Клуб маньяков

– Марго – это Марго… – не смог не вставить я.

– Да, хорошо было с ней работать, – продолжила Алевтина, одарив меня внимательным взглядом. – Мужики, увидев ее, блеять начинали и приходили ко мне с корзинами цветов. Удивлялись, конечно, почему это я их встречаю. Но я говорила, что я хозяйка квартиры и компаньонка. Они, конечно, брови вздергивали: «Как это компаньонка!?» А я отвечала, что их пассия любит секс всякими приятными неожиданностями обставлять и меня в этом деле использует. Они сразу же добрели и начинали делать все, что я скажу.

– И ты просила наточить ножи, – хихикнул я, ища одобрения в глазах Веры. На ее лице светилась ностальгическая улыбка.

– А я засучивала рукава и говорила, что к приходу объекта их страсти надо должным образом подготовиться, – усмехнувшись шутке, продолжала рассказывать Алевтина. – Раздевала их, сама оставаясь в легком халатике, мыла, массировала, умащивала… Но без всяких там охов, вздохов и пламенных взглядов. В общем, так, что они почти до самого конца думали, что я и в самом деле служанка. Среднюю часть тела я начинала им мыть ровно в пять, а где-то в три минуты шестого раздавался телефонный звонок Маргариты. У нее в это время перерыв на работе и она йогуртом в зимнем саду своего банка полдничает. Я приносила телефон в ванную, отдавала клиенту и Марго вешала ему лапшу. Что, мол, любит до дрожи внизу, пылает страстью, несется на крыльях и через пятнадцать-двадцать минут непременно бросится в объятия своего пламенного Ромео. Я мыла и массировала ее «пламенного Ромео», а Маргарита по мобильнику в раж его вгоняла: «Ты знаешь, милый, где сейчас мои нежные нетерпеливые пальчики? Они бродят по моей пылающей от страсти груди, вот горячий сосочек, вот небольшая красненькая родинка… Они бродят, бродят и понемногу спускаются к моему пупочку, ты не знаешь, какой он красивый и как он любит проникновенные прикосновения… Да что я все о себе? Расскажи, милый, какой у тебя пенис? Он, наверное, красивый и крепкий, да? А еще уверенный и неторопливый? А еще уверенный и яростный?»

И так далее и тому подобное… Один чиновник из Министерства экстремальных ситуаций так от ее воркования впечатлился, что меня прямо в ванной изнасиловал… На полу, на коврике… Бесновался на мне, а сверху полотенца падали, баночки, скляночки сыпались… Одна, с морской солью, разбилась, я вся поранилась. А он от вида крови еще больше разъярился… Думала, проткнет меня насквозь… Потом месяц вся зеленая была…

– От зеленки? – спросил я, представив хозяйку квартиры зеленой в крапинку.

– А ты думал от тоски? Конечно, от зеленки.

– Ну и что дальше было?

– А ничего, – погрустнела Алевтина. – Изнасиловал и убежал. Я ему позволила уйти, уверена была, что вернется.

Вера на этом месте повествования подруги опустила головку на мое плечо. Я чмокнул ее в макушку. Опьянение владело мною безраздельно, мне все стало до лампочки, даже то, что я нахожусь в логове маньяков, просто обязанных меня уничтожить. А Алевтина продолжала рассказывать ровным бесцветным голосом:

– Но он не вернулся… Хотя, кто его знает. Может, звонил, не знаю. На следующий день я в больницу легла, несколько разрывов у меня оказалось. Врач сказал, что после длительного воздержания, нельзя так резво начинать – влагалище эластичность теряет.

– Ты хочешь сказать, что этот чиновник из Министерства экстремальных ситуаций до сих пор жизнью наслаждается? – спросил Алексей?

– Почему наслаждается? – удивленно посмотрела на него Алевтина. – Помнишь того типа, которого Митя Ворончихин с помощью Марины… ну… того…

– Циркулярной пилой распилил, – подсказала подруге Вера.

– А… Вдоль позвоночника… – одобрительно заулыбался Алексей, продолжая держать правую руку в кармане.

– На верстаке, в родовом гнезде пилили? – хихикнул я, вспомнив верстак и пилу Юрия Борисовича.

– Да нет, на даче у Ворончихина… – успокоила меня Вера. – У него тоже верстак есть.

– И другие иногда на меня набрасывались, – продолжала рассказывать Алевтина как бы сама себе. – Но не убегали. После ванной я отводила их в спальню, кормила, поила с подноса и потом накрепко прикрепляла ремнями к кровати. Они совсем не сопротивлялись. Прикрепив, вводила им определенную дозу экстази, – Емельян мне его давал, – задергивала шторы, включала красную подсветку и, сказав, что хозяйка их души придет с минуты на минуту, уходила готовиться к предпоследнему акту любовной трагедии…

Одевалась я всегда одинаково – красные туфельки на высоких каблучках, красные же чулки на поясе, черный бюстгальтер, черная маска на все лицо и черная же вуалетка. За несколько лет из сотни побывавших… нет из сотни пришедших ко мне мужчин, только трое догадались, что провели вечер не с Маргаритой, Маргаритой, которая отличается от меня, как небо отличается от земли… Догадались, но ничего не сделали…

Алевтина замолчала. Ожившие ее глаза смотрели сквозь меня. Она переживала случившееся.

