Началось с какой-то вскользь брошенной Ванечкой фразы, типа того, что люди состоят из поступков, которые они совершили. Он, конечно, в работе был трудяга и умница, но тут вопрос стоял глобально, и я не мог не возразить:
– Глупости! Человек – существо духовное. Мы из себя представляем то, что думаем и что чувствуем. Материя, знаете ли, мертва, а дух, знаете ли, вечен.
Гладколицый и темноглазый Жорик обычно отмалчивался, когда его не спрашивали, но тут вдруг сказал своим негромким голосом:
– Человек, по-моему, – это прежде всего убеждения. Вот ты, – обратился он ко мне, – что ты можешь отдать за свои убеждения?
– Смотря за какие, – откликнулся я.
– За самые важные, – уточнил Жора.
– Это насчёт Родины, что ли? – переспросил я. – За сколько долларов я выдам военную тайну?
Жора посмотрел на меня с жалостью, как на больного. Я понял, что пошутил довольно глупо.
– За жену свою, к примеру, к бандитам на нож полезешь? – спросил он, отжимая меня к краю.
– Полезу, – сказал я, повышая градус разговора. – А ты за что полезешь?!
Вклинился Ваня, предварительно разгладив смоляную бороду:
– Когда к Богу попадёшь, ты ему не о принципах рассказывать будешь, а про то, что реально сделал… Мы или по-пустому живём, или со смыслом. Я вот, например, мечтаю создать кадастр всей территории страны и добиться, чтобы сделали комплексный план развития России. Я даже проект по этому поводу написал, отослал президенту.
– И что? – хором спросили мы с Жорой.
– Поблагодарил меня какой-то клерк от его имени, – пожал Ваня мохнатыми плечами. – А ведь что-то вроде ГОЭЛРО нам обязательно нужно. Нельзя без руля плавать – утонем. Вот за ГОЭЛРО мне и умереть было бы не обидно… если уж вы про убеждения толкуете.
У меня, если честно, подобных глобальных планов не было, зато существовала своя гипотеза, касавшаяся личного духовного роста:
– Знаете, что такое закон сохранения зла? – спросил я их обоих. – Закон означает, что количество зла в мире постоянно, это вроде как налитая до краёв чашка. Если ты добавляешь туда хоть каплю, то на тебя же эта капля и прольётся. В какой форме, неважно: может, родственники заболеют, а может, денег лишишься… И вот, чем большему кругу людей ты доставляешь неприятности, тем больший круг людей доставит неприятности тебе. Поэтому в мир нужно вносить как можно меньше зла. Что означает, – закончил я, – необходимо иметь постоянную внутреннюю, то есть духовную оценку того, что ты делаешь. Поняли? Всё определяют не поступки и не какие-то абстрактные принципы, а духовные критерии, которые ты для себя выбрал: что в твоём понимании есть зло, а что – добро.
Все помолчали, обдумывая.
– Мальчики, а вы на нас внимание обратите? – пропела одна из девиц.
– Кушайте пока, отдыхайте, – отмахнулись мы, наливая девочкам шампанского, а себе снова водку.
– …Не всё так просто, – уточнил Жора. – Как же быть с твоим «добром»? Его что, тоже в мире неизменное количество? И оно, по той же схеме, возвращается к тому, кто его принёс, но только в иной форме? А может, это похоже на джекпот: выигрыш достаётся везунчику, а не тому, кто больше всех монет в автомат набросал?.. Вот, к примеру, ты делаешь-делаешь добро, а тебе в ответ – ничего… А другой за просто так имеет все блага. И где здесь справедливость?
Вопросы были вполне законными. Мы выпили ещё по одной и порешили на том, что творить добро нужно обязательно. А уж как тебе за это воздастся, не суть важно.
– Знаете, кого я считаю неудачником? – заявил Ваня. – Тех, кто ничего не сделал для других. Ведут себя высокомерно, но внутри-то труха… Все эти наши миллиардеры – полное дерьмо.
– Полное!.. – подтвердили мы с Жорой. – А присутствующие здесь – золотой фонд человечества! И мы своё первородство, то бишь принципы, на которых воспитаны, за вонючие доллары никому не продадим!..
Мы сдвинули стопки, чувствуя себя тремя русскими богатырями.
– Мальчики, вы про нас всё-таки не забыли? – снова послышалось сбоку.
Мы опять отмахнулись: сидите, мол, девчонки, – не видите, что ли, у нас разговор серьёзный? Кушайте, развлекайтесь как-нибудь, дайте пообщаться по-человечески!
Мы спорили, смеялись, парились, играли в бильярд и обнимались наконец-таки с девчонками, а потом хорошо закусили, снова играли в бильярд и пили водку. Всё было здорово.
