз не был готов ее нам предоставить. Даже если бы русские поставили нам технику, нам потребовалось бы несколько лет, чтобы ее освоить, особенно в ВВС и войсках ПВО.

После долгих споров Садек пошел на компромисс. На самом деле в глубокой тайне он пошел на два компромисса. Явный компромисс состоял в том, что он согласился с планом наступления, ограниченного захватом основных перевалов Синая в 30–40 км к востоку от Суэцкого канала. Мы назвали этот план «Операция 41». На самом деле единственным достоинством этого плана было то, что его осуществление требовало меньшего количества техники, чем полномасштабное наступление через Синай, так что список поставок, представленный Советам, был менее шокирующим. В этом была суть дела. Подготовка и разработка «Операции 41» должна была проходить при полном участии наших советских советников, чтобы они могли составлять свое мнение о наших потребностях в оружии и технике. Можно сказать, что после стратегических учений мы проводили учения педагогические.

Между тем настоящий компромисс между Садеком и мной заключался в том, что одновременно с планированием «Операции 41» в глубокой тайне от советских советников будет вестись разработка второй операции, «Высокие минареты». В ее основе будут лежать фактические возможности наших вооруженных сил, а не некая воображаемая мощь неизвестного вооружения. В этой операции я ставил задачу ограниченного продвижения на 8–10 км на восток. К сентябрю 1971 года, хотя никто, кроме маленькой группы наших офицеров планирования, не слышал даже названия этой операции, был готов проект плана «Высокие минареты». Это был первый реальный план наступления армии Египта.

К сентябрю 1971 года план «Операции 41» тоже был готов вместе с длинным списком необходимых вооружений и техники. То, что он разрабатывался вместе с советскими советниками, не исключило длительных споров с использованием привычных аргументов: Советы обвиняли нас в преувеличении потребностей, египтяне обвиняли Москву в задержках поставок наступательных вооружений по сравнению с оборонительными. Даже когда президент Садат и генерал Садек в октябре 1971 года посетили Москву и подписали самое крупное соглашение о поставках оружия с Советским Союзом, оно не покрывало все потребности «Операции 41». Даже с поставками самолетов 100 МиГ-21 ФМ и бригады мобильных ЗРК-6, наши силы ПВО все равно оставались бы слишком слабыми, чтобы отражать авиаудары противника при передвижении наших войск на восток за пределами зоны действия наших стационарных ЗРК.

Но к тому времени у меня стало вызывать тревогу поведение президента Садата. Не говоря о нехватке техники, другим сдерживающим фактором было то, что даже при немедленной ее поставке нам потребуется шесть месяцев, чтобы ввести ее в строй, то есть не раньше апреля 1972 года. Начать использовать новые системы вооружения не так просто, как взять нож и вилку и начать есть. Но в своих речах президент Садат продолжал бить в барабаны войны, называя 1971 год «годом принятия решения». После возвращения из Москвы он объявил себя Главнокомандующим Вооруженных сил, чтобы, как он сказал, продемонстрировать решимость начать войну до конца года. Египетские средства массовой информации в своих эйфорических рассуждениях не называли только день и час нашего предполагаемого наступления.

Обеспокоенный всем этим, я обратился к генералу Садеку. «Президент ставит нас в очень трудное положение, – сказал я. – Если мы действительно собираемся начать войну в этом году, он лишает нас любой возможности захватить противника врасплох. Если нет, мы даем Израилю предлог нанести нам удар, или, по меньшей мере, получить еще больше оружия из США». Садек полностью согласился. Он сказал, что говорил на эту тему с президентом. «Я думаю, что президент занимается политическим блефом», – сказал он.

Мне такой блеф не слишком нравился. Для того чтобы нам самим не оказаться захваченными врасплох, когда из политических соображений мы будем вынуждены начать наступление, я начал подготовку к осуществлению операции «Высокие минареты». Но «год принятия решений» ушел в прошлое, и в течение 1972 года мы упорно работали над нашими двумя планами. План «Операция 41» получил название «Гранит 2», но за исключением мелких деталей его задачи, количество войск, направления ударов и т. д. остались без изменений. Столь же незначительные поправки были внесены в план «Высокие минареты».

К началу второго полугодия 1972 года мое мнение о наших возможностях не изменилось по сравнению с 1971 годом. С учетом наших наличных ресурсов «Высокие минареты» был единственным реальным планом. «Гранит 2» оставался планом на бумаге, который невозможно было осуществить при наших ресурсах. Конечно, «Гранит 2» был в некотором смысле привлекательным. Захват перевалов был бы впечатляющей победой. Но три причины, по которым это было невозможно, остались без изменений: ограниченные возможности наших ВВС вести разведку, обеспечивать прикрытие войск с воздуха и поддержку действий на земле, нехватка передвижных ЗРК для компенсации этих недостатков и уязвимость транспортных средств сухопутных войск. Продвинуться на 70 км в пустыню, не решив этих проблем, опять было бы равнозначно самоубийству.

