Шарада

Когда Дина отлучилась в туалет, он пошел за ней. Он остановил ее и задал свой вопрос:

–Ты флиртуешь с ним?

–Флиртую? – Она явно не понимала, о чем шла речь. – С кем?

–Не делай такой вид. Я видел, как он постоянно возвращался к тебе, и вы шушукались, как влюбленная парочка.

Дина обомлела, а потом уверенно сказала:

–Я ни с кем не флиртовала, – и отвернулась в другую сторону.

–Ты теперь постоянно будешь сторониться меня на людях? – Кирилл придвинулся к ней вплотную. – Или тебя теперь просто интересуют другие?

–Кирилл, что происходит?

–Как раз это я и хотел у тебя узнать.

–Я вообще ничего не понимаю!..

Он перебил ее:

–Мы находимся под одной крышей, в одной комнате, и ты ни разу не подошла ко мне!..

–К чему ты клонишь?

–…Даже в сторону мою не смотрела!

–Невероятно!

–Только и делала, что улыбалась кому-то, кого впервые в жизни увидела!

–Я не знаю, о чем ты говоришь. Ты пьян. Я не узнаю тебя.

–Как легко ты все списала на опьянение!

–Не знаю, какая муха тебя укусила. Мне сказать нечего. Оправдываться за то, чего я не делала, я не собираюсь.

–Как скажешь!

Он отошел от нее с тем оскорбленным видом, в котором было слишком много гордости и ярости, скрытых за спокойным тоном, обещавшим только одно: на этом дискуссия не окончена – это была всего лишь прелюдия.

К Дине подошла подруга и обеспокоенно спросила, все ли в порядке.

–Не знаю! – Дина пожала плечами. – Конфликт на ровном месте!

Она услышала, как что-то разбилось, и посмотрела в ту сторону, откуда шел шум. Там был Кирилл, которого старались унять окружившие его парни. Он отталкивал их, закрывал лицо ладонями, громко протестовал и возмущался.

–Вот они, спектакли с боем посуды, – сказала Дина. – Это так по-мужски…

Потом Кирилл снова уснул. Ему снился Тим, который, словно выворачиваясь наизнанку, превращался в Айдына. Ему снилась музыка, и под нее он бежал, и хотел взлететь, но падал. Он поднимался, но затем не мог пошевелиться. Стоял истуканом, и огромная тень, возникающая позади него, поглощала его в себя, делала его своей частью. Он оказался в плену, один, в кромешной тьме. И здесь что-то было. Нечто живое. Нечеловеческое. Оно стремилось проникнуть в него. Желало питаться его силой. Хотело использовать его тело, как сосуд.

В своем сне Кирилл сопротивлялся этой силе…

Когда они снова остались наедине, наступило молчание. Они не разговаривали, не смотрели друг на друга, и не строили планов на новогоднюю ночь.

В последний момент Дина сказала:

–Думаю, лучше провести праздник со своими семьями. Я скучаю по своим родителям, и с удовольствием встречу Новый год с ними. Если ты не против.

Слышать это было больно. Он хотел сказать, что хочет всегда быть только с ней, вне зависимости от праздников или каких-то других важных дней. Но он вынужден был согласиться, ответив коротко:

–Без проблем.

А затем тактично добавил:

–Мои тоже заскучали без меня. Они будут рады, если я приеду к ним…

Дома его встретил гвалт родных и близких. В семье Кирилла родственные связи были на удивление сильны. Этот факт обычно ускользал в будничной суматохе, и возникал, в основном, когда отступала леность перед большим семейным праздником.

Кирилла встречали дяди и тети, пара ребятишек, которым он уже приходился дядей, мать, любовно его обнимающая, и отец, с крепким рукопожатием и таким же объятием.

Во всем этом Кирилл находил некоторую церемониальность, или даже театральную наигранность, – в обычные дни все вели себя более сдержанно.

Но, с другой стороны, ему импонировали подобные элементы семейственности. Лично для себя и своей семьи в будущем он желал того же самого.

Илья – старший брат Кирилла – обычно выделялся отдельным звеном во всем размашистом семейном древе. Он был себе на уме, холоден, и считал себя индивидуалистом, хотя таковым не являлся. Все это в нем одновременно притягивало и отталкивало. Кирилл не был исключением.

