Радио Хоспис

* * *

Югира отправился на встречу со «связями» Полынера, Спайкер обнаружил в холле офиса шерифа довоенный пинбол «Тринадцать монстров» и исчез для всего мира, превратившись в пневматическую запчасть. Оставшись в одиночестве, Стас побродил по коридору, разглядывая черно-белые фотографии разыскиваемых преступников на одной стене и цветные фотографии сотрудников местного управления на другой. Выпил чашку кофе, полистал буклет киноновинок «Палладиум». Единственным живым человеком в офисе (если не считать Ника с глазами зомби) был сам молчаливый шериф, который дремал, закинув ноги на стол и надвинув на глаза шляпу. Тишину нарушали лишь редкие всхрапывания и частые щелчки пинбольных слотов. Через четверть часа Стас почувствовал, как на него начала наваливаться дремотная апатия типа той, что была изгнана утром горьким отваром Югиры. Он торопливо прошагал через длинный коридор и вышел на улицу.

Время неукротимо убегало в сторону вечерних сумерек, хотя сами они еще даже не намекали на собственное существование. Так бывает только летом и только в этих широтах, когда день длится невероятно долго, а ночь скоротечна, как жизнь насекомого. Только здесь, выйдя на улицу в светлый день, можно явственно ощутить приближение вечера. Стас никогда не формулировал для себя причин подобной реакции, просто принял ее как факт. Это была чужая для него территория, но он вынужден был здесь проживать, потому что его родина наполовину осталась за Стеной Периферии, а наполовину вымерла и оборотилась к миру выбитыми стеклами окон и пустыми дверными провалами. А проживая здесь, он вынужден был принимать и новые условия. По сути, ему повезло. Когда спала лихорадка первых послевоенных лет и перенаселение стало самой насущной проблемой, тогдашнее временное правительство составило на базе разностной машины тест на пригодность к проживанию в зоне контроля. Стас набрал средний балл, а это значило, что он имел право на проживание как в Третьем, так и во Втором Периметре.

А многим и теперь приходится существовать под постоянной угрозой прорыва Стены в непосредственной близости от опустевшей Периферии. К примеру, одной хозяйке бара, чье имя Стас так и не узнал. Да, там были квартиры с несколькими комнатами и даже собственные дома. Но жизнь в вечном страхе и ожидании – кому такое пожелаешь? К тому же ни о какой серьезной карьере в Третьем Периметре можно было и не думать. Разве что дорасти до управляющего сырьевыми разработками или складами. Но чаще шли по военной линии: военных кормило и одевало государство. Поэтому парни типа Ника и пересдавали раз за разом тесты (а пересдачи были платными и стоили немалых денег), надеясь вырваться во Второй Периметр и, как того требовал закон, в течение нескольких месяцев найти место проживания и работу. В противном случае депортация и очередные попытки пересдачи.

Стас потянулся и отчаянно зевнул. Спать хотелось невероятно. И курить. С первым сделать ничего было нельзя, так что Стас выбил сигарету из пачки и нащупал во внутреннем кармане пиджака коробок спичек. Прикурил, глубоко затянулся, огляделся.

Город казался вымершим, хотя на самом деле бо?льшая часть населения трудилась на одном из двух заводов, вокруг которых еще до войны и вырос Мессельтресс. Собственно, заводы «Мессель» и «Ван Тресс» дали городу название. Больше тут делать было нечего, разве что трудиться на муниципальных должностях, что, разумеется, оплачивалось на порядок хуже.

Высотные здания, окружавшие единственный двухэтажный дом в Мессельтрессе – офис шерифа, закрывали вид на неохватные заводские трубы, но ленивый теплый ветер временами доносил неприятный запах промышленной гари. Даже не ветер, а так, сквозняк…

Стас вдруг ощутил себя на дне гигантской воронки, ощутил себя в безопасности. Это чувство было из тех времен, когда во время артобстрелов или бомбардировок какое-то суррогатное чувство защищенности давали только старые воронки от снарядов. Говорили, что в одну и ту же воронку бомба дважды не попадает. Вообще-то они попадали и дважды, и трижды. Но об этом не говорили.

Дома, расширившиеся (за счет внешних несущих конструкций) едва ли не в три-четыре раза после войны (причина все та же – перенаселение), обступали маленькую площадь, словно каменные гиганты, запертые в клетках. Или атланты, упирающиеся в пронзительно яркое, почти белое небо серыми угловатыми плечами. Стой они чуть ближе друг к другу, и, наверное, можно было бы со дна этого рукотворного колодца увидеть звезды. Прямо посреди дня.

