Школа. Никому не говори. Том 4

– Да что она говорит?! – взъерепенился тот. – Люба!!! А родителям пожилым кто помогать будет?! Ты дочка родная или как?! Кто, по-твоему, дохаживать стариков должен?!

Девочка побаивалась старшего брата: каким-то образом Александр Васильевич умудрялся в доме обладать большей властью, чем отец с матерью, и команды раздавал направо и налево с молчаливого согласия родителей. Школьница, по наущению Ибрагимова, старалась не спорить с мамой после новогодней ссоры, чтобы не привлекать внимания, но и пользовать себя, как прежде, не позволяла. Однако товарный кассир не смирилась с поведением дочери, вырывающейся из-под удобного контроля. Тихоня была уверена: мама специально завела разговор про домашние обязанности, чтобы дать вволю покомандовать брату и прижучить её, малолетку, как следует.

– Готовить Люба тоже редко на семью стала! – продолжила жаловаться мать. – Сделает себе немного и убежит по делам…

– По каким таким делам?! Любка, а не много ли ты на себя взяла?!.. Какие могут быть дела у пятнадцатилетней сопли?! – громко вопрошал командным голосом старший сын.

Подросток, чувствуя, как знакомая ярость подходит снова к горлу, вскипела и стремительно слезла с кровати Василия Михайловича. «Если дать братцу волю, он надоумит маман следить за мной! Плакали тогда и мой заработок, и поездки в Краснодар, и общение с Сэро!» Эта мысль вызвала у юной особы неприятно горький, ледяной осадок: подобного расклада она допустить никак не могла.

– Лучше расскажи, какие могут у тебя быть дела в моей школе, а?! – выскочила из-за занавески, подбоченясь, девочка. – Ты её один Бог ведает когда закончил! Почему твой вишнёвый джип у ворот часами торчит?!

– Тебя не касается! – огрызнулся Васильич. – Малая ещё! Я к старшеклассницам знакомым здороваться езжу, подвести после уроков!

– Да что ты говоришь?! – передразнила его младшая сестра. – А я, по-твоему, кто?!.. Тоже старшеклассница, представляешь?! Десятый класс через три месяца закончу! Тебя не парит вести дела с малолетками, зато с меня решил спросить! Так я отвечу, Шурик! В отличие от марамоек, к которым ты подкатываешь, я после учёбы лезу не в джипы к престарелым толстым дядькам, а в библиотеку иду готовиться, чтобы поступить в вуз и не опозорить нашу фамилию! Но если вас с мамой больше беспокоят грязное тряпьё да хавчик, чем мой аттестат, так и быть, погружусь в кастрюли и тазы с головой вместо книжек!

– Ты должна всё успевать! – надулся Саша после «престарелого толстого дядьки». – И по дому, и в учёбе! Нечего филонить да оправдания искать!

Люба, растерявшись, сузила зло глаза, но потом решила продолжить прежнюю линию.

– Нечего часами у школы торчать! Хочешь семью, так женись по-человечески, а не малолеток после уроков снимай! Я не желаю после 11 класса, провалив вступительные, мыть в какой-нибудь шараге полы и позориться! Что люди скажут?! «Родители маялись, растили, а ума не дали! Всё, чему научить смогли, тряпки стирать да кастрюли драить». Верно говорю, мамулечка?

Тихоня надавила на больную зону и не прогадала. Попутавшая женщина рассеянно кивнула:

– Да, верно говоришь…

– Спасибо, что понимаешь, мамочка! – девочка горделиво обошла брата, чтобы звонко поцеловать товарного кассира в щёчку. – Люблю тебя! Пойду в комнату, чтобы не тратить время зря, да хорошенько к урокам приготовлюсь.

Прежде чем закрыть дверь, школьница услышала слова Шурика:

– Всё забываю спросить, ма: в бане бритву мою не видела? Импортная, дорогая. Ещё дезодорант оставлял…

– Нет, сынок. Там Люба убирается. Может, она…

– Не видела!!! – заорала из коридора подросток. – Ты, когда съехал, наверняка с собой бритву и дезик упёр! Забыл, а теперь крайних ищешь! Ройся у себя!

– Не может быть!

– Может-может! – перебила она. – Не первая вещь, что у нас теряешь, попомни моё слово! Так что вопросы будь добр задавать себе, а не нам!

