Сердце Дьявола 2

Как только на школьном дворе вновь воцарилась тишина, я в шутку предложил друзьям остаться в баке до утра. Но Бельмондо сказал, что беспокоится за Веронику и сына: в милиции знают его домашний адрес.

– И этот голос меня достает… – добавил он. – Если бы я сам не видел эту тварь мертвой, да еще с выбитым пулей затылком, то клянусь, наложил бы в штаны. Нет, надо ехать домой…

* * *

На этот раз релаксатор преподнес Трахтенну красотку вон Мархен из популярной на Марии мыльной оперы. Вся покрытая ярко-лиловой осциллирующей слизью, она погрузилась к нему, лежавшему в высокочастотном трансформном бассейне и, мелко дребезжа сухоткой, принялась самозабвенно разминать гейрами его верховые кручмы. Когда они в экстазе съежились, страстная Мархен обхватила купольную шишку партнера влажной менелой и медленно, очень медленно вывернулась на партнера. Трахтенн затрепетал, чувствуя, как в нем скапливаются положительные заряды… А в ней – отрицательные, такие чувствительно-колкие, такие многообещающие… "Главное – раньше времени не загреметь под дзынзары, – думал он, напрягшись от предвкушения разряда, обещавшего быть восхитительно мощным. – Дотерплю сегодня до 220 вентов… Дотерплю! Дотерплю!!!"

Ему не удалось дожать кайформу до 220 вентов. На 216 венте разряд совокупления начался самопроизвольно. И мгновенно все вокруг потонуло в невообразимом сиянии высокотемпературной плазмы. Каждый брелок Трахтенна сладостно взорвался пурпурными вулканами, выплеснувшими в мантию Мархен миллионы быстрых пионов…

Вывалившись из релаксатора, Трахтенн обнаружил, что до сеанса связи с Марией остается достаточно времени, и он сможет еще часик-другой провести с манолией. И опять полез в машину.

…Манолии отличались от ксеноток по всем статьям. Происходили они с Марго, ближайшей к Марии обитаемой планеты, и представляли собой весьма странные существа, состоявшие из высокоорганизованного газово-жидкостного облака. Эти бесполые создания, в сущности, питались ксенотами, поглощая из них жизненно необходимые вещества, и, прежде всего, пионы.

Перед тем, как приступить к еде, манолия окутывала ксенота или ксенотку своим газово-жидкостным телом. Это "домогательство" выглядело чарующе, как со стороны объекта нападения, так и со стороны случайного наблюдателя – манолия, невидимая в невозбужденном состоянии, постепенно возникала вокруг жертвы в виде многоцветного пульсирующего гало. Процесс окутывания сопровождался нежной мелодичной музыкой, ввергавший продукт питания в состояние прострации.

Когда жертва переставала двигаться, манолия вводила в ее тело сложные по составу вещества, которые очень тонко и в определенной последовательности воздействовали на нервную систему и органы чувств ксенота (примерно так же, как пальцы виртуоза воздействуют на клавиши фортепиано). И лишь когда жертва ввергалась в состояние чувственного экстаза, совершеннейшего комплексного экстаза, в котором принимали участие и слух, и осязание, и обоняние, и зрение, и вкус, и все эмоции и состояния (радость, страх, счастье), манолия принималась высасывать из партнера необходимые ей питательные вещества. Стоит ли говорить, что после всего этого ксеноты некоторое время чувствовали себя опустошенными?

3. Всех вырезали. – В бездне отчаяния. – Бельмондо предлагает план.

Дверь квартиры Бориса мы нашли открытой. В прихожей лежал Павел Петрович с разбитым черепом. В гостиной истекала кровью Вероника, зарезанная ударом в сердце. Диану Львовну убили на кухне. В детской, в кроватке под измятой подушкой лежал шестимесячный Вадим.

Увидев окоченевшего сына, Бельмондо потерял сознание. Бледный Баламут поручил его мне и помчался домой.

