Именно в такое утреннее время около дома раздался грохот мотора, потом сигнал клаксона, на пороге появился председатель с мешком. Мешок он старательно держал подальше от себя, потому что с него капала кровь, оставляя на каменном полу извилистую зловещую дорожку.
– Девчонки! – зычно заголосил председатель. – У вас таз пустой есть? Мы тут корову разделали, я вам лёгкое привёз, накормите своих оглоедов ужином.
Огромный ком плюхнулся в таз, заполнив его до краёв, председатель прыгнул в машину и умчался. Мы остались перед тазом с этим кровавым кошмаром в полном смятении чувств. Все уроки вылетели из наших голов без следа. Первой нарушила молчание Танька:
– Давай поищем в учебнике рецепты приготовления говяжьих лёгких, таз пока на крыльцо вытащим. Надо будет пол отмыть.
Мы направились в бункер, засели за учебник, но минут через двадцать со стороны крыльца раздались весьма странные звуки.
– Такое ощущение, что кто-то вантузом унитаз прочищает, – сказала Татьяна.
– Какой унитаз! Тут дырка в полу над ямой! Удобства во дворе! – отпарировала я.
Мы выбежали на крыльцо и увидели драматичную картину. Местная собака по кличке Эвольвента, явно переоценив свои силы, решила в одиночку разделаться с ливером. Попытка отгрызть кусок ей не удалась ввиду необыкновенной пластичности объекта. Она, видимо, решила заглотить его целиком, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что лёгкое было раза в три больше её самой. Мы бросились спасать продовольствие, схватили таз и потащили его. Собака свалилась на бок, покорно волочась за тазом, оставляя за собой широкий след говяжьей крови. Тогда мы поменяли тактику. Обогнули место поединка и потянули Эвольвенту за задние лапы в другую сторону. Та не думала расставаться с добычей, крепко стиснула зубы, обречённо закрыв глаза, и прижала уши. Ливер выскочил из таза – тот, два раза перевернувшись, покатился с весёлым звоном, спрыгнул с крыльца и скрылся под горкой в высокой траве.
– Нет! Так дело не пойдёт! – подытожила наши безуспешные попытки Танька. – Надо ещё раз менять тактику.
– Слушай, давай оставим «собаке собаково», а «бригаде – бригадово»? – предложила я.
– Это как? – Танька бросила заднюю лапу животного и вопросительно уставилась на меня.
– Возьмём нож, отрежем лёгкое, которое торчит из пасти, сварим его бригаде, а этими остатками пусть подавится. Танька уже скачками неслась на кухню за ножом. Мы отмерили два сантиметра лёгкого от морды и принялись пилить тупым ножом резиновый ливер.
Возвращавшаяся с работы бригада подошла к крыльцу, с ужасом увидела огромную лужу крови, лежащую собаку и двух девчонок с ножом, склонившимися над местом происшествия.
– Это что же такое делается!? – воскликнул протрезвевший от неожиданности бригадир. – Чем вы тут нас кормить собираетесь? Зачем собаку зарезали!? – услышав звуки знакомого голоса, Эвольвента приоткрыла мутный глаз, виновато вильнула хвостом, судорожно сделала глотательное движение и снова застыла, набираясь сил. Я торопливо объяснила создавшуюся ситуацию. Со стороны бригады поступило смелое предложение: не дробить объекты, а сварить вместе. Типа будет мясное ассорти.
Ученые-колхозники присоединились к нашей борьбе, попытки отобрать добычу у хищника снова не увенчались успехом. Мертвая хватка собаки оказалась непреодолимым обстоятельством. Всё-таки пришлось резать. Совместными усилиями нам удалось отпилить свою долю. Бригадир спихнул собаку в кусты, мы нашли таз и замочили ливер до той поры, пока не закипит вода в баке. Бак предназначался для стирки рабочей одежды; другой объёмной посуды в хозяйстве не было.
Уборщики урожая помогли нам перевалить туда ливер и оправились в магазин, к Зинке. Я тоже пошла отмывать руки. Через минуту влетела Танька с криком:
– Оно вылезает! – глаза у неё были огромные от ужаса.
– Кто? – ошалело спросила я.
– Легкое!
Мы помчались на кухню. Действительно, видимо, набравшись воды под воздействием высокой температуры, лёгкое неимоверно разбухло, наполовину возвысившись над баком.
– Режем! – завопила Танька и бросилась с ножом к лёгкому. Ошпаривая руки, поминутно окуная их в холодную воду, мы отрезали вылезший кусок, но за ним поднимался следующий.
– Снова режем! – решительно заявила моя подружка, мы опять с остервенением бросаемся в бой. Разумеется, в этой горячке, мы забыли промыть продукт от песка, добавить в него соли, перца, лаврушки, не говоря о том, чтобы потом поджарить его ломтиками с чесночком и соусом тартар и сопроводить достойным гарниром. Перевалив его обратно в таз, мы водрузили на стол и написали в меню: Говяжье лёгкое, варёное.
Так как это был не первый ужин, приготовленный нами в колхозе, внутри бывших учёных, а ныне колхозников, боролись два чувства: первое – интерес к нам как к молодым женщинам, второе – тихая ненависть к нашим «кулинарным способностям».
P. S. Во время данного происшествия ни одна собака не пострадала.
* * *
– Но ведь ты готовишь лучше всех в мире! – поразился я, содрогаясь от смеха.
– Видишь ли, дорогой, вышеупомянутый опыт лёг краеугольным камнем в основание пирамиды моего сегодняшнего мастерства.
Глава третья. Полет
Так и тянет на банальности, крылья всякие… в небо… к солнцу… Для пассажира это не совсем так. Когда заранее прибудешь в аэропорт, отстоишь все очереди, пройдёшь все досмотры, потом втиснешься в небольшое кресло – смотреть в маленький грязный иллюминатор уже не хочется. Если и ощущаешь себя птицей, то скорее в зоопарке в клетке, среди таких же несчастных. Вставать нельзя, компьютер ни-ни. Много часов в замкнутом пространстве. Да! Ещё страшно! Мало кто признается, но мысли-то непослушные в голову лезут. Напоминают всякие катастрофы и происшествия. Высоко всё-таки – десять тысяч метров.
Поэтому при любом изменении режима работы двигателя самолёта, при небольшой воздушной ямке я сразу вспоминал «свежий анекдот», или сообщал новые сведения о животном мире тропиков, или… Ну, что угодно, только отвлечь свою благоверную, щёки которой мгновенно покрывала бледность.
К полёту надо подготовиться основательно. Кроссворды, любимая книга, газеты, бумага для записей и ручка, а главное – настольные игры. При правильном чередовании эти занятия отвлекают, скрашивают полёт; если между ними удаётся ещё вставить крепкий сон, можно считать, что первое испытание Вы преодолели.
У нас к вышеперечисленным занятиям добавилась тема для беседы. Читая памятку туристу в Таиланде, мы с интересом обнаружили информацию о том, что несчастный, осмелившийся оскорбить местного короля, получает двадцать лет местной каторги независимо от гражданства, вероисповедания и половой принадлежности. Супруга моя с ужасом посмотрела на меня.
– Двадцать лет! Это же так долго!
– Такое ощущение, что я уже на каторге, – сказал я.
– Милый! Я очень боюсь! Ты же так любишь всех критиковать. Обещай мне, что ни одного слова ни по какому поводу ты не будешь говорить об этом замечательном, чудесном таиландском короле.
– Да, конечно, – неуверенно пробормотал я, а на языке у меня уже так и вертелись самые нелестные замечания в сторону этого монарха.
– Двадцать лет! Подумать только! Двадцать лет! А как же я?! И зачем мы только поехали!
– Послушай, дорогая! Прекрати, пожалуйста, каркать, – я дал страшную клятву: во время нашей поездки не касаться никаких политических, социальных тем, до тех пор, пока не вернусь на российскую землю. А тем временем наш Боинг мягко приземлился на землю таиландскую и изо всех сил старался затормозить на ней, стремительно приближаясь к зданию аэровокзала.
Глава четвёртая. Страна тысячи улыбок
Жители Таиланда называют свою страну «страной тысячи улыбок». При этом они иногда действительно улыбаются. В остальное время пропорции настроений на их лицах соответствуют лицам в других странах. Видел я, пожалуй, народы более жизнерадостные.
Но эти наблюдения рассмотрим позже, а пока…
– Цапли! – радостно воскликнула моя супруга. Цапли неторопливо прогуливались вдоль взлетной полосы, выискивая добычу в траве.
– Во многих южных странах цапли населяют города примерно так же, как наши голуби. В Египте ни одна помойка не обойдена их вниманием, – поучал я, но так увлёкся повествованием, что забыл, как мы вместе с супругой с фотоаппаратами гонялись за цаплями по египетским свалкам. Недаром ценю её врожденное чувство такта: она почти ни когда не заострит внимание на моих повторах.
Тяжёлое пасмурное небо нависало над редкими пальмами. Вот-вот и оно обрушится тёплым ливнем. Горячая влажность встретила нас у самого трапа, резко контрастируя с кондиционерами на борту самолёта.
– Тут и без дождя уже весь мокрый, – проворчал я. – Кстати! Мы взяли зонтик?
– Ты же помогал мне собираться. И выложил массу нужных вещей, – торжествующе заявила супруга.
– Мне кажется, у нас заключено не перемирие, а крепкий долговременный мир. Тем более, нет самолётов, способных поднять то, что мы хотели взять в поездку.
– Ладно! Пошли за нашими чемоданами, – вздохнула супруга. Вообще-то, вздыхать должен был я. Мои ноги спасали прочные ручки наших саквояжей: если бы ручки под тяжестью оторвались – упавшие чемоданы неизбежно сломали мне ноги. Именно поэтому я следил, чтобы обслуживающий персонал в каком-нибудь государстве не попытался поднести наш багаж. Мне искренне жаль смотреть на метаморфозы лица несчастного при попытке поднять сей груз. Сначала сбегает улыбка, потом вены набухают на лбу и шее, почти сразу выдвигаются вперёд глаза. Лицо меняет всю гамму возможных окрасок, тогда мне приходится отбирать багаж и тащить самому.
Идти по аэропорту нам не пришлось, эскалаторы бесшумно и быстро пронесли нас через всё огромное здание. Паспортный контроль, багажное отделение. Из толпы кричащих турагентов с табличками мы сразу выбираем «своего». Им оказалась невысокая плотная тайка.
– Я Моль! – сообщила она.