Внятный диалог у них был редкостью. Он случался, когда его меньше всего ожидаешь. Уникальность рождалась из воздуха, и становилась запоминающейся эпизодичностью.

–Не могу вспомнить, когда в последний раз большой праздник наводил на меня столько тоски, – говорил Кирилл. – Мне в голову лезет всякая чушь. Постоянно хочется спать. А когда просыпаюсь, такое чувство, словно я задыхаюсь. Или тону в собственном вопле, хотя и не кричу. Только громко и часто дышу.

Ему хотелось быть откровенным, и это был тот самый случай. Илья слушал его и не перебивал. Момент, когда старший терпим к младшему. Когда опыт одного человека не осуждает его отсутствие в другом.

–Дина меня терпит. Я замечаю это. После того, как мы с ней оказались в другой квартире, она немного, да изменилась. Словно стала отстраненнее… Вижу, это звучит глупо. Но теперь я вынужден присматриваться к ней. Ну, знаешь, с подозрением. С какой-то ревностью. Никогда между нами такого не было… Как думаешь, я надумываю?

Илья пожал плечами, но вслух сказал:

–Не исключено, что все так, как оно тебе видится.

Кирилл грустно вздохнул и добавил:

–Думаю, мне надо повеселиться сегодня.

–Это точно.

Но после того, как они вместе пропустили один shot, Кирилл продолжал говорить о себе, о своих переживаниях. Илья терпеливо сбивал градус драматизма, когда температура поднималась выше нужного.

Они шутили, чувствовали единение, и были спокойны.

Потом Кирилл вошел в поток веселого и приподнятого состояния, которое умело создавали его двоюродные сестры, способные украсить семейный пир бодрыми конкурсами и приятными сюрпризами.

Где-то в перерыве он улучил минутку, и созвонился с Диной. Голос у нее был счастливый (он сразу уловил эти нотки, кажется, еще до того момента, как она закончила свою первую длинную фразу), и от этого на душе сразу становилось легче и теплее. Он понял, что теперь может позволить себе расслабиться и плыть по течению. Хотя бы, этой ночью.

Когда он положил трубку, то вдруг почувствовал легкую свободу. Внутренне напряжение, которого так много было в последние дни, прошло.

Кирилл словно очнулся от продолжительной болезни.

В нем проснулось ощущение домашнего уюта. Неожиданно он вспомнил свое детство. Его приятные моменты. Мирное время.

Когда стрелки сошлись на двенадцати, и, по традиции, раздался бой курантов, – все кричали, дули в дудки, поздравляли друг друга с Новым годом, и были счастливы. Они вышли на улицу, и пускали салюты в небо. То же самое делали и соседи. Салютов было настолько много, что бесконечные серии взрывов сравнивали с канонадой. Они раздувались в огромные шары, и было в этом что-то знакомое. Словно дежа вю. Но только по отношению к будущему. К тому, что грядет… Или это уже было когда-то, но только должно было повториться снова.

Огромные шары в небе уничтожающие все вокруг себя своей ударной волной

Негде спрятаться от этого ужаса Нет убежища Никакого укрытия

И Кирилл

С маленьким мальчиком на руках Совсем малыш Пятилетка

Ребенок обнимает его Прижимается Кирилл как защитник Откуда-то он знает, что нужно спасти этого ребенка Уберечь его любой ценой Инстинкт ему подсказывает это

Потому что в мальчике мощь В этом маленьком человечке невероятная сила Разрушительная сила не поддающаяся контролю

Что-то в мальчике есть от него От Кирилла Что-то связывает их обоих

–Кирилл?

Это был чей-то голос, совсем рядом. Кажется, он принадлежал матери. Она стояла возле Кирилла, но почему-то он ее не видел. Он видел взрывы. Высоко в небе.

–Что с тобой? Все в порядке? Может, ты хочешь прилечь?

–Прости, – сказал Кирилл. – Я не пойму…

Он осекся.

Его обступила родня.

–Ты бледный, как простыня!

–Приляг!

–Отдохни!

И Кирилл подчинился. Кто-то помог ему вернуться обратно в дом, в тепло, и подсобил улечься в свою постель (по которой он в тайне всегда скучал).

–Спи, родной…

Мягкие материнские губы поцеловали его в щеку, руки поправили челку на лбу, а потом укрыли одеялом.