Отчаявшись привести Бориса в чувство, я решил позвонить в милицию и скорую помощь. Домашний телефон, конечно же, был разбит, и мне пришлось идти к соседям. Открыли мне этажом выше. Дозвонившись, я вышел на лестничную площадку и услышал от дверей Бориса голос, говоривший, видимо, в мобильник:

– …выперли его из дома, а он поволновался пару дней, и всех порезал…

Я затаился. Голос был знакомый, у мусорного бака он ответил вопросу Худосокова. Через некоторое время из квартиры вывели Бориса, я понял это, услышав его монотонное безумное бормотанье: "Всех убили, всех…"

Глубоко вдохнув, я ринулся вниз, столкнул говорившего по телефону на пол, каким-то чудом выбил пистолет из рук человека со знакомым голосом, первым до него дотянулся и начал стрелять.

Спустя три секунды все было кончено, и лишь тогда я увидел Бориса. Он сидел под мусоропроводом и беззвучно плакал. Решив тащить его на закорках, я подошел к нему и попытался поднять на ноги. Но сделать этого не смог – с нижней лестничной площадки к нам понеслись пули.

Стреляли плохо. Очень плохо. Две пули пробили над моей головой асбоцементную трубу мусоропровода, третья тронула правую голень Бориса. Куда точнее легла пуля, выпущенная мною. Она попала в сердце стрелявшего. Я двинулся к нему, чтобы добить выстрелом в голову, но тотчас сделать это не сумел.

Не сумел, потому, что превратился в объятый ужасом камень – у моих ног лежал ни кто иной, как Ленчик Худосоков!

Вывел меня из ступора истеричный мужской голос, раздавшийся из-за дверей ближайшей квартиры: "Это милиция!? Это милиция? Приезжайте немедленно! У нас в подъезде стреляют! Вы понимаете – у нас стреляют!!!"

"Стреляют, так стреляют", – подумал я и начал жать курок.

…Первая пуля вошла в левый глаз Худосокова, вторая – в правый, третья – в рот, четвертая – в нос. От последней голова его раскололась. Поморщившись, я засунул пистолет за пояс, бросился к Борису, схватил его в охапку и побежал вниз.

Бельмондо пришел в себя в слесарной мастерской: напуганный моим "макаром" мастер поранил его резаком. Расплатившись, мы поехали на квартиру к Баламуту.

У Николая тоже всех убили – и Софию, и сына Александра, и тещу. Мы нашли его стоящим на коленях над телом жены, кое-как привели в чувство и увели прочь.

* * *

Ехать ко мне было опасно, и я позвонил матери своей старинной подружки. С Татьяной (так ее звали) я познакомился в спальном мешке в первой своей аспирантской экспедиции. Несколько лет назад она вышла замуж за француза, огорченного эмансипацией соотечественниц, переехала к нему, но, будучи весьма осторожной дамой, российские свои метры не продала.

За пятьдесят долларов мать Татьяны разрешила нам пожить пару суток в квартире на Ясном проезде. Через полчаса мы были в ней. Посадив Бориса с Николаем в гостиной, я позвонил Ольге и сказал, что сижу с друзьями в прескверной и весьма перспективной заднице. И посоветовал срочно уехать с Леной на пару месяцев куда-нибудь подальше, а лучше – за границу.

– Что, совсем прескверная задница? – спросила она, не ответив на вопрос о Леночкином здоровье.

– Убили всех у Баламута и Борьки… – ответил я. – И детей тоже… И Худосоков…

Ольга бросила трубку, недослушав.

В очередной раз переживая разрыв с супругой, я вернулся в гостиную. Друзья в прострации сидели на диване. Было видно, что остекленевшими глазами они видят лишь окровавленные тела жен и детей. Первым молчание нарушил Баламут. Пряча красные слезящиеся глаза, он попросил у меня пистолет. Я, пожав плечами, отдал – патронов в нем не было. Взяв оружие, Баламут подошел к Борису и, положа ему руку на плечо, сказал подрагивающим голосом:

– Что-то жить совсем не хочется… Пойдем, что ли, воевать?

– Нет, Николай… Мы пойдем другим путем… – покачал головой Бельмондо. – С одним пистолетом с этой бандой ничего не сделать… Замочат, как пить дать, и посмеются. И поэтому воевать здесь мы не будем, а завтра же поедем на Кырк-Шайтан…

– Ты хочешь восстановить "трешку"!? – догадался Баламут. Глаза у него моментально высохли и наполнились смыслом.

– Да. Восстановим ее, и все будет у нас в руках, все, в том числе, и правосудие.

– Я – в полный рост! А ты Черный?

Я пожал плечами и согласился.

* * *

Трахтенн очнулся от холода. Очувствовавшись, он понял, что релаксатор вышел из строя от нештатных перегрузок, и теперь ему до самой смерти, а точнее 44 грега и 11 мер придется ходить сухослизлым. "Что ж, – вздохнул он, настраиваясь на философский лад, – придется переходить на военное положение". И пнув релаксатор соответствующей кручмой, направился в рубку посмотреть на дисплей, показывающий состояние Синии.

Дисплей к его удивлению "отдыхал". Кровожадные зигзаги WХ целевой планеты обратились в сонные синусоиды, десятые доли цифровых характеристик проводящей зоны менялись как бы нехотя.

"Я успею, я успею разрушить эту планету! – возрадовался вон Сер, съеживаясь от охвативших его чувств. – И стану величайшим героем Марии! И все ее жители до скончания веков будут рассказывать потомкам о моем великом подвиге!".

Вдоволь насытившись ощущением своей значимости, Трахтенн лег спать. С расчетом увидеть во сне бесподобную Мархен.

Глава вторая

Сплошной бардак

1. Остановка в Айни. Реминисценции. – Снежный человек не существует. – Остатки на голову.

Прилетев в Ташкент, мы купили на автомобильном рынке подержанный "Уазик" в хорошем состоянии и тотчас уехали на Искандеркуль.

Первую остановку сделали в Айни, располагавшемся в трех часах езды от цели нашего путешествия. Поставив машину в переулке, пошли в чайхану, прятавшуюся под огромной чинарой, взяли шашлыков, салатов, сухого вина и устроились на широкой тахте, покрытой потертыми коврами.

Баламут ел и пил неохотно. По его глазам я видел, что прошлое осаждает его со всех сторон: ведь он сидел в этой чайхане десятки раз. Вон, на той широкой тахте, застланной обшарпанным полосатым покрывалом, он лежал, дожидаясь реанимационной машины, лежал, только что вытащенный из упавшей в Зеравшан вахтовки… Здесь же, убеждая вернуться в семью, его грудь поливала слезами первая жена Наташа.

Боясь, что после Наташи он вспомнит Софию и раскиснет, я рассказал историю, случившуюся с моей матерью в бытность ее полевым геологом:

– В пятидесятом году, мою мамочку Лену спустили сюда со штолен с острым приступом аппендицита. В больнице ее переодели в залатанное солдатское белье – рубашка, подштанники с тесемками – и положили на операционный стол. Заморозили, что надо, и хирург к ней со скальпелем полез… А мамуля моя как увидела его, маленького, черненького, с бельмом на глазу, с руками скрюченными – у такого семечек на базаре купить побрезгуешь – и слетела со стола насмерть испуганной кошкой. И вон убежала. Отец, машину на штольни отправив, коридор шагами мерил; так она схватила его за руку и в подворотню потащила, вон в ту, за той шелковицей. Средняя Азия тогда еще была Средней Азией, и молоденькой девушке появляться на кишлачной улице в нижнем белье никак было нельзя: камнями могли побить.