Откуда приходят люди в этот мир?
От него слегка пахнуло спиртным, но довольная услышанным, Катя повернулась к нему на бок, положила голову на его заросшую грудь, умащиваясь, как будто и спать собиралась так у него на груди.
– Мужчины всегда хотят мальчиков, а ты особенный, ты самый лучший из мужчин. Я тебя люблю! – Она сказала эти слова сейчас первый раз за всё время их знакомства.
Глеб даже обижался про себя, что она не говорит ему о любви. Ещё не говорила, но, услышав эти слова сейчас, он погрузил свое лицо в её волнистые волосы и повторил тоже:
– Я люблю тебя! – повторил второй раз за время их знакомства. То признание, что он сделал тогда у себя дома, во время танца под «Michele» при первом поцелуе в их жизни, еще свежо было в памяти, но не получив ответа, он больше о любви ей не говорил.
– Я знаю, – прошептала Катя. – Я слышу эти слова мозгом, умом каждый день: когда тот луч солнца заглядывает в твою комнатку через щелку в шторах, и ты просыпаешься, я уже слышу их от тебя, я слышу их на занятиях среди слов профессоров; врывается в мой слух голос и говорит: «Я люблю тебя»; когда выбираю продукты в магазинах и готовлю тебе еду, я тоже слышу: «Я люблю тебя»; когда ты сказал, что в пятницу мы поедем сюда, ты прошептал без слов: «Я люблю тебя»; когда в институте у подоконника ты подарил мне букетик нарциссов, И когда дрался с пьяницами, и когда дарил мне цветы (?) – белые розы, ты всегда молча говорил мне эти слова, и я их слышала, – шептала Катя, засыпая.
Глеб обнял её крепко поцеловал в губы, проявив желание.
– Ты хочешь девочек? – сказал он, привлекая её к себе.
– Но не сейчас, у тебя же коньяк в крови, и хорошие девочки, наверное, не получатся сейчас. Давай спать, – и она выскользнула из его обьятий, но сразу же опять прильнула к нему, настойчиво проявив теперь уже свое желание…
– Я хочу в церковь, – за завтраком негромко, но властно сказала Катя.
В казачьей станице церковь была всегда, несмотря на власть и эпохи, на гонения и вражду со стороны государства. Казаки всегда чтили и ходили в церковь в основной своей массе. Двери церкви всегда были открыты… Здание церкви Михаила Архангела с двумя куполами, пристройками и служебными домиками между которыми и были ворота в церковный двор, находится на холме, в конце парка, над Доном, недалеко от Настиного дома.
– Я тоже пойду, – поддержала её Настя, вставая из-за стола, – сейчас найду косынки.
– У меня есть, я из дому взяла, – ответила Катя.
Глеб удивился, что Катя заранее подготовилась к посещению церкви. Он в церкви не был ни разу в жизни, а Олег отшутился, что пойдёт лучше с детьми в кафе мороженое есть и там подождёт их. Он-то относился к той группе людей, воспитанных уже Советской властью, которые сторонились церкви, но не отрицали её. А Глеб решил пойти, больше из интереса, ведь здесь его никто не знал, не было ни парторга, ни профорга, которые и без того не жаловали его.
Пошли все пешком. Проходя через ворота церкви с головами, покрытыми белыми платками, как белым снегом, сестры умело трижды перекрестились на здание самой церкви, потом, зная уже дорогу, повернули к церковной лавке, купили свечей и опять крестились и кланялись, входя в церковную дверь. Делали они всё настолько уверенно, что ясно было – здесь они не в первый раз и чувствуют себя в «гостях» у Бога, как дома. Глеб в нерешительности шел сзади, наблюдал только, но не крестился и не кланялся. Народу внутри собралось немного. Было прохладно, даже холодно, непривычно мрачно после яркого весеннего солнца на улице. Каменный шершавый пол помнил тысячи и тысячи ног, прошедших здесь за долгие времена. Сестры сначала остановились в первом помещении, перекрестились и поклонились трижды, а потом прошли во второе, под свод купола, где из окон струился яркий радостный свет. Глеб держался где-то поодаль, наблюдая за действиями, здесь происходящими, и разглядывая утварь с нескрываемым интересом. Внимание всех вдруг привлёк крик младенца. В правом дальнем углу церковной залы стояла группа людей, среди них – священник в золотого цвета одежде принимал из рук женщины ребёнка и, почувствовав чужого, тот неудержимо кричал. Не сказав ни слова, сестры направились туда. Священник держал ребёнка на руках, а мать снимала с него пелёнки, оставив его совсем голенького. Вдруг крик прекратился: малыш, погруженный в теплую воду большой серебряной купели, умолк на миг и заморгал своими огромными глазами от удивления и стучал ножками, как только его вынимали и погружали вновь. Закончив обряд, священник передал было начинающего опять плакать младенца матери, и та, кутая его в большое полотенце, погладила ему животик, прижала к себе и, обиженно всхлипнув ещё раз, ребёнок умолк на руках у своей мамы.
Сестры улыбнулись друг другу, тронутые этим действом. Катя обернулась, ища Глеба, тот стоял поодаль, довольный увиденным, и тоже улыбнулся в ответ.
– Да воскреснет Бог, да расточатся врази его и бежат от лица его ненавидящие его, – вдруг раздался громогласный голос из другого конца залы. Взгляды прихожан теперь устремились туда. Там у колоны, поддерживающей свод купола, стояла небольшая кафедра, а перед нею с одной стороны молодой человек со склонённой головой, а с другой священнослужитель, одетый в черное, небольшого роста и с черной бородой, подняв руки к куполу церкви, самозабвенно читал эту молитву своим зычным громким и выразительным голосом, который, отражаясь от купола, накрывал всех силой и смыслом звучащих слов:
– …Кресте Господень прогони бесы, силою пропятого на тебе господа нашего Иисуса Христа…
Катя четко представила себе лицо Иисуса, пропятого на кресте с полузакрытыми от страданий глазами и склонённой набок головой, и стала искать его, это лицо, на стенах церкви. И вдруг столкнулась с ним взглядом, со здоровым, воскресшим и ставшим Богом, Иисусом Христом, под куполом залы, откуда великий Христос сходил с облаков, простирая руки к людям и смотрел на них своими большими, широко открытыми глазами. Зачарованная этим взглядом, Катя застыла сначала, словно парализованная, остолбенела с высоко поднятой головой. Рисованные глаза Христа показались ей живее живых, и в своём остолбенении она увидела вдруг, как эти большие глаза прищурились, словно рассматривая её, и маленькая красная слезинка выкатилась из глаза Христа, побежала по его щеке и упала вниз, прямо на Катю. Испуганная видением, она шатнулась в сторону, но тут же ощутила удар падающей этой слезинки на своей щеке и, испугавшись ещё больше, она промокнула эту слезинку платком, тем белым с голубыми полосками по краям, которым недавно промокала кровь Глеба. Но видение вдруг исчезло, и не было ни платка, ни следов крови на нём… Она опёрлась на руку подоспевшего Глеба.
– Тебе плохо? – спросил Глеб.
Но Катя опять представила распятого на кресте Христа с мёртвым бледным лицом и склоненной на бок головой, и ручейки крови, такой же, как слезинка, стекали из колотой раны под сердцем.
– И даровал нам, тебе крест свой честный на прогнание любого супостата, – продолжал священник, утверждая на весь свет смысл молитвы…
Голова у Кати закружилась, появилась тошнота, и тот гвоздь опять со всей силы пробил затылок, наполнив всё тело её болью. Она сильнее опёрлась на руку Глеба:
– Мне, правда, плохо, давай выйдем.
Но на свежем воздухе тошнота усилилась, боль сместилась в затылок и не утихала, бледное лицо её покрылось капельками пота. Держась все ещё за руку Глеба, она потихоньку пошла к скамейкам в парке напротив церкви, а перепуганная Настя, семенившая за ними, то прикрывала рот ладонью, то промокала слёзы на глазах. Катю вдруг позвало на рвоту, её усадили на скамейку, и Настя обмахивала её снятым с головы платком и теперь почему-то улыбалась…
– Глеб, беги за Олегом. Дети пусть идут сюда, а вы за машиной. Олег покажет, как поближе подъехать, – она указала пальцем на дорогу вдоль парка, – а я побуду здесь, с Катей.
Растерянный Глеб пошел вправо, затем повернулся и направился влево, но сообразив, наконец, где кафе, побежал прямо через газон. Минут через десять они уже вернулись вместе с машиной, Кате всё ещё было плохо: её тошнило, промокшая от пота челка прилипла ко лбу, глаза выражали страдание.
– Голова болит сильно, затылок, – Глеб подхватил её на руки и опять через газон понёс к машине. Обмякшая рука Кати свисала с его плеча.
Дома Катю уложили на постель, мокрое холодное полотенце положили на лоб, Настя дала ей две таблетки анальгина, и чуть спустя Кате стало легче, она порозовела и улыбнулась.
– Может, надо было скорую? – ещё ничего не понявший Олег разводил руками и рассуждал сам с собой.
– Ага, через девять месяцев или гораздо раньше и скорая понадобится, – улыбаясь перебила его Настя.
Глеб раскрыл от удивления рот и глаза. Что-то забормотал непонятное, но через секунду тоже улыбался, выражая теперь полное удовлетворение от произошедшего.
– Вот это да, ну вы даете! – наконец-то и Олег понял, в чем тут дело.
Но дело было не в этом.
Как только Катя полностью пришла в себя, они собрались и уехали в Ростов.
Глеб и Катя
Сначала ехали молча. Каждый в отдельности пытался проникнуть, вернее, вникал в то положение, в котором они оба и, в первую очередь Катя, оказались. В голове у каждого звучали слова: беременность, ребёнок, малыш, девочка, а может, мальчик, двойня, счастье, семья, приятные хлопоты… Так продолжалось, пока машина выбиралась из станицы, перебиралась, гулко хлопая колёсами о понтонный мост, поднималась в гору.
Первой заговорила Катя:
– Глеб, я почему-то боюсь, очень всего этого боюсь. Мне страшно.
– А я горжусь тобой, малыш! У меня радостно на душе. Я ликую. Спасибо тебе огромное.
Ты такая… такая замечательная! Но так всех напугала. И не бойся, пожалуйста, я же всегда буду рядом и успею взять тебя на руки, защитить, как и раньше, – он опять положил свою руку на ладонь Катиной, и она перевернулась, как и раньше, и пальцы их сплелись…
– Вот, родители, узнай об этом, обрадовались бы, – со вздохом продолжила Катя. – Как жаль, что я их совсем не помню. – Она посмотрела в окно – на том холме она вдруг на какой-то миг увидела папу и маму, прямо как с фотографии: молодых и весёлых. Они приветливо улыбались и, словно не обращая внимания на быстрый бег машины, спокойно шли рядом. Папа помахал Кате рукой, и они оба исчезли. Катя была уверена, что это было не видение, не воображение, не фантазия. Это было на самом деле.
– Там, = Катя показала пальцем туда, на обочину, где только что видела родителей, – там… – и умолкла.
Глеб внимательно смотрел на дорогу и все ещё держался за Катину руку. Вдруг острая, как гвоздь, боль опять ударила её в затылок, словно этот гвоздь с одного раза забили по самую шляпку большим и тяжелым молотком… И прошла так же быстро. «Беременность беременностью, но ведь при беременности разве бывают такие сильные головные боли? – думала Катя. – Говорить ли Глебу об этих болях? Нет нужно сначала побывать у врача» – решила она.
А Глеб, словно читая её мысли, сказал:
– Нужно завтра же побывать у врача, у гинеколога, вернее, у акушер-гинеколога, – он даже палец поднял вверх, довольный своими познаниями…
Затем они долго фантазировали, как назовут своих детей, как получат новую квартиру. Сельмаш, слава Богу, строил много жилья, и Глеб, превратившись из холостого в женатого, быстро станет в очередь и быстро получит квартиру. И, конечно, основательно займётся карьерой. Работать, работать и работать, ведь занятие свое, свою работу он любил и знал досконально, за что его и ценили на заводе.
Катя поспала немного. Потом они остановились у Шолоховских пеньков, поели Настиной еды, походили по лесу, целовались, конечно, и лес зашумел ещё голыми ветками, словно аплодируя им. И когда сумерки плотно покрыли небо, припадая к земле, напуская на неё ночь, въехали в город. Так радостно, но через испуг, прошел этот первый визит к Насте в Вёшенскую.
А утром они, как обычно разбежались по делам. но Настя твёрдо решила сходить к врачу и после занятий направилась в студенческую поликлинику в регистратуру:
– У меня часто и сильно болит голова и ещё… я ещё беременная, по-моему, – сказала она в окошечко.
Девушки внутри заулыбались, стали советоваться, к какому врачу выписывать ей номерок и, конечно, решили, что к акушер-гинекологу.
…Внимательно выслушав Катю и осмотрев её, пожилая врач только пожала плечами:
– Признаков беременности я пока не нахожу, может, срок пока маленький, две-три недели. Поэтому нужно обследоваться, понаблюдаться и обязательно побывать у невропатолога, – и она уселась за стол и стала быстро-быстро, словно опасалась забыть свои мысли, записывать их в карточку и выписывать разные бланки направлений на обследование и консультации.
Смущенная методикой, способом обследования, впервые в жизни попавшая за ширму гинекологического кабинета к креслу, больше похожему на какое-то кресло пыток, Катя, перепуганная и расстроенная, одевалась медленно. Ей почему-то даже хотелось заплакать. Заметив её состояние, кабинетная медсестра, тоже немолодая женщина, стала успокаивать Катю. Голос у неё был мягкий и заботливый, слова нежные и тёплые, она назвала Катю саму ещё ребёнком и сказала, что беременность обязательно будет заметна через пару недель.
Собрав, бумажки, Катя вернулась в регистратуру. Номерков к невропатологу не было ни на сегодня, ни на завтра, и ей предложили обратиться ещё раз завтра утром, когда она натощак, именно натощак, а не просто голодная придёт сдавать анализы… Так почти ни с чем она и ушла… Настроение упало, но вот «гвоздь» больше не беспокоил. И при переходе улицы, уже недалеко от дома, ей опять показался Пушкин. Он стоял под крышей остановки автобуса, настоящий Пушкин в старомодной одежде, среди людей, одетых в современные костюмы. Это опять озадачило Катю. Она все не могла вспомнить слово, каким в медицине называется подобное, и ещё больше расстроившись и ослабев от неудач этого дня, вернувшись домой, Катя прилегла на диванчик и сразу крепко уснула. Да так глубоко, что проснулась только тогда, когда Глеб пришел и разбудил её.
Стал расспрашивать, что да как было у врача. Катя сначала нехотя отвечала, как бы стесняясь того, что Настин диагноз пока не подтвердился, а потом, вспомнив маму, ту, с фотографии, она стала быстро и четко всё рассказывать Глебу: и о видениях по дороге в станицу и по пути назад, и том, что сегодня опять видела Пушкина, и о «гвозде», и даже о той капле крови, что упала из глаза Христа на её щеку. И только выговорившись, она успокоилась окончательно: она поняла, что Глеб для неё теперь и за папу, и за маму, и за себя, Глеба – мужа, её мужчину, и что он теперь единственный и самый родной ей человек. Ей так хорошо и легко с ним. Он обнял её, прижал к груди и нежно гладил по волосам, зарываясь в них лицом, и думал о том же…
Назавтра Глеб сам повёл Катю в больницу, и не в студенческую, а в свою заводскую, договорившись о почти частном визите к гинекологу и невропатологу. Но ничего конкретного, кроме новых рекомендаций и назначения обследований, доктора не сказали. Правда, от невропатолога Глеб узнал новый медицинский термин: «последствия закрытой черепно-мозговой травмы». Этот термин, даже диагноз, обдуманный и понятый им только дома, принёс, наконец, успокоение и ему, и Кате. Ну, конечно, после удара об лёд мозг сотряснулся, содрогнулся. Вот и выдает кое-какие сбои в работе. А какие именно и почему, покажут рентген и анализы, тем более, что профилактическое лечение назначено. Ну, а беременность, конечно, она есть, проявится скоро, и всё у них будет хорошо. Так, наговорившись вдоволь и довольные своими выводами, обнявшись, почти прильнув друг к другу, они и уснули, счастливые тем, что они вместе и вместе решат и пройдут через всё…
Неделя подходила к субботе, Катя чувствовала себя хорошо, даже какая-то бодрость и радость восприятия жизни появилась. Она с волнением и предвкушением нового и интересного знакомства готовилась к поездке к родителям Глеба в Таганрог. Весна приближалась к маю, праздникам, зацвели уже яблони и вишни, мир утопал в белых красках цветущей природы, зеленел наступающим летом. Солнце поливало этот мир счастливым светом наступившей весны. Глеб вводил Катю в свой круг, знакомил с друзьями, много говорил с ней о своей работе и своих интересах, слушал её, вникая всё глубже в её мир. Кате очень понравился колоритный, умный, эрудированный Антон. Сын, и в те времена богатых родителей, он отличался от плебея (?) тем, что был личностью и личностью незаурядной. И даже если и работал в НИИ, то не числился там, а именно работал. Знал хорошо и много и увлеченно объяснял Кате проблемы своего института, привлекал своим обаянием, был неплох собой, хотя во многом уступал и всегда подчинялся Глебу. Но одно заметила Катя: Антон часто появлялся в их повседневной жизни и всегда с девушкой и всегда с другой. Дважды одну и ту же она не видела, но со всеми этими девушками он был как бы «свой в доску», cловно знал их всю жизнь, и они тоже вели себя с ним так же. Весело и красиво жил парень.
