Сотворение Волжской России. 4 книги

– А, проснулся? Сейчас, погоди минут пять, я тебе полью. В коридоре показалась заспанная голова Вовки.

– Вот и помощник проснулся, – Ярославцев ласково потрепал его за плечо, – так что не торопись, мы сейчас умоемся.

– Ну и прекрасно, кружку, вот, возьми, – Татьяна протянула Андрею литровую кружку, – потом мне польёшь.

– С удовольствием, – он поцеловал её в щеку.

– Нет, а чо, я спать хочу, – загундел Вовка, – я только в туалет хотел.

– А чем ты ночью занимался? – удивился отец.

– Мы с Петькой про Батыя читали.

– То-то я смотрю, свечку всю дожгли, – вступила в разговор Татьяна.

Она вчера, уставшая, уснула сразу вслед за Ярославцевым, только добрала воды во все свободные кастрюли. Ещё с десяти часов утра, когда стало ясно, что Ахтуба катастрофически мелеет, а Волжского моря нет совсем, по радио объявили, что будет отключение воды и всех просили ею запастись. Она позвонила домой, и мальчишки, молодцы, заполнили водою ванну, тазики и большой четырёхведёрный бак, что под раковиной.

– Ладно, иди в туалет, я сама отцу полью, тут уже всё готово, – сказала Татьяна, выключая из розетки плитку под сковородой.

– Полуночники, – проворчал Андрей, провожая взглядом Вовку, заходящего в туалет, и сам пошел в ванную.

– Воды долго не будет? – спросила Татьяна, когда Ярославцев, освежённый холодной водой, вытирался махровым полотенцем, а за дверью, послышались шаги удаляющегося в спальню Вовки.

– Дня два, – ответил он, а она, глядя на его ладный, крепко сбитый родной голый торс, вдруг не удержалась, слегка шлепнула по спине, растерла между лопаток след от струйки воды и, прижавшись к нему, произнесла:

– Мужчинка мой.

Ярославцев оглянулся на неё чуть заинтриговано, увидел её слегка прищуренные глаза, вдруг заискрившиеся, откуда-то из бездонной своей глубины, и, улыбнувшись, вкрадчиво спросил:

– Полить, что ли?

– Давай, – томно согласилась Татьяна.

Игра началась. Андрей хмыкнул, зачерпнул воды из ванной и стал смотреть, как она плавным движением подобрала кверху и заколола волосы, потом, не развязывая пояса халата, выскользнула из его верхней части и, скосив на мужа свой лукавый взгляд, наклонилась над раковиной со сложенными лодочкой ладошками.

Он поливал ей на руки, на шею, подбирая и возвращая на плечи свободной рукой капли с её тонкой спины, разглядывал её и ощущал всё большее желание, которое буквально наливалось в нём. Когда она закончила умываться, Андрей, бросив кружку плавать в ванной, схватил и подал ей полотенце. Пока Татьяна одним его концом вытирала лицо и руки, он другим мягко отирал-оглаживал её плечи, спину, снова плечи и, несмотря на двоих выкормленных пацанов, ещё очень упругую грудь. Потом, отбросив полотенце на стиральную машину, прильнул к левому соску губами и, обняв её одной рукой, другой стал искать и развязывать пояс халата.

Она тихонько застонала, погрузила пальцы своих рук в его волосы и потянула лицо к своему. Топчась по упавшему халату и слив свои губы с её губами, Андрей посадил Татьяну на полотенце и вошел в её влажный от утра и желания «домик». Татьяна ахнула, и они отдались страсти, раскачивая старенькую БАМовскую стиральную машину «Амгунь»…

…Татьяна спешила, она наскоро позавтракала вместе с мужем, и, сияя от счастья, представляла, как они вместе выйдут из дома и пройдутся по двору и улице. Она будет держать его под руку и прижиматься к нему, а он, поглаживая рукой её пальцы, будет улыбаться ей и здороваться с встречными знакомыми и не очень, гордясь, как всегда своей красавицей Танюшкой.

Она знала, что ему на работу к восьми, и они прекрасно успевали. Ей тоже надо было к восьми в промтоварный магазин, по пути в администрацию. Вчера Седенко постаралась распределить свой отряд по объектам поближе к месту жительства ревизоров-переписчиков, и Татьяне, вместе с одним налоговым инспектором достался именно этот магазин.

Ярославцев, видя сияющее лицо жены, благодарно и тепло улыбался ей, но мысли его уже почти полностью захватила работа. Он видел, как она спешит, чтобы успеть выйти вместе с ним, но ему вдруг стало как-то неловко от этого и от своего счастливого состояния здесь, за столом, с любимой женой. Только что, в шесть утра, город маршем покинули подразделения рабочих полков, где-то разлучались семьи, люди шли на внешние рубежи, как на фронт, пенсионеры и женщины, с оружием и без, стояли по дворам и улицам, охраняя комендантский порядок осаждённого города. И в это время они с женой, сияя счастьем, пройдут мимо всех этих людей, напряжённых и озабоченных, поголовно поднятых и обращённых его приказом в «государевых служащих», а значит зависящих теперь исключительно от его воли и от воли их командиров. Ведь приказ о всеобщей мобилизации лишал их свободы самим определять свои действия. Нет, это было, мягко говоря, нескромно. Ярославцев допил чай, глянул на часы, поднял глаза на свою Танюшу и сказал:

– Спасибо, я побежал, опаздываю, – и быстро прошёл в коридор.