Все вокруг него было в тумане, и погружалось куда-то очень глубоко, в вечность, в тишину, в ничто. И где-то там, в этом черном безмолвии, Кирилл почувствовал надлом. Он увидел трещину, и не мог представить себе ее размеры, – она шла извилистой молнией без начала и конца. Это выглядело одновременно правильно и страшно…

«Еще одна тяжелая ночь», – подумал Кирилл после пробуждения.

Он не занимался ни физическим, ни умственным трудом. Он не решал сложных задач и не искал ответов на сложные вопросы. Он просто спал. Привычно было бы считать, что после крепкого сна должен появиться хотя бы какой-то прилив сил. Но не наоборот.

Но каким-то образом правила игры незаметно поменялись, и Кирилл не знал, как на это реагировать.

Стрелки на часах говорили о том, что он проспал почти двенадцать часов.

Ему подумалось, что, возможно, все дело в продолжительном сне. Чтобы выспаться, ему обычно хватало семи или восьми часов, не больше. Однажды дело дошло до десяти часов, но бодрости от этого не прибавилось.

С трудом он поднялся с постели. Тело ныло, и трудно было шевелиться.

Вся его родня уже давно проснулась и по частям разъезжалась по домам. Он последовал их примеру.

По пути на автобусную остановку он вдруг ощутил, как заметно поменялось его восприятие. Прежде всего оно было связано с чувством времени, которое теперь не просто шло своим привычным чередом, отсчитывая секунды или минуты; оно разлилось в сознании, и вокруг него; оно было в воздухе, повсюду, и не имело теперь никакого отношения к тому, как день сменял ночь, или как числа менялись на календаре.

Время было всегда, само в себе, еще до того, как его назвали «временем». Оно заполняло пустоту.

Кирилл теперь смотрел сквозь дома и тротуары между ними, он отвлекся от техногенного шума, он стал частью того, чего он обычно не замечал. Он оказался в безопасности.

Время не приносило вреда. Оно обволакивало, и существовало при этом отдельно, словно бесконечная сила, дающая дыхание жизни.

В автобусе Кирилл думал о том, как он вернется домой, к Дине, и как ему станет хорошо рядом с ней, в этом его новом состоянии. Как он обнимет ее, и снова почувствует себя освобожденным, – от дурных мыслей, от повседневности.

Но Дине было не до любовей.

–Все в порядке? – спросил Кирилл.

Ему показалось, что внутри она была холодной, как огромная льдина.

–Да, – коротко ответила она. – Я повстречала школьных подруг, пока была дома. Мы договорились сегодня собраться и провести вместе время.

–Я пойду с тобой.

–У нас будет женская компания. Никаких мужчин.

Она сдержанно улыбнулась.

–Что-то вроде новогоднего девичника? – спросил Кирилл.

–Мы будем пить много чая, есть тортики, а потом думать о том, как сбросить калории. Это не девичник.

Кирилл кивнул. Ему не составляло труда позвонить Айдыну, или кому-нибудь еще, и также развеяться за беседой, за бутылкой пива, или игровой приставкой.

В тот момент он еще не знал, что проведет весь день в одиночестве, в домашней тишине, на пару с крепким напитком. Что выпьет он всю бутылку, даже не моргнув глазом.

Он нашел початый виски, когда Дина уже ушла, и налил себе немного. Включил онлайн старый фильм, который давно хотел посмотреть, но не смог сосредоточиться на повествовании. В тот момент, когда спиртное дало в голову, и мысли зашли на территорию сексуальных фантазий, его рука залезла в трусы, и занялась тем, что эрегировало полчаса к ряду. Кончив дело, он повторил снова. Одного раза оказалось мало.

Уже после, сидя в тишине, опустошенный и пьяный, он вспоминал свое подростковое буйство страстного желания самоудовлетворяться. Он находил удобные видео или фото в социальных сетях, и рука делала все, как надо.

К своему удивлению, он вынужден был признать, что это же внутренне стремление в нем проснулось снова (он не замечал этого, и не придавал этому особого значения). Непонятно, почему, и для чего, в отсутствии Дины он запирался в спальне (а лучше в ванне, как пяток лет назад), и совершал этот тайный, почти порочный, процесс, обрамленный творческой линией, со своим телом.

В памяти всплывали детские шутки, как от этого на руках растут волосы, и что в конечном итоге настигала слепота и отсыхали конечности; а теперь он рефлекторно осматривал свои кисти и руки, и отмечал, на сколько много на них стало волос, – он взрослел, и тело его менялось, покрывалось растительностью, как и тело его отца, его деда, и его прадеда. Он превращался в мужчину, и ощущал это всем своим телом.

В такие моменты время словно становилось плотнее, пространство наполнялось образами, поделенными на забытые-прошлые и представляемые-будущие, на реальные и выдуманные.

В тишине, после взрывного финала, наедине с самим собой, где обширное пространство занимало минимальное количество мебели, где пустовал интерьер, было одиноко, и даже как-то фальшиво, – что-то здесь было недоделано, недообжито. Даже если эти апартаменты принадлежали какому-то холостяку (и пусть он жил в них крайне редко), Кириллу он представлялся фантомом, тенью человеческой фигуры, и чуть ли не цифровым устройством.

Зимними днями здесь было тускло, холодно и уныло. Продолжать жить таким образом выглядело делом зряшным. Но говорить об этом с Диной Кирилл не имел ни малейшего желания.

Он встречал с радостью очередной учебный семестр. Через несколько дней должна была снова начаться работа – ночная смена ждала его, а он, к своему удивлению, ждал ее.

Находится в молчаливом союзе со своей девушкой, в квартире, где было не совсем уютно, – все это Кириллу страшно опостылело. Он был рад вырваться на свободу под любым поводом. Учеба была большим и важным подспорьем.

Но и здесь его он не мог убежать от самого себя, от того, что стало новой частью него самого.

На семинаре, один из сокурсников, очкарик-интроверт, склонный к меланхолии, делал доклад по химическим и нехимическим зависимостям (Кирилл уже четвертый год работал в рамках алкогольной зависимости, и не ему было рассказывать о том, что такое химическая зависимость, и что в ней было такого скрытого, чего не знает обычный человек или алкоголик).

Но когда речь зашла о нехимических зависимостях – зависимости от азартных игр, интернета, пищи, секса, – при последнем слове в этом перечне Кирилл вынужден был оживиться, не сильно этого демонстрируя.

Доклад по части сексуальной нетерпимости оказался для Кирилла очень интересен. Он даже не обратил внимания, как атмосфера стеснительности среди молодых людей, находящихся в аудитории, начинала набирать температуру.

Любознательный студент всезнайка, сидящий, как правило, за первой партой (единственный из всех присутствующих молодых людей, кто не почувствовал в затронутой теме ни капли стеснения или стыда) поднял вопрос о том, можно ли регулярную мастурбацию отнести к сексуальной зависимости.

Настала очередь затушеваться и студенту-докладчику. Он переглянулся с преподавателем, на месте которого была Нелли, и, не дожидаясь ее реакции, ответил:

–Прежде всего, стоит сказать, что ананизм – это не секс.

–Верно подмечено! – сказала Нелли.

–Сексуальная зависимость и зависимость от мастурбации – вещи, все-таки, разные. Возможно, в их основе лежат различные факторы и предпосылки. Но, желание сохранить компульсивность присутствует в обоих случаях, пусть и в разной степени.

–Факторы? – не унимался студент с передней парты.

–Обычно это злость на родителей…

–Спасибо, дорогой, – прервала докладчика Нелли. – Думаю, мы получили исчерпывающую информацию, и можно уже остановиться. Иначе стены нашей аудитории воспламеняться от этих стесняющихся красных щечек.

Кирилл словно очнулся ото сна, и оглянулся по сторонам. Действительно, почти все уже не знали, куда деть себя во время такого откровенного разговора, и даже когда доклад прервался, в воздухе до сих пор висела львиная доля напряжения и стыда.

Кирилл не заметил всего этого. Оно прошло мимо него временем и информацией.

Слова его сокурсника отзывались эхом: обычно это злость на родителей…

К отцу и матери Кирилл не испытывал всепоглощающей любви, как это часто и у многих бывает. Но и какой-то особенной злости или ненависти – это уж совсем черный оттенок эмоций, ему не свойственный.