Стас понимал, что эти высотки – всего лишь человеческие муравейники. Может быть, они чуть лучше остальных домов в этом бедном индустриальном городке: все же центр. Но это ничего не меняло. Квартиры были однокомнатные, в них селились семьи, невзирая на количество членов, иногда по пять-шесть человек. Может, в этих домах было лучше, к примеру, удобства были в каждой квартире, а не на этаже, как в некоторых домах городской окраины, но все равно это не шло ни в какое сравнение с тем, что он помнил из довоенных времен… Разумеется, в Первом Периметре дела обстояли иначе, но это как раз соответствовало тому, что Стас помнил о жизни до войны. Кроме того, в лучших условиях жили ученые, интеллектуалы и ведущие специалисты в различных областях социальной сферы, обитающие в столице. Это, наверное, было правильно, но именно за это «умников» не любили.

Единственным украшением площади был странный монумент: на покатой бетонной глыбе был установлен старый, довоенный танк. Округлая башня, слишком высокая база – все это было совершенно не похоже на «Шерманы», к которым Стас привык за время войны.

Стас медленно спустился по ступеням на тротуар.

С железным стоном несмазанных петель раскрылись ворота автопарка офиса шерифа. По сути, это был всего лишь задний двор особняка, но в нем легко умещались четыре машины. На площадь, выбивая сигарету из мятой пачки, вышел парень в рабочей спецовке. Кепи на его голове сидело козырьком назад, лицо было испачкано мазутом, а высокие военные ботинки были без шнурков и воодушевленно болтали языками при каждом шаге.

– Огонька не найдется? – обратился парень к Стасу.

– Найдется.

Парень принял у Стаса спички и прикурил.

– Из города?

– Да. Совместное расследование.

– Наверное, по поводу того жмурика, которого завалил снайпер. – Парень вытер руку о штанину и протянул ее Стасу. – Арчи. Местный водила.

– Стас. Тоже до прошлого года был водилой. Сдал экзамены на младшего детектива. У меня приятеля, кстати, Арчи зовут.

– Вообще-то у меня это просто сокращение от Аркадий. Я русский. Сразу после войны, до всех этих тестов, здесь было русское поселение. Теперь только я и еще одна девчонка остались. Остальные в основном в Третьем Периметре, на Стене. Ну и почти половина «умников» в Первом Периметре – отсюда и из других русских поселений. Такая нация, – парень невесело усмехнулся, – либо все, либо ничего.

– Знакомая картина, – кивнул Стас. – Мой приемный отец был русским. Ты, кстати, не в курсе, что это за машина? – Он кивнул на танк и вопросительно уставился на Арчи-Аркадия.

– Это «Т-34», парень, легендарный русский танк. Проблема в том, что воевать на такой штуке только русские и могли. Ну, знаешь, никакого комфорта, механика летит постоянно. Но… Если в нужном месте ударить молотком, можно выводить на любую дугу, и он надерет задницу всем «Фердинандам» и «Шерманам». Это не в смысле, что я расист. Просто никто, кроме русских, не знал, куда именно нужно бить молотком.

Парень заразительно засмеялся, и Стас с удовольствием его поддержал.

– Ладно, спасибо за огонь. Пойду разбираться со своим «Хорьхом». Утомил глохнуть.

– Проверь карбюратор, – посоветовал Стас, – у меня тоже был «Хорьх» поначалу, пока «Фольксвагены» не завезли.

Когда Арчи скрылся за железными воротами, Стас уселся на ступени офиса и посмотрел вверх. Звезд видно не было. Стас закрыл глаза и позволил себе задремать. Было тихо и почти хорошо.

* * *

– Не спи, солдат, дембель проспишь!

Стас открыл глаза и обнаружил перед собственным лицом нестираемую улыбку Спайкера.

– Югира с Полынером вернулись. У нас есть имя, приятель!

– Какое имя? – не понял спросонья Стас.

– Имя жмурика, какое же еще, – усмехнулся Спайкер. – Пошли к шерифу, он как раз кофе разливает. Тебе, если ты не в курсе, не повредило бы.

– Это точно, – согласился Стас и со стоном поднялся на ноги. Голова была тяжелой, как колокол, и при каждом движении пыталась так же гудеть.

– Долго я спал?

– Больше двух часов…

По всей видимости, шериф провел время так же, поскольку вид имел опухший и недовольный. Зато аромат свежесваренного кофе, витавший в кабинете шерифа, бодрил сам по себе и намекал на еще большую бодрость, сокрытую в пластиковом стакане.