Обувшись и надев легкую куртку, он, теперь уже чувствуя неловкость за своё решение перед женой, и оттого, злясь на себя, повернулся к ней. Татьяна стояла возле, скрестив руки у груди и глядя куда-то мимо него. На её лице застыла улыбка, но глаза были удивленно-грустные, Андрея обожгла жалость к жене, он обнял её, поцеловал в висок и сказал:

– Милая моя, любимая, прости, но так надо, – опять поцеловал, – ну пока до вечера, я пошёл, – и открыл дверь.

– Ладно, всё хорошо, вечером позвони, если задержишься, – Татьяна машинально говорила дежурные женские фразы.

– Позвоню, пока.

– Пока.

Дверь закрылась и разрыдавшаяся Татьяна только сейчас поняла, что она проводила мужа на Войну. Ещё вчера, когда она, вызванная директором банка, включилась в учётную работу в магазинах и ларьках, у неё, конечно же, было ощущение тревоги. Разговоры о беде, постигшей город, мысли о сыновьях и муже – всё это откладывалось в ней исподволь, однако, занятая работой по переписи продовольствия, потом заботой о том, как без газа накормить мальчишек и мужа, она ещё не осознавала, что рухнул весь привычный мир. Только сейчас Татьяна поняла, что муж её не просто ушёл на службу, как это происходило каждый день, а что он ушел в бой за выживание города, а исход этой битвы ещё не ясен, но другого пути нет.

Ей самой судьба определила место в этой войне, место рядового солдата тылового обеспечения войск, которыми командует её муж. И теперь уже сердцем ощутив это, Татьяна плакала от обиды на себя, что не так складно проводила мужа, от жалости к нему, к себе, к детям, к соседям и знакомым, ко всему городу, попавшему в переделку.

Проснулся Пётр, дети часто просыпаются, когда матери плохо.

– Мам, ты что, что случилось? – он вытаращил удивленные глаза, поскольку ни разу не видел рыдающую мать. Нет, она, конечно, плакала раз несколько, когда умирали близкие родственники, но так в голос никогда.

Он подошёл к матери, погладил её по плечу:

– Тебя кто обидел? А где папа?

Татьяна взяла себя в руки и, всё ещё всхлипывая, попросила сына:

– Полотенце подай, пожалуйста.

Пётр быстро принёс полотенце.

– Ничего, сынок, не случилось, – она прижала полотенце к лицу, – папа на работе, а это я так, сейчас пройдет.

– Нет, но кто-то обидел же, – неуверенно, но упрямо продолжал настаивать Петр, он вдруг ощутил себя мужчиной, готовым и желающим защищать эту женщину, свою мать. В нём вдруг загорелось светлое чувство главного, истинно мужского смысла своей жизни – защищать ЖЕНЩИНУ – и ему вовсе не хотелось терять это ощущение.

– Да нет же, – улыбнулась Татьяна и обняла сына, – защитник ты мой. Просто: «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону». Пойдем на кухню, я покажу, что вам с Вовкой кушать, а то я сейчас, тоже ухожу.

Ярославцев хмуро прошагал в высоком темпе от дома до администрации. Кипящая злость на себя, на Татьяну, на судьбу, на целый мир, медленно вытеснялась заботами наступающего дня. «Ну гады, держитесь!» – неизвестно кому угрожал он в пространство.

На ходу здороваясь со всеми, начиная от охраны и кончая молоденькой дежурной секретаршей в приёмной, Ярославцев влетел в кабинет и только тут окончательно взял себя в руки, постепенно остывая, садясь за свой стол. Вошла секретарь и положила ему на стол папку с бумагами:

– Начальник тыла просил подписать эти приказы.

– Где он сам?

– У себя в кабинете.

– Позовите его сюда.

– Хорошо, сейчас.

Ярославцев углубился в чтение рутинных приказов, определивших количество частей и организаций, их положение на территории города и внешнего вала, маршруты их снабжения продовольствием, количественный состав каждой части и организации. Когда вошёл Зенин, Ярославцев уже разобрался в смыслах каждого из них и подписывал, не вникая в подробности, которые уж, конечно, были доподлинно известны Зенину и его начальнику штаба, завизировавших эти приказы ещё в четыре часа утра.

– Здравия желаю, товарищ Председатель Совета обороны, – бодро доложил подтянутый и выбритый, несмотря на всего полтора часа сна, полковник.