Поездка в Таганрог оказалась на редкость приятной для Кати. Её опасения и волнения по поводу встречи с родителями будущего мужа оказались напрасными. Приняли её тепло, как говорят, радушно, именно с радостью на душе и именно потому, что родители Глеба, уже не молодые люди, давно мечтали о семье, которую создаст сын, гораздо больше мечтали и думали об этом, чем он сам, правда, до недавнего времени, и поэтому когда Глеб заявился к ним без предупреждения да ещё с хорошенькой девушкой, чего раньше никогда не было, да ещё представил её: «Моя жена Катя», – мать заплакала сразу. А отец как-то затоптался на месте в нерешительности и вдруг начал обнимать и целовать Катю прямо на пороге квартиры. А потом они оба суетились, радовались, светились, не знали чем угодить невестке. Весь вид их так и кричал: «Свершилось, свершилось!» Мама, когда стелила им постель, сложила полотенца в виде большого и маленького сердечка. А отец утром, пока ещё все спали, сходил куда-то и принёс невестке пять красных как огонь, на длинной ножке и пахучих роз и был настолько доволен своим поступком, что аж прослезился. Катя забрала цветы домой. Почти сутки они сидели за столом: ели, пили, говорили и говорили. Катя очень завидовала в этот день Глебу, тому, что у него есть родители. Насколько бы другой, совсем другой была бы её жизнь, если бы у неё тоже были папа и мама!
– Хорошая машина, ещё свежая и не дорого, по-моему, а? – сказал отец, рассматривая Антонову «Ладу» со всех сторон, даже под днище заглянул и покрутил что-то в моторе.
– Мы с матерью решили, что денег тебе на неё дадим, вернее, вам, – он улыбнулся, посмотрев на Катю. – Вам они нужнее, так что покупайте и радуйтесь.
А Глеб смущенно как-то отвернулся и не сказал ни слова благодарности. И только уже по пути назад, в Ростов, у них с Катей состоялся первый разговор на финансовую тему. Теперь они уже точно перешли из категории «жених и невеста» в категорию «муж и жена».
– Ты не думай, пожалуйста, что я папенькин и маменькин сыночек, – начал он почти дрожащим голосом.
– А я и не думаю Глеб, я была бы самой счастливой на свете, если бы и у меня были вот такие родители. Я искренне, искренне тебе завидую, – и в подтверждение искренности своих слов погрузила свой носик в бутоны красных роз, подаренных Глебовым отцом, которые она так и держала в руках всю дорогу.
– Нет, нет, ты послушай. Ещё с института я принципиально веду самостоятельную жизнь, то есть зарабатываю на себя сам и, должен тебе сказать, что у меня самого есть деньги, чтобы купить машину, эту или другую. Даже в очереди на заводе стою, но там до пенсии ждать. Но раз отец сказал, значит, он так и сделает, хотя я испытал некоторую неловкость от его слов… при тебе. Но я рад его предложению и ни за что не откажусь, чисто из корыстных побуждений, – он хитро улыбнулся, явно шутя, – и чтобы, конечно, отца и маму не обидеть. Слово «мама» он всегда произносил по-особенному, не так как другие люди. В те годы нечасто говорили слово «Бог», но именно так, как мы сейчас произносим слово «Бог», так в восьмидесятые Глеб говорил слово «мама», и Катя, для которой слова Бог и мама были едины, потому что она была уверена, что её мама сейчас рядом с Богом, только за те чувства, которые и Глеб вкладывал в слово «мама», признавала его за родную душу.
Катя
Прошел Первомай, отметили День Победы и вовсю начали готовиться к свадьбе. Катя чувствовала себя хорошо, ничего не болело, «гвоздь», казалось, навсегда покинул её.. Но вот однажды утром, когда луч солнца опять проник сквозь неприкрытые шторы и разбудил её, коснувшись только лица, появилась сильная тошнота, и когда она умывалась, её вырвало. Перепуганный Глеб вбежал в ванную и уже хотел хватать её на руки и тащить чуть ли не в больницу.
