Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II

Свита Николая II изменилась к худшему. Порядочным людям оставалось только отойти от двора, их место заняла молодежь, во всем согласная с царем. А он от одной бестактности шел к другой, еще худшей. В первые два месяца царствования Николая II все земства в своих адресах ему высказывались за неотложность коренных реформ во всем строе русской жизни (Обнинский… С. 29). 17 января 1895 года он ответил «бессмысленными мечтаниями».

Для морального облика Николая II характерны душевная черствость и даже цинизм. Как известно, в день ходынской трагедии он принял участие в торжественном приеме, устроенном французской правительственной делегацией по случаю его коронования, хотя из чувства элементарного такта он должен был запретить проведение любых торжественных мероприятий в этот и ближайшие дни. Моральная деградация Николая II и его окружения постоянно нарастала, достигнув апогея в февральские дни 1917 года. Как промежуточный этап в этой тенденции необходимо рассматривать желание Николая II поохотиться после панихиды по Макарову или его реплику на разгром при Цусиме: «Я смотрю на это как на укус блохи!» (Обнинский… С. 84, 86). Что и дало английскому премьеру Ллойд Джорджу вынести вердикