Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца

– Виноват аль не виноват, а Тишка должон понимать, – не маленький, чай, – что не господское он дитё. Вишь, тётушка разгневалась на тебя. Иди-ка, батюшка, в горницу.

– Никуда я не пойду! – крикнул Вася.

И, отстранив старую няньку от двери, он выбежал на широкий подъезд гульёнковского дома.

Глава 3

Серебряный рубль

Тишка сидел на краю дороги у просторной луговины, на которой паслись гуси. Правда, это был уже не тот блестящий казачок, которому завидовала вся деревня. Вместо мундирчика со светлыми пуговицами на нём была холщёвая рубаха, перехваченная под мышками верёвочкой. А из-под рубахи виднелись теперь худые исподники.

Тишка мастерил дудочку из лозы и не слышал, как к нему подбежал Вася.

– Тишка, что ты тут делаешь?! – крикнул тот, едва переводя дух от быстрого бега.

– А вот… – указал Тишка на дудочку с таким видом, словно век этим занимался и будто ничего, кроме этого, не было: ни бурного вчерашнего дня, ни мундирчика со светлыми пуговками.

– Что с тобой было? – спрашивал Вася, опускаясь подле Тишки на траву.

– А ничего не было, – неохотно отвечал тот, поглядев на Васю своими синими глазками, и задул в свою дудочку, издававшую несколько унылых свистящих звуков.

– А мать? – спросил Вася.

– Ух, мать чисто облютела, – спокойно ответил Тишка, продолжая возиться со своей дудочкой.

Вдруг Вася услышал позади себя чей-то тонкий голос.

– Матка взяла хворостину да как начала охаживать его со всех боков! Вот страху-то было! Тишка вопит, гуси гогочут, маманя плачет. И-и-и! Страсти господни!

Вася быстро обернулся. За его спиной стояла сестрёнка Тишки, Лушка. Вася внимательно посмотрел на неё. Он много раз видел эту худенькую веснущатую девочку, но никогда не слышал её голоса. Она всегда молчала, словно у неё не было языка.

Теперь Лушка заговорила, и Вася впервые заметил, что ходит она в пеньковом мешке с прорезами для головы и рук и что волосы её, такие же белые, как у Тишки, выстрижены овечьими ножницами: вся голова её была в плешинах.

– Страсти господни! – повторила Лушка.

Вася ещё секунду смотрел на неё.

– А почему ты ходишь в мешке? – спросил он.

– Иного чего одеть нету, – отвечала Лушка. – А разве худо? Мешок новый, господский. Гляди не скажи тётеньке, а то и его отберёт, как Тишкину одёвку. Буду тогда голяком ходить.

Лушка громко засмеялась. Но и в её громком смехе и в словах Вася услышал упрёк себе, и ему захотелось хоть чем-нибудь загладить свою вину перед Тишкой и этой худенькой девочкой, одетой в мешок.

Он начал рыться в карманах и извлёк оттуда свисток, сделанный из рога, перочинный ножик в блестящей металлической оправе, серебряный рубль с изображением царицы, крылышко сойки с цветными пёрышками и огромный гвоздь.

Сунув гвоздь и крылышко обратно в карман, остальное Вася положил на ладонь и протянул Тишке.

– Возьми себе!

Тишка и Лушка стали деловито и подробно рассматривать Васины вещи. Тишка взвесил каждую из них на руке.

– Свисток хорош, слов нету, – сказал он, – только его все дворовые знают. Это свисток покойного барина, собак он им созывал. Ножик – отдай всё, и то мало. А попробуй его показать, мать первая отнимет и в господский дом представит. А вот эту штуку, – он подкинул на ладони тяжёлую монету, – давай сюда! Эту можно закопать в землю – ни в жисть не найти, особливо если заговорить.

– А ты умеешь заговаривать? – спросил Вася.

– Я не умею, а есть люди, которые умеют. Это, брат, деньга!

И Тишка стал пробовать монету на зуб.

– Не берёт нисколечко. Чистое серебро, – сказал он с уважением.

– Эх, кабы мне такую! – вздохнула Лушка.

– Тебе-е! Вот ещё! Да ты не знаешь, что с такими деньгами и делать-то! – сказал ей Тишка. – Тебе бы копейку или семик[5 - Семи?к (семишник) – медная монета номиналом 2 копейки, введённая в оборот после денежной реформы 1839–1843 годов; исходя из курса новые две копейки соответствовали семи старым. – Прим. ред.]. Вот это твои деньги.

– Не знаю! – передразнила его Лушка.

– Ну что бы ты сделала?

– Я-то? – заговорила Лушка, захлёбываясь словами. – Я-то? Перво-наперво купила бы обнову.

– А ещё что?

– Козловые башмаки со скрипом.

– А ещё чего?

– Бусы стеклянные с лентами.

– А ещё чего?

– А ещё гостинцев.

– Ишь, жаднюга! Отойди отсюда. Не по носу тебе товар. Мой, значит, рублёвик.

Тишка повернул рубль изображением царицы кверху, пошлёпал по нему своей грязной ладошкой и, подумав немного, сунул монету в рот – больше ему некуда было спрятать такую ценную вещь.

С минуту все трое сидели в полном молчании, тем более что Тишке очень трудно было говорить с рублёвиком во рту. Но затем он выплюнул его на руку и сказал так спокойно, словно речь шла о посторонних людях:

– Теперь, ваше сиятельство, нам с тобой больше не гулять. Больше мне господского дома не видать и даже ходить мимо заказано.

– Я буду просить тётушку… – заикнулся было Вася, но Тишка прервал его:

– Они, тётушка-то, знаешь, что приказали? Чтобы, говорят, и духу его гусиного не было в господском доме. Это, то есть, про меня. Чтобы я об нём никогда и не слыхала. Вот оно что!

– Правда, правда, – быстро заговорила Лушка. – Матка сама слышала.

– А я всё-таки буду просить. Вот посмотришь… – сказал Вася.