– Отпусти, мне уже хорошо, просто нужно опять сходить к гинекологу…
– Поздравляю вас, дорогуша, теперь вы точно беременны, не приблизительно, не чуть-чуть, а точно на все сто процентов, – торжественно произнёс доктор, наверное, давно уже заученную фразу, но Кате стало так приятно и так радостно, она уже не боялась ни кресла-монстра, ни мужчины-врача. Застегивая на ходу кофточку, выскочила в корридор обрадовать Глеба, абсолютно не обращая внимания на качавшего головой доктора, уже погрузившегося в писанину. Вернулись они в кабинет вдвоем с Глебом, довольные как слоны при купании. И выслушав все советы и рекомендации и даже расписавшись в чем-то, Катя сто раз сказала доктору «спасибо», а тот, улыбаясь, отшутился:
– А мне-то за что, это вот его благодарите, – он кивнул в сторону Глеба, явно довольный своей, наверное, тоже уже в сотый раз сказанной шуткой.
Катя
– А теперь пойдем к невропатологу, – Глеб взял под руку сияющую от счастья Катю.
– Ну, Глеб, я же чувствую себя хорошо, и теперь всё понятно: во всем виновата, нет всему причиной беременность и та закрытая травма, ведь мы разобрались, и таблетки я пропила все. Давай не пойдём, не будем испытывать судьбу, – Катя, как ребёнок папу, упрашивала Глеба и тот почти согласился. Но тот факт, что он договаривался о первой консультации с невропатологом через главного инженера завода, и врач принял их тогда очень любезно и очень внимательно отнёсся к Катиной проблеме и назначил обследование, не позволял пренебречь этой возможностью. И что на рентген снимке, они до сих пор не знают. Все это вернуло его к реальности, и он взял Катю за руку и повёл к кабинету невропатолога. Как ни странно, но попали они на прием быстро и даже без номерка. Доктор узнал Катю и Глеба сразу, будто он давно ждал их появления:
– Здравствуйте, здравствуйте. О, какая вы сегодня красивая и счастливая! Сразу видно, что опасения за ваше здоровье пока неуместны, – он улыбнулся Кате и поздоровался с Глебом за руку, достал с полки карточку, в которой заложен был рентген снимок.
– К сожалению, рентген мозга на современном уровне развития медицины пока особых результатов не дает, но по вашему снимку видно одно точно, что кости целы и опухолей в них нет, а сама мозговая ткань дифференцируется, изображается на рентген снимках плохо, но об этом позже. Что вас сейчас беспокоит? – он обратился к Кате и вид у него теперь был серьёзный.
– Я беременна! – с восторгом заявила Катя, как бы утверждая, что всё, что было с ней, связано именно с этим.
– Отлично, – ответил доктор, – Поздравляю. Но я всё же осмотрю вас. Пожалуйста, встаньте вот сюда, на середину кабинета, – и он начал исследование её нервной системы, заставляя Катю, то закрывать, то открывать глаза, касаться носа кончиком пальца вытянутых вперёд рук с закрытыми и открытыми глазами, потом усадил её и стучал резиновым молоточком по коленкам, царапал по рукам и ногам иголкой….Затем всё подробно записывал и, наконец, сказал:
– Вот теперь всё, можете идти и рожать спокойно. Если что, мы вас пригласим, – и проводил их обоих до двери.
– Да, Глеб Сергеевич, и у меня есть вопрос, чисто технический, про мою машину. Можно вас задержать на секундочку? Катенька, подождите за дверью, пожалуйста.
Довольная Катя вышла за дверь и села в кресло в коридоре, мечты её были о будущем ребёнке…
– Глеб Сергеевич, не всё так просто с вашей женой, как я сказал. А машины у меня ещё нет. Конечно, беременность – это отлично, но, пожалуйста, расскажите поподробнее о её поведении, о жалобах в последнее время – может, было что-то странное, необычное?
И Глеб, несколько напуганный ситуацией, рассказал всё: и о «гвозде», и о Пушкине с Лермонтовым, и о родителях, и о тошнотах и рвоте, и о свадьбе 22 мая.
Доктор слушал, и вид его менялся, он становился серьёзней и мрачней.
– На данный момент по сведениям, что у нас есть, – он указал на рентгеновский снимок, – и по тому, что я определил сегодня при осмотре, и диагноз-то поставить пока нельзя. Но у меня есть подозрение, что в мозгу у Кати не всё в порядке: есть, наверное, небольшая гематома, кровоподтёк после того удара об лёд, который до сих пор не рассосался и несколько сдавливает мозг в области затылка, поэтому я рекомендую вам проконсультироваться в онкоинституте у специалиста по болезням мозга. Вот направление, – и он быстро заполнил бланк и передал Глебу и, пожалуйста, не затягивайте с этим, даже несмотря на свадьбу.