– Этот кофе, – задумчиво проговорил Югира, не оглядываясь на вошедших подчиненных, – вызывает у меня острое желание перевестись к вам в офис, шериф. К сожалению, мне придется перейти под юрисдикцию вражеского управления.

Хозяин офиса скупо улыбнулся и пожал плечами. Сидящий в углу Полынер пожал плечами не улыбаясь. Стас удивленно уставился на коллегу. Вместо обычного костюма цвета сильно разбавленного какао на нем сегодня были узкие подвернутые джинсы и джинсовая же рубашка с обрезанными рукавами. Благодаря последнему становилось очевидным, что видимая одутловатость Полынера – миф, по крайней мере, это точно касалось рельефной мускулатуры на руках. Там же, к еще большему удивлению, Стас обнаружил татуировку в виде закинувшей руки пинап-девицы. Завершал парадоксальность картины густо набриолиненный кок вместо обычного, слегка приглаженного бардака на голове.

– Полынер, ты подался в рокабиллы? – тихо проговорил Стас, подсаживаясь к коллеге.

– Служебная необходимость, – бесцветным голосом пояснил тот. – Если хочешь, пей мой кофе. В меня уже не лезет.

– Итак, господа детективы, подобьем.

Югира отставил в сторону пустой стакан и обратился к подчиненным:

– Пробив по номерам на закладной, выданной нам… знакомыми Полынера, мы выяснили, что убитого звали Стив Картрайт, он работник общей канализационной службы. Что нам пока ничего не дает, но в Управлении уже роют. Машину он свою проиграл в карты, причем имеется, как я уже сказал, закладная, так что тут не подкопаешься. Я уверен, что парня перед этим подпоили, но не вижу смысла с этим возиться. Тем более что машину уже перепродали. К сожалению, близких родственников у погибшего нет, за исключением приемной дочери, Алисы Картрайт, которая проживает в городе. Соседка утверждает, что дочь убитого работает официанткой на экскурсионном пароходе «Черкес». Завтра он возвращается, и ты, Станислав, его встретишь. Твоя задача вытрясти из этой Алисы Картрайт по максимуму. Вечером возьми в Управлении ордер на обыск квартиры на тот случай, если девчонка заартачится. Кстати, для информации: у нее был привод за нанесение телесных повреждений, так что будь осторожен. На самом деле она не виновата, кто-то там пытался залезть к ней под юбку и получил бутылкой. Но если нужно будет надавить – используй. Если закончишь более-менее рано, заскочи к… своим «связям». Поспрашивай там.

Стас коротко кивнул.

– Спайкер! Утром садишься на телефон и обзваниваешь все частные авиаэскадрильи. Твоя задача выяснить, чьи самолеты в момент убийства были в районе Сарая. А мы с Полынером отправимся в парк дирижаблей, выясним про них. Всем все ясно? Прощайтесь с хозяином, и выезжаем.

Стас торопливо, в три больших глотка, допил кофе. Когда еще придется побывать в мессельтресском офисе…

* * *

«В рабочий полдень, мученички! Я, черт побери, не слышу стука ваших сердец и нет-нет да и задаюсь вопросом: „А есть ли еще жизнь по ту сторону динамика?“ Жизнь-жистенка-жестянка. В последнее время я начинаю ненавидеть филологию и в целом ощущаю некий упадок духа. Вот вам самый очевидный прогноз погоды – завтра будет еще хуже. Звучит, не так красиво, как у метеорологов, но суть передает точнее. Порывы ветра будут меньше, небо будет еще безоблачней, а температура воздуха еще выше. Ох, не к добру эта мертвая тишина, грядет что-то, уважаемые, грядет. Как говорил какой-то там классик: „А что это за шаги какие-то на лестнице? А это нас арестовывать идут…“ Поставлю-ка я вам печальную композицию группы „The Prophets“ – „Everybody’s got a dance“… А сам я прощаюсь с вами до, если повезет, завтра. Спите чутко, родные мои. Прислушивайтесь к шагам…»

Город вырастал навстречу тяжелым массивом многоэтажной стены окраинных небоскребов, перечеркнутой хрупкими, при взгляде издали, фермами внешних несущих конструкций. Абсолютно лысое небо сбрасывало вниз последние крохи света, уже подпорченные плесенью вечерней синевы и нескончаемым жаром, идущим от асфальта, от бетона, от металла, ото всего. Мелькнул в жарком мареве рекламный столб над развязкой. Округлые буквы «Кока-колы» таранили сумерки во всем своем величии, самодельные плакаты воинствующих амишей были бесследно удалены.