Факт заключался в том, что когда он думал о своей семье, о том образе жизни, какой из нее выходил, – действительно, мысли о сексе с любимой помогали ему как ничто больше. В ситуациях острых семейных неурядиц момент оргазма был самым сладким. Немудрено, что его братик тоже так улетает по сексу, только в его случае партнерш было много. Все же, они братья, как-никак…

Предаваясь постоянным размышлениям, неожиданно он ощущал на своем затылке чье-то дыхание, – позади него кто-то был, – и, по обыкновению, он был уверен, что это была Дина. Он оглядывался, но никого рядом с ним не было.

Ему думалось, что его окружают призраки. Все пространство вокруг него было нашпиговано духами. Так он думал. От этого он нервничал еще больше, и многократные оргазмы помогали в каком-то плане ему с этим справляться. Так как он не мог говорить об этом вслух.

Он не говорил об этом с Диной; или о чем-либо еще, что казалось ему важным. Она прекратила свои привычные расспросы, и, то было весьма странно, но женский терроризм как будто закончился. В таком молчании феминизм жил в гармонии с шовинизмом.

Проблема была в том, что это было весьма непривычно. И даже скучно.

Все же, какой-то вид коммуникации между ними происходил, и весьма успешно. Помогал им в этом секс. Обоих такой расклад вполне устраивал.

Они продолжали заниматься этим во всех подходящих местах в квартире, заранее ничего не планируя, предаваясь страстной спонтанности.

Чаще всего это происходило в той же кровати, где они спали, в постели под навесом зеркального потолка.

Теперь, после финала, она стала его покидать, чтобы посетить ванную комнату. Молча и непринужденно. Будто такая привычка была у нее всегда.

По начала Кириллу это не нравилось, но он ничего не говорил, при этом постоянно чувствуя себя использованной-сучкой. Но однажды он все-таки прервал ее очередной «побег-после-оргазма», удержал ее за руку, и ровным голосом сказал ей остаться. Когда она воззрилась на него, как на чужого мужчину, который лезет ей в трусы, он добавил:

–Полежи рядом со мной.

–В чем дело? – спросила она, и тут же одарила его своей обычной улыбкой. – Прости, мне нужно в ванну.

–Зачем?

–Новая привычка. Мне очень хочется в душ. Мы можем поваляться вместе уже после.

Он был не против, но «уже-после» обычно никогда не наступало. Он оставался в постели один, наедине со своим отражением в потолке: на фоне смятой простыни и сплющенных подушек.

–Дина, что происходит? – спросил он.

Вопрос вырвался сам по себе. Он вертелся у него в мыслях, на языке, но он никогда не планировал произносить его вслух.

–О чем ты? – переспросила она.

–О нас с тобой, – сказал Кирилл. – Что-то происходит между нами.

–Наверное, я сейчас не совсем понимаю тебя. Я что-то упустила?..

Кирилл сконфузился, качая головой, и тем самым отпуская Дину на все четыре стороны.

«Пусть хоть заночует в ванне, – подумал он. – Мне плевать!»

Хотя ее ровная реакция заставила его задаться вопросом. Возможно, что между ними действительно все, как и всегда; попросту они перешли в новую фазу отношений, когда одному партнеру требуется немного больше личного пространства (на удивление, в их паре таким человеком оказалась женщина; когда как желание временного отдаления обычно происходит у мужчин; или это всего лишь глупые гендерные стереотипы?; в любом случае, Дина всегда была независима, и Кириллу это было известно).

Возможно, это самое что-то, на котором Кирилл прямо, но тактично, поставил акцент, на самом деле происходит не между ними, а только с ним.

По существу, так оно и было. Это у него изменилось восприятие, это с ним стали случаться тревожные сны, и это он придавался частому рукоблудию, что, как он уже знал по своему опыту, тоже прибавляла некоторой доли невротичности.

Выходило так, что его беспокойства были личными, и он скрывал их на столько, что Дина даже этого не замечала, – продолжала заниматься учебой, общением с родными и подругами, оставляя и для своего парня достаточно времени даже просто для удовлетворения базовых потребностей. Такого между ними никогда не было, чтобы общение сводилось к минимуму, а секс разросся до максимума. Но, видимо, для этого настал момент.

Кириллу ничего не оставалось, кроме как справиться со своим новым состоянием. Ну, или, по крайней мере, он намерился поменьше мастурбировать (хотя это казалось невозможным, и потому выглядело странным; его хватало на одиночное раздолье и на парный марафон, который частенько растягивался на часы…).

