Орон стал осторожно толкать дверь, но что-то мешало ему с другой стороны. Пришлось толкнуть посильнее!
Протиснувшись в образовавшуюся щель, он увидел ещё один скелет. Человек умер возле двери или был убит уже после того, как дверь заперли.
Орон пошёл коридору в направлении элтара.
Помещение выглядело опустошённым. Многое из того, что здесь когда-то находилось, исчезло.
Исчезли картины, исчезли почитаемые изображения, исчезла мебель. Из скудного убранства, собранного до того, как восстановили храм, не осталось ничего.
Наконец юноша оказался перед дверью, ведущей в элтар.
Она не была заперта, через её полуоткрытый проём можно было увидеть часть помещения элтара, освещённую слабым лунным светом.
Странно, но здесь всё осталось на своих местах.
Орон наложил на себя священное знамение, прочитал длинную молитву, встал на колени и поцеловал пол перед входом.
Поднялся, постоял и нерешительно переступил порог.
«Они побоялись войти или им кто-то запретил, – подумал он. – Наставник всё же был прав».
В углу он увидел ещё один скелет. Мертвец словно привалился к стене. Кисть правой руки отсутствовала, на уцелевших костях виднелись повреждения, ноги были перебиты во многих местах. Не хватало также нижней челюсти. Видимо, человек заполз внутрь и умер здесь.
Орон подошёл к нему, посмотрел на цепь, обвивавшую останки.
– Воин Римлянин, мир праху твоему…
Он прошёл через одну из боковых дверей внутрь храма. В отличие от элтарной, здесь царили последствия страшного погрома.
Под ногами звенели стреляные стеклянные гильзы, хрустел разный мусор.
Наконец он увидел валяющиеся кости правой руки Римлянина, которую отсекли, скорее всего, на том месте, где она лежала.
Здесь тоже всё было разрушено, стены избиты следами лучей, исписаны, изрисованы кощунственными надписями.
– Спокойно! Я всё это знал. Я знал это с момента, когда это произошло и до сегодняшнего дня. Я всё знал… Спокойно.
Он вернулся в элтарь, приблизился к Престолию Жертвы и, взявшись за края каменной плиты, укрывавшей Престолий сверху, принялся медленно сдвигать её влево.
Каменная плита была необыкновенно тяжела: чуть тронувшись с места, она остановилась. После четырёх попыток, которые полностью лишили его сил, он, задыхаясь, упал на пол рядом с Престолием, чтобы немного отдышаться.
Он закрыл глаза.
На него нахлынули воспоминания девятилетней давности.
– А я тебе говорю, что не претворяется хлеб и вино в плоть Бога! Мы только умственно это всё воспринимаем. Не может этого быть, не может! Это только наше представление… Не может Господь снисходить к нам, грешным, Своим пречистым телом, чтобы мы вкушали Его плоть!
– Ах, как же ты, мой брат Римлянин, можешь такое говорить! Это же ересь. Как тебя терпит наш Наставник? Уму непостижимо!
– Вот потому и терпит Григорович, что ум мой пытлив. Правда, София?
Возле окна, которое было пронизано ярким светом восходящего солнца, высветилась фигура дородной женщины. Она была очень красива, черты её лица были удивительно правильными.
– Отцы, спор ваш сложен и искусен. Только скажу я вам, что должны вы спросить пастыря нашего – и делу венец, – ответила женщина, чинно протирая очередную тарелку в уголке для мытья посуды.
Орон сидел в углу и чистил подсвечник. Каждое утро, придя в храм, он слышал примерно такие же речи.
Римлянин был спорщиком, он спорил без конца. Совершенно непонятно было: делает ли он это из убеждения или из желания найти доводы, опровергающие его утверждения.
К Орону подошла маленькая Моника.
– Олон, ты станешь моим зенихом, когда я выласту?
– Дочь моя, что я слышу! – София всплеснула руками. – Как ты можешь такое говорить?..
Все засмеялись.
Орон ничего не ответил Монике. Чуть улыбнулся и, склонив голову ещё ниже, стал ещё усерднее чистить подсвечник.
Вошёл наставник.
Это был человек высокого роста, худощавый, темноволосый. Чёрная, как смоль, борода прикрывала небольшой деревянный крест у него на груди.
Он окинул всех грустным взглядом.
– Дорогие братья и сёстры, вот и в наши забытые властями края пришла беда. Думаю, нам нужно закрыть храм. Пока что на месяц. Служить будем по возможности тайно. Наставник Сергий передал, что близятся гонения и облавы на верующих людей, вы знаете, чем это всем нам грозит.
– Да, неплохо было жить без нашей заботливой власти, – хмуро произнёс Римлянин. – Добрались уже и до нашего захолустья, мы же на самом краю. Ну, побродят, побродят и уйдут. А как же мы оставим храм?
– Надо прибрать тут всё до вечера, всё священное спрячем. Орон, будь добр, сходи домой и позови маму, чтобы она нам помогла. Может, ещё кто-то согласится, нужно торопиться.
– А мне даже нравится, когда богослужения в подземельях проходят! Так ведь почти по всей стране. Как в самой глубокой древности… – покивал головой Григорович.
Орон не слышал продолжения разговора – он уже со всего духу бежал домой.
Маленький ветхий глинобитный домик стоял через пару улиц от храма. Окружённый небольшим фруктовым садом, со своим колодцем, он ничем не выделялся от домиков рядом. Но Орон его очень любил. Любил читать книги в тени деревьев, размышляя над прочитанным или обдумывая, какие вопросы задать Наставнику, который и научил его читать года три назад.
Наставника обожал весь посёлок. Неверующие порой не воспринимали его служение, но прощали ему за то, что он бесплатно учил всех детей посёлка. А учил он хорошо. Наставлял в хорошем не только детей, но и родителей.
Мог Наставник оказывать и медицинскую помощь. Все удивлялись: до чего может быть сведущ человек в самых разных делах и вопросах!
Однажды Наставник совершенно случайно оказался рядом с глубоким оврагом. Один из мальчишек-пастушков, которые следили за стадом коров, по неосторожности сорвался с обрыва. Наставник спас его. Мать и отец мальчика поклялись благодарить Наставника до гробовой доски, после того, как тот поставил на место вылезшую из огромной раны бедренную кость, обработал какими-то травяными антисептиками и зашил, оставив небольшое отверстие для выхода гноя. Воспаления всё же не удалось избежать. Пять дней мальчишка метался в бреду. Но Наставник не отходил от израненного ребёнка. Он непрестанно молился, поил малыша отварами и промывал рану. К моменту выздоровления мальчика уже сам наставник нуждался в помощи: ведь он не смыкал глаз и ничего всё это время не ел. Как только со щёк мальчика сполз восковой цвет, они порозовели, наставник свалился в сон и проспал почти двое суток. Проснувшись, он попросил только кувшин молока, от всего остального отказался и ушёл.
С тех пор, если кто-то заболевал или получал рану, люди сразу бежали в храм.
Конечно, Наставник не всегда мог помочь. Тогда он сразу сообщал об этом, и проводил с умирающими долгое время, стараясь облегчить не только их физические страдания, но и душевные.
Болеть в посёлке стали меньше: наставник охотно объяснял всем желающим правила гигиены и санитарии.