План Бадр обретает очертания

В конце октября 1972 года вместо генерала Садека министром обороны был назначен генерал Ахмед Исмаил Али. Я знал мнение Исмаила Али о войне из доклада, который он подготовил в начале года на своем тогдашнем посту начальника Национальной службы разведки. В докладе, подготовленном для президента и распространенном среди самых высокопоставленных лиц, содержалась политическая и стратегическая оценка положения на Ближнем Востоке. Вывод Исмаила был тот, что Египет к войне не готов. Он предупреждал, что любое наступление, предпринятое Египтом в существующих условиях, может привести к катастрофе. Поэтому когда я встретился с новым Министром обороны, чтобы ознакомить его с нашими планами и их исходными данными, я напомнил ему о том, что он писал в докладе.

«Никаких важных изменений в вооруженных силах со времени представления вашего доклада не произошло, – сказал я, – особенно в ВВС и в системе мобильных средств ПВО». Но я добавил: «Даже при всем этом я считаю, что мы можем провести наступательную операцию с ограниченными задачами». Когда я показал ему два плана, «Гранит 2» и «Высокие минареты» и представил свой анализ обоих, Исмаил со мной согласился. При существующих ресурсах план «Гранит 2» реализовать нельзя. Нам надо продолжать работать над планом «Высокие минареты». Было решено, что операция может начаться через шесть месяцев, весной 1973 года.

На этом этапе для внесения окончательных правок в план с ним надо было ознакомить более широкий круг офицеров. Я заметил, что во время этих обсуждений чаще всего звучал вопрос: «Когда мы можем ожидать контратаки противника, и какими силами?». Этот вопрос был ключевым вопросом планирования. Характер и время контратак противника будут зависеть от двух факторов: сколько времени ему надо для подготовки, и какого рода цель мы будем для него представлять.

Во время наших стратегических учений, начиная с 1968 года, когда действовал первоначальный нереальный план «Гранит», мы исходили из того, что в течение 15–30 минут после форсирования канала можно ожидать контратаки противника силами подразделений от танкового взвода до усиленного танкового батальона. Эти контратаки могут быть организованы войсками противника на линии Бар-Лева и их передовыми бронетанковыми частями, расположенными не более чем в 8 км позади нее. В течение двух часов, вероятно, могут вступить в действие остальные подразделения трех бронетанковых бригад противника, приданных линии Бар-Лева. Однако наши штурмовые силы будут достаточно мощными, чтобы противостоять им. Но главным силам противника, выделенным для обороны Синая, включающим еще четыре бронетанковые бригады и четыре в основном механизированные пехотные бригады, потребуется время для переброски через Синай из мест базирования на востоке. Главный вопрос был сколько времени? План Гранит предполагал, что пройдет от 36 до 48 часов до начала массированной контратаки этих сил. Но так ли это?

Это будет зависеть от того, за сколько противник будет знать об операции, и наши оценки этого времени постоянно росли. Сначала наше оперативное управление считало, что наш план введения в заблуждение позволит скрывать подготовку операции достаточно долго, чтобы не предупредить противника задолго до ее начала. Но, говорили они, Израиль, безусловно, будет знать об операции за три дня до ее начала. По мнению Управления, в этих условиях Израиль сможет организовать массированную контратаку в течение 24 часов после начала нашего наступления. Еще более мрачные прогнозы поступили от нашего Управления военной разведки Генштаба. Они считали, что противник разгадает наши намерения за 15 дней до начала штурма и будет иметь достаточно времени для мобилизации сил и развертывании не менее 18 бригад на Синае еще до начала нашего наступления. При таком пагубном для нас ходе событий контратака главными силами могла начаться через 6–8 часов после начала штурма. Говоря без обиняков, начальник Управления разведки прикрывал свой тыл. При неудаче ему отвечать не придется. И все-таки расчеты Управления разведки представляли собой так называемый «риск падения». С ними надо было считаться.

В том виде, как он был, наш план предусматривал, что первые пехотные группы, переправившиеся через водную преграду на резиновых надувных лодках, будут вооружены лишь переносным оружием. Паромы начнут переправлять войска только через пять часов после начала операции, а мосты будут наведены через 7–9 часов. Зная их пропускную способность, мы можем рассчитать, сколько времени потребуется какому-то количеству наших танков и другой тяжелой техники, чтобы подойти к передовым линиям наших пехотных подразделений. Вывод был тот, что части на плацдарме в лучшем случае могут ожидать поддержки танков не ранее, чем через 10 часов после начала операции, а может быть и через 12. По расчетам Управления военной разведки нам предстояло продержаться 4–6 критических часов. Каким-то образом надо было закрыть этот разрыв во времени. Нам это удалось.

Первое: мы увеличили количество переносных противотанковых управляемых реактивных снарядов (ПТУРС), выделенных головным отрядам пехоты. Мы полностью использовали наши стратегические запасы и взяли остальное оружие в частях и подразделениях, которые непосредственно не участвовали в первом этапе форсирования канала, чтобы усилить головные отряды пехоты. Мы пошли на риск. Но это был единственный способ обеспечить головным пехотным частям возможность отражения атак бронетехники. (Мы также предполагали, что эти дополнительные ПТУРСы будут возвращены в те подразделения и части, откуда их взяли, как только наши танки переправятся через канал).