– И почему же эти твои мужики не пытались ничего сделать? – переспросил я, как только счел паузу затянувшейся.

– Во-первых, не могли, а во-вторых, и не очень-то и хотели, им и так было хорошо…

– Представляю, что дальше было, – хмыкнул я. – Вдоволь насладившись полностью подвластным тебе мужчиной, ты клала головку на его мускулистое, пахнущее тончайшими дезодорантами плечо, клала головку и неторопливо со вкусом проедала ему шею…

– Да нет, не совсем так, – улыбнулась Алевтина. – Я, конечно, попробовала разок это сделать, но мне не понравилось. У сорокалетних мужчин знаешь какое мясо? Не разжуешь… Да и настроения после такого краденого секса не было…

– А что дальше? Что потом ты делала с ними? – спросил я, представляя, как Алевтина стоит у своего ложа и решает, как поступить с выеденным яйцом.

– Первых трех я отпустила… Сочла, что ничего предосудительного с ними не делала и потому опасаться мне нечего… Но после третьего Емельян сказал, с Митькиной подачи, конечно, сказал, что, во-первых, люди неблагодарны, и от них можно всего ожидать, а во-вторых, что глупо отпускать человеческий материал, который можно использовать в интересах клуба… И четвертого я оставила друзьям. Приняла после всего ванную, попила кофейку и ушла гулять на Лосиный остров…

– А что вы делали с этими мужиками после ухода Алевтины? – спросил я Лешу, поняв, что хозяйка квартиры закончила свою исповедь.

– Да ничего… – улыбнулся Алексей. – И все. Представь, что в двухкомнатную квартиру набивается человек десять…

– Человек десять маньяков, – уточнил я.

– Да, десять маньяков… И получается что-то вроде а-ля-фуршета. Там столик с бутербродами, там – с напитками, там – со сластями…

– А там, на высокой кровати, мужик лежит, наркотиками накаченный, – добавил я, удрученно покачивая головой.

– Да, – просто согласился Леша. – Ты же знаешь, что большинство членов у нас не пьют и не курят. Но потрепаться с друзьями, бутербродик с икоркой скушать и…

– И в теле человеческом между делом покопаться, любят все, – закончил я.

– Да, – согласился Леша и принялся меня рассматривать. То ли с сожалением, то ли с любопытством.

Я не выдержал его взгляда, отвел глаза, и они как-то само собой остановились на бутылке.

– Давайте выпьем! – предложила чуткая Алевтина. – Я только закусочки сейчас принесу…

И бросилась на кухню.

Вы, конечно, догадались, что она принесла. Ступню мужскую в газете «Московский комсомолец». Принесла на блюде и поставила на стол пальцами ко мне. И сказала голосом радушной хозяйки:

– Это для тебя сюрприз! Разворачивай.

Я уставился на ступню с выглядывающими из газетки пальцами… И тут же прищурил глаза – показалось, что они вылеплены из разноцветного пластилина. Схватил, развернул – точно, из пластилина! Обернулся к супруге, смотрю, а она от смеха покатывается.

– Это мы решили тебя разыграть… – сказала Алевтина, водку разливая. – Когда ты в магазин ушел, мы с Лешей все придумали…

– Она из пластилина любит лепить, – подтвердил последний, вынимая правую руку из кармана (пистолета в ней, естественно, не было). – В детстве в скульпторских кружках занималась… Кстати, все эти фигурки на серванте не из красного дерева, а из пластилина…

Пытаясь согнать с лица глупое выражение, я взял в руки газетный сверток, развернул и увидел кусок пластилина, по форме напоминавший ступню. Только три вышеупомянутых мною пальца были вылеплены со всей тщательностью.

– Я не успела остальное вылепить, – улыбнулась Алевтина. – Да и надобности в этом не было…

– И свет в холодильнике отключила… Чтобы не разглядел… – проговорил я, чувствуя себя полным идиотом. – Надо же так разыграть. Как ребенка. Как параноика безнадежного…

– Безнадежного параноика? Ну, это ты через край хватил! Ты у нас надежный параноик, – рассмеялся Леша.

– У меня еще ликер есть… – вслед за ним заулыбалась Наталья. – На кухне, в шкафчике. Мне принести или сам пойдешь?

* * *

Остаток вечера прошел замечательно. Когда мы с Верой рука под руку шли домой по вечернему Королеву, мои подозрения о маниакальной специализации литературного клуба казались мне смешными. «Параноик, точно параноик, – думал я, наслаждаясь неспешной прогулкой. – Надо же до чего додумался. И как они здорово надо мной посмеялись. Литературно, творчески. Молодцы! Без сомнения, это Лешка придумал. Чувство юмора у него будь здоров. Разыграли, сволочи. Теперь надо что-нибудь оптимистичное придумать с Вериными сережкой и платком и все будет тип-топ. Так, придумываем… Убийца идет к дому бабы Фроси через наш двор… И видит на садовом столике забытый платочек. И решает подкинуть его на место замышленного убийства. Потом думает, что к платочку неплохо было бы еще что-нибудь добавить… И видит на грядке щавеля подарок судьбы – сережку…»

Я так обрадовался своей выдумке, что не мог не поцеловать Веру. Она не стала сопротивляться, хотя прохожих, невзирая на поздний час, было достаточно.