Игла в яйце. Ваша.

Вспомнив этот разговор, я многое понял (или придумал).

Этот дар мне – яйцо с иглой – ход в игре Мефистофеля с Богом.

Бог всегда играет белыми, и скорлупа, хрупкая, но спасительная оболочка – Его фигура. Да Его, ибо Бог хранит не силой, не твердостью, но спасительной идеей.

Игла – жизнь, прочная на вид, но некстати ломающаяся и имеющая пронзительный конец – фигура Мефистофеля. Фигура дьявола, вложенная в охранительную фигуру Бога.

Еще одна фигура – это я, потерявшийся в таком ясном и податливом мире..

Четвертая фигура – вы, если игла конкретизирует вашу жизнь. И еще миллионы таких, как мы.

* * *

Тут я закрыл глаза, и пришло видение. Я увидел лица ближних, умерших неожиданно, без всяких причин. Как будто кто-то взял и сломал их жизнь, сломал как иглу, ее овеществлявшую.

Затем я увидел лица людей, живущих беззащитно, навсегда потерявших веру в будущее, во все. Как будто кто-то смял, злобно щерясь, скорлупу их жизни, смял и бросил вместе с содержимым – иглой – на оживленную мостовую под колеса ломовых телег.

Затем я увидел вас.

Рентгеновским зрением увидел, как вы пробуете на прочность мою иглу. Почувствовал, как приятно вашим пальцам чувствовать власть.

Власть над моей иглой. Над моей жизнью.

* * *

Импульсивно я обернул лицо к рабочему столу. На нем, под горящей настольной лампой лежало злополучное яйцо.

Мне захотелось подойти, взять его, ощутить его хрупкость ладонью. Почувствовать превосходство.

Я не сделал это. Я посмотрел на вас.

* * *

…Во сне я увидел Мефистофеля, пришедшего на мой день рождения. Протягивая мне не яйцо, но полдюжины иголок, похожих на швейные, он говорил:

– Каждый человек, решившийся на зло, жертвует своей скорлупой, скорлупой хранившей его душу. Иными словами, жертвует игравшей за него Божьей фигурой. И игла, его личная игла-жизнь, душа, став незащищенной, в конечном счете, попадает ко мне. И становится моей фигурой. Вот тебе их несколько, поиграй с нами…

Я взял иглы, тронул острие одной. И тут же остро почувствовал, что она есть жизнь когда-то близкого человека, желавшего и желающего меня уничтожить, человека, благодаря ударам которого моя скорлупа, Божья скорлупа, треснула, и душа – ее содержимое – покинула ее, выпала иглой на мостовую.

– Тут и моя? – спросил я.

– Нет. Особенность этой партии в том, что в ней играют чужими иглами… У каждого игрока, а их миллиарды, во власти не своя, но чужая, чужие жизни, чужие души.

– Тогда я – пас. Я не играю чужими душами.

– Играешь. Еще как, – посмотрел он тягуче.

* * *

Проснувшись утром, я увидел на рабочем столе не яйцо, но полдюжины иголок. Через два часа этот рассказ был написан. Понимаю, он кажется малопонятным, но ведь это был сон.

Наш общий малопонятный вечный сон, в котором мы ломаем души ближних, а те ломают наши.

В этом, наверное, и суть – наши души нам не принадлежат.