Второе: Мы решили увеличить масштаб действий в тылу противника, чтобы отсрочить подход контратакующих сил до последней минуты.

Третье: Мы сократили дальность планового наступления пехотных штурмовых отрядов. Теперь в их задачу входило закрепиться в траншеях в 5 км к востоку от канала, причем оба фланга должны быть надежно прижаты к его берегу. На этих позициях они должны ожидать подхода тяжелых вооружений до начала дальнейшего продвижения вперед. Уменьшая площадь каждого плацдарма и, сокращая его периметр, мы были бы способны сконцентрировать наш оборонительный огонь, повысить плотность огня ПТУРС на каждом километре фронта и повысить наши шансы отражения контратак. Части на таких новых, более компактных плацдармах также могли рассчитывать на поддержку артиллерии и противотанкового огня с нашего западного берега канала. К тому же наша пехота находилась бы в пределах радиуса действия наших ЗРК. (Суть в том, что наши ЗРК оставались бы на западном берегу вне досягаемости артиллерии противника до тех пор, пока она не была бы уничтожена или вынуждена отойти). Вначале, пока ЗРК не смогут быть переброшены вперед, дальность прикрытия наших войск огнем ЗРК на восточном берегу канала будет жестко ограничена.

* * *

Никогда, даже при пересмотре наших планов, мы ни разу не ставили под сомнение необходимость форсирования канала по возможно более широкому фронту. Это лежало в основе наших планов даже в 1968 году.

Прежде всего, штурм на небольшом фронте с большой концентрацией сил дал бы противнику идеальную возможность наносить авиаудары по нашим войскам, сгруппированным перед форсированием канала и во время самой переправы. Во-вторых, в настоящее время наши пехотные части занимали оборонительные позиции на западном берегу, причем каждая часть отвечала за конкретный отрезок водной преграды. Организация переправы каждой части в своем секторе упростила бы задачу. Наши ударные части до последней минуты могли оставаться на своих оборонительных позициях. Оборонительные сооружения в каждом секторе – траншеи, укрытия, окопы и т. п. – могли быть сборными пунктами для штурма. (Строительство новых укреплений могло встревожить противника). Мы могли бы свести к минимуму передвижение ударных сил, тем самым снижая риск навлечь на себя предупредительный удар. В-третьих, если бы противник затем решил контратаковать по всему фронту, его силы были бы рассредоточены. У наших танков, противотанковых орудий и ПТУРСов появилось бы больше возможностей отразить атаку. Наши ЗРК работали эффективней при небольшой плотности авиации. В этих условиях у противника было бы меньше шансов уничтожить хотя бы один плацдарм. И, в-четвертых, если бы с другой стороны противник решил сосредоточить свои усилия в каком-то отдельном секторе, он мог бы уничтожить группировки одного или двух плацдармов, но мы могли бы восстановить наши силы там за счет оставшихся трех группировок.

Изменения, внесенные в план для учета мрачных прогнозов Управления разведки относительно времени нанесения контрударов, были последними существенными изменениями нашего плана. И когда мы начали действовать, у нас был следующий план наступления:

Первое. Пять пехотных дивизий, каждая из которых усилена бронетанковой бригадой, плюс дополнительными подразделениями ПТУРСов и переносных ЗРК, взятых из других частей, штурмуют Суэцкий канал в пяти секторах шесть километров шириной каждый.

Второе. Задача: по частям уничтожить укрепления линии Бар-Лева и отбить контратаки противника.

Третье. Через 18–24 часа после начала операции тремя дивизиями с плацдармов проникнуть на глубину около восьми километров, так чтобы каждый плацдарм был примерно 10 км в ширину.

Четвертое. Через 48 часов после начала операции дивизии должны перекрыть расстояния между пятью плацдармами, образуя два плацдарма, каждый силами в армию. Через 72 часа от начала операции эти две армии должны соединиться в одну ударную группировку, продвигаясь на глубину от 9 до 15 км к востоку от канала.

Пятое. Войска окапываются и занимают оборону на этих новых позициях.

Шестое. В широком масштабе используются воздушные и морские десанты для нейтрализации штабов противника и отсрочки приближения его резервных сил.

* * *

Наступал апрель 1973 года, когда генерал Исмаил Али сказал мне, что все-таки хочет, чтобы я занялся разработкой нашего плана наступления на перевалы – фактически возродить «Гранит 2». Вновь, во время еще более долгих обсуждений я перечислял все препятствия. Исмаил не мог не согласиться со мной. Наконец он признался, что это было политическое указание. Президент Садат поддерживал связь с сирийским правительством. Ясно, что, если сирийцы поймут, что наш план ограничивается захватом позиций на расстоянии не более 16 км к востоку от канала, они не вступят в войну вместе с нами. Я отвечал, что с военной точки зрения на этот раз я бы предпочел начать войну в одиночку. Наш успех подтолкнет сирийцев к тому, чтобы присоединиться к нам на более позднем этапе. Исмаил эти соображения отверг. Уже было решено, что союз с Сирией является политической необходимостью. Я вновь подтвердил невозможность осуществления плана «Гранит 2» с военной точки зрения.