Как-то раз ему даже показалось, что его новое состояние отходит, отдаляется, остается где-то на периферии.

Это был самообман.

В один из моментов их дневного соития комната вдруг как-то потемнела (Кириллу на секунду подумалось, что пелена покрывала его глаза, что он терял сознание; но нет, это было не так; тьма сгущалась вокруг, облепляла стены, окно, и стоны его возлюбленной стали словно отдаваться эхом, и было в них что-то сексуальное и пугающее одновременно), и в дальнем углу, около двустворчатого шкафа, появился Тим. Он безучастно следил за их страстью, или же он смотрел на Кирилла, и, как будто сразу, мимо них обоих. Потом пространство вокруг вдруг стало заполняться тенями, посторонними голосами, и Кирилл понимал, что слышит и видит все это только он один. При этом он ощущал в себе невероятный прилив мужской силы, который не давал ему остановиться, как бы ему не было страшно, что бы он не видел или не слышал вокруг себя. Что-то заставляло его продолжать двигаться, с еще большим усердием и страстью.

Вокруг были голоса его друзей и знакомых, которые предупреждали его о чем-то важном, о какой-то опасности. Но это было похоже на слабый, с помехами, радиосигнал. Отчетливость слов пропадала, и все сливалось в неразборчивый поток слов, фраз и предложений. Предупреждение о скрытой опасности оставалось нерасшифрованным.

Потом Кирилл увидел себя. Так точно: самого себя, со стороны. Тот, другой Кирилл, стоял в дверном проеме, с измученным лицом, с кровавыми порезами, в порванной одежде, и каким-то неживым застывшим взглядом. А позади него – увиденное было ужасающим – стояло мертвенно-бледное нечто, с огромными демоническими крыльями за спиной; оно рычало, и протягивало к двойнику Кирилла свои костлявые когтистые лапы.

Кирилл закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса. И вдруг отчетливо услышал, как говорил Тим – это был голос, в абсолютной тишине, заполнившей воздух мягким облаком.

–Все дело в стенах… – сказал он.

Тут он почувствовал, как тепло разлилось по всему его телу, прошлось легкой судорогой, и ему не хотелось открывать глаз, хотелось просто уснуть, надолго, и не видеть снов, не видеть ничего.

–Ты все? – спросила у него Дина.

Он молча кивнул.

–Тогда я в ванну.

Она освободилась от его объятий, спрыгнула с постели, громко топнув ногой по полу, и покинула комнату, чтобы принять душ.

Кирилл снова остался наедине со своим отражением. Он огляделся вокруг: это была все та же комната, все те же стены, и свет был тот же, яркий, дневной…

Ему казалось, что он попал в чей-то дурной сон. Ирреального становилось слишком много. Окружающий мир путался с его личными видениями, чувствами и домыслами, смыслы которых были неясны.

«Безумие невозможно осмыслить, – думал Кирилл. – Это пустое занятие…»

«Неужели я схожу с ума? Этого не может быть…»

Наступил праздник для верующих, и в семье Дины такие дни, время от времени, но отмечались. Это был не лишний повод для семейного обеда, с родственниками, с их новыми женихами и невестами, – людьми, которые вот-вот должны были войти в фамилию, стать ее частью.

Кирилл оказался в числе приглашенных. Он заметно волновался, особенно перед выходом, его даже немного трясло, и он никак не мог успокоиться. Дина остановила его возле дверей, поправила воротник его рубашки, смахнула ворсинки с пиджака, и, словно водрузив вишенку на вершину торта, наградила Кирилла любовным взглядом.

Этот момент взбодрил молодого человека, и поэтому он позволил себе расслабиться.

Они одели теплую верхнюю одежду, спустились вниз, вышли из подъезда и посадили себя в такси, на заднее сиденье.

Поездка сопровождалась молчаливым благоговением перед религиозной неясностью – общий момент в душах атеиста и агностика, какими были Дина и Кирилл.

В какой-то момент она взяла его за руку. Он перестал смотреть в окно, повернулся к ней, и увидел все тот же взгляд, в котором было много добра. От этого в нем сразу проснулась та легкость, которая появилась в нем с первого дня их знакомства. Он не замечал за собой этих эмоций. Хоть они и были, но они никогда не казались ему такими важными, как это было сейчас.