Противоречий в наших взглядах больше не осталось. Каждый из нас состоял из тех поступков, которые мы совершили, – это раз. Каждый представлял собою то, что умел прочувствовать до самой глубины души, – это два. И, конечно же, любой из нас соткан был из принципов, за которые мог бы отдать жизнь, – три.
Взятое вместе, это означало, что нам по сорок лет, мы русские мужики, и поэтому всё у нас сложится отлично!
Где-то идёт дождь
Мой сладкий, помнишь слоистые скалы с соснами на вершинах, обрывающиеся в бирюзовое море, и чаек, скользящих вдоль этого обрыва, словно белые росчерки под солнцем?
Помнишь дно лагуны, покрытое зеленоватыми водорослями, и крупных рыб, неспешно движущихся среди камней?
Помнишь ночь и высокую луну, от которой повсюду светло, словно днём, и миллионы орущих во тьме цикад? Кончался август, и у нас обоих появлялось ощущение, будто всё происходящее – лишь прелюдия к чему-то долгому и прекрасному.
А кофе на террасе, днём, за маленьким столиком, – это ты помнишь? Уходило прочь бездумное лето, и трудно было поверить, что скоро нам нужно будет вернуться туда, где уже холодно и идёт дождь, – вернуться, чтобы выстроить новую свою жизнь в соответствии с пониманием, которое мы обрели этим летом.
…Ты не помнишь всего этого, потому что такого лета у нас не случилось. Ты женат на другой, а ко мне забегаешь на час, оставляя после себя чувство голода, который ничем, кроме тебя, не утолить.
А я живу предчувствием нашего лета, невзирая на то, что сейчас идёт дождь и холодно. Я надеюсь, что это предчувствие меня не обманет: когда-нибудь мы обязательно с тобой уедем.
Я заранее знаю куда и – жду.
Тело, в котором я живу
Я безобразна. Слепа на один глаз. Лицо наполовину сожжено кислотой. Осталась сморщенная кожа, розовая с черным, и полгубы. Нет части волос. Шея в шрамах. Писать трудно. Часто останавливаюсь. Текста почти не вижу.
Но это не важно.
Я жила в Екатеринбурге. Училась на психолога. Была красива. Выступила на конкурсе, получила приз. Поехала в Новосибирск. Снова приз. Потом Москва. В числе трёх лучших готовили к Парижу. Мне было двадцать лет, рост сто восемьдесят. Обошла многих. Наверное, кто-то устроил подлость. Моему парню из Екатеринбурга позвонили, сказали, что я гуляю. Сплю со всеми членами жюри, чтобы попасть в Париж. Дали ему совет. Он приехал в Москву. Встретил вечером в парке. И плеснул кислотой в лицо.
Два года по больницам. Три пересадки кожи. Операции на глазах. Один вернули, наполовину. Другой окончательно потеряла.
Взялась за учёбу, по книгам. Родители помогли. Читали вслух, я заучивала. Потом понемногу сама. Стала заниматься методикой выявления талантливых детей, которые ещё никак себя не проявили. В них эти способности могут умереть. Нужно вовремя их выявить. Потом специальным образом требуется ребят обучить. К четырнадцати годам получаются гении.
Я защитила диплом. Нашла несколько школ, где учат по опережающим методикам. Нужно было искать особых детей. Искать везде. Писала письма, привлекала меценатов. Привлекла. Предложила создавать систему лицеев нового типа. Согласились, выделили денег. Пока – на первые две обучающие программы. Плюс на проживание детей в интернате.
Организовала в тех школах классы для обучения. Взяла двух помощников. Езжу по деревням, собираю детей. Тестирую. Выявляю талантливых. Договариваюсь с родителями. Отправляю детей в интернат и на обучение.
Нестандартные дети меня не боятся. Они сами не такие, как все. Просто это не видно внешне. Я для них своя. Привыкаю быть им общей мамой. Слушаются. Любят. Я их тоже люблю, всех и каждого отдельно.
Скоро расширим штат помощников. Построим несколько лицеев. Заставляю спонсоров платить. Возьму в интернат пару детей от богатых. Может, в этих кругах тоже есть талантливые ребята.
Всё задуманное сбывается. Педагогов набираем поимённо. Берём из числа лучших. Некоторые дети прошли первый год обучения. Проявили способности сразу. Это невероятно! Мы вырастим уникумов.
Ночами думаю о мужчинах. Когда была моделью, от них не было отбоя. Теперь шарахаются. Трусят. Но кто-нибудь обязательно станет моим мужем. Мне уже двадцать пять. Позавчера ко мне на улице приставал пьяный. Еле отшила. До сих пор гадко.
Хочется любви. Мешает тело, в котором я живу. Рано или поздно заработаю денег. Сделаю пластическую операцию. Стану как новая. Заведу семью.