Ручка быстро закрывшейся двери щёлкнула. Голоса взрослых заглохли. Люба, прикрыв рот ладошкой, захихикала.

Глава 6.

Бритва брата и дезодорант прятались в комнате школьницы за трельяжем. Девочка не мешкая приватизировала их после последнего поспешного отъезда старшего сына к новой большой и чистой любви. Исполняла это она не в первый раз, чтобы использовать чужие вещи для собственных нужд.

Когда наступило половое созревание классе эдак в седьмом, тихоня открыла, что умудряется очень невкусно пахнуть.

«У чистоплотных девочек ничего не пахнет! Чаще мой подмышки с мылом, и проблема будет исчерпана!» – посоветовала озадаченному чаду Григорьевна три года назад.

Люба прислушалась, но проблема себя не исчерпала. Собственный запах пота вызывал тошноту (хоть тараканов трави!), пропитывал насквозь одежду и раздавался в воздухе убийственным амбре. Комплексов добавили заботливые одноклассники, морщившие нос да заявлявшие во всеуслышанье: «Фу! От тебя воняет!». Девочка глушила «естественные запахи» мамиными духами, пахнущими, словно шкаф престарелой бабушки, но стало ещё хуже.

Купить дезодорант товарный кассир наотрез отказалась: «Это яд! Поры закупоривает, кожа не дышит. Тело травишь американцам на радость, бесплодной станешь! Пусть дуры-одноклассницы отравой мажутся, а ты себя береги».

Поняв, что с упёртой родительницы взятки гладки, девочка нашла выход. Стала потихоньку использовать стоявший в комнате брата мужской дезодорант. Затем начала втихую приворовывать средства от пота, спирая недостачу на короткую память Шурика.

С бритвой дела обстояли примерно так же. Не желая быть высмеянной в спортивной раздевалке, Люба начала следить за собой, пользуясь станками, оставляемыми братом в бане. Брат возвращался, обнаруживал, что его гигиенические принадлежности кто-то брал, и сильно ругался. Мать отчитывала нашкодившую дочь, а та краснела и злилась, ведь женщина ничего не замечала, пока вой не поднимал старший отпрыск. Тогда подросток стала поступать хитрее: едва Шурик что-то нужное ненароком оставлял, как она пулей это припрятывала в свои закрома и эксплуатировала в удовольствие, радуясь, что избежала дополнительных насмешек в 10 «А» малыми жертвами.

«Как будто в пещере живём, а не среди людей! Чего стоило выклянчить покупку прокладок! Хорошо, что месячные в 14 лет пошли, а не раньше, иначе я бы пришивала поганые тряпки к мотне намного дольше! С подшитыми лоскутами в школьный сортир хоть не заходи! Про раздевалку в спортзале – слов нет… Сколько раз доказывала, что готовые прокладки удобнее – куксится мать да нудит. Волосатые ноги и подмышки – естественно. Вонять потняком – нормально. Тряпки кровавые стирать до посинения – гигиенично. Что за хрень?!.. Почему для других предков гигиена не проблема, а в моей семье ровно наоборот? – недоумевала десятиклассница. – Счастье, что мама убираться не любит, иначе бы давно обнаружила мои нычки!»

Люба вздохнула, покосилась на дверь. Уроки были выполнены. Но, чтобы создать видимость непосильного труда (дабы не отвлекали и не приставали с ерундой), она оставила на столе раскрытыми учебник и тетрадь, а сама залезла в шкаф и вытащила спортивный костюм.

«После уроков завтра сразу на консервный мотанём. Сэро сказал, что нужно одеться удобно, неприметно, волосы собрать. Ничего не должно цепляться за деревяшки, железки и выступы – заброшка всё-таки! Кроссы обуть на толстой подошве, но гибкие и лёгкие. Подойдут те, что на прошлой неделе с ним вместе на Сенном выбрали. – Люба расстегнула молнию на спортивной куртке. – Завтра физ-ра. Верх и футболку одену на все уроки, чтобы меньше тащить, а штаны на дно рюкзака засуну».

Тихоня переоделась, завязала волосы в тугой пучок и критично осмотрелась. Затем улыбнулась себе в зеркале и подмигнула. Не понравился результат – снова повторила. Потом ещё, пока не скопировала улыбку повесы. Удовлетворённая, старшеклассница печально задумалась.

Поспеловой хотелось смеяться и язвить, как Сэро. Дружить и жить, как Сэро. Иногда на неё находило что-то обиженное и завистливое, и тогда Люба желала перестать быть собой, потому что быть Сэро казалось ей намного круче, престижнее и приятнее.

«Вот бы у меня были глазки-угольки! Ресницы длинные, чёрные, густые и закрученные – тушь не нужна. Бровям пинцет не понадобится. Разве честно для пацана быть краше девчонок? Губы с чётким контуром и красивым изгибом. Почему я не родилась близняшкой Сэро и Имира? Была бы замечательная тройня, а я бы оказалась самым счастливым человеком на Земле!»

Юная особа не могла перестать крутиться возле зеркала, стараясь скопировать качественнее мимику и жесты брюнета, чтобы более достоверно перевоплотиться в человека, которым она искренне восхищалась: «Лучше бы я родилась мальчиком! У них жизнь намного проще, чем моя».

– Доченька! – без стука зашла Александра Григорьевна. – Поговорить надо… Какой приятный костюмчик! Не припомню, чтобы я его покупала!

– Даша Бутенко подарила, – без запинки отрапортовала Люба. – Он на неё большой. А я ей взамен – пушистую персиковую кофту с вышитыми цветами.

– О, как здорово! – обрадовалась мать. – Кофта та хорошая, дорогая! Я её лет десять назад купила! Она всё лежала, тебя ждала и вот пригодилась! У Бутенко губа не дура!

– Конечно, не дура! Твои вещи многим в классе нравятся, мам! – Школьница улыбнулась своему вранью. Несчастная бесформенная кофта, в которой тонкая фигура девочки тонула и терялась, больше недели тусила на свалках Краснодара, куда отправилась в тот день, когда был куплен однотонный спортивный костюм по фигуре. Люба знала, что родители Бутенко на собрания не ходят, а значит шансов у матери пересечься да узнать правду нет.

– Хорошо, что с умом меняться умеешь, дочь! – Товарный кассир неуверенно посмотрела на подростка и решилась: – Не знаю, как среагируешь… Всё-таки моя одёжа тебе дорога… К Шурику на работу устроилась приезжая женщина с двумя детьми младше тебя, мальчиком и девочкой. Денег нет, жилья нет – бедные очень! Спрашивали, кто может подать одеждой да едой. Выберешь что-нибудь из своих вещей, чтобы отдать нуждающейся несчастной семье?

Старшеклассница несказанно обрадовалась: шанс легально избавиться сразу от большого количества устаревшего тряпья перепал впервые.

– Конечно, мама! С удовольствием поделюсь! Переберу, оставлю любимое, а остальное передам в добрые руки.

– Ну слава Богу! Спасибо большое за понимание… Уж больно мне их жалко! На своей шкуре знаю, каково быть голытьбой!

Александра тяжко вздохнула и медленно опустилась на Любину кровать. «Поговорить хочет», – сообразила дочь и присела напротив, за свой рабочий стол.

Старшая Поспелова была очень щедрым и гостеприимным человеком. Для пришедших на Солнечный 27 к столу выставлялось всё самое интересное, свежее да вкусное, а уходили посетители всегда с сумками, доверху набитыми подарками и деликатесами. Если Шура кого-то одаривала, то делала это от всей души, широко и бескорыстно.

К щедрости и гостеприимству Александры Григорьевны добавлялось ещё одно замечательное качество – женщина была на редкость сострадательной. Она крайне болезненно относилась ко всем униженным и оскорблённым, к людям, побитым жизнью, к калекам и сиротам, стремилась помочь, а то и защитить. Но нередко желание спасти оказывалось неуместным и бестактным вмешательством в чужую жизнь, потому что Поспелова умудрялась причинять помощь без данного на это разрешения. Люди оскорблялись, а железнодорожница, изумляясь, недоумевала. Ведь намеренно обидеть она не то что не хотела – даже не думала!

– Лену попрошу сдать им за символическую плату половину дома. Коммуналку-то платить тяжело, да и одной жить страшно. Отцова хата для неё слишком большая – сама говорила! А так и людям хорошо сделает, и самой не одиноко будет.

– Добрая ты, мам!

– А как же без этого! Нужно бедным помогать, Любушка! Добро потом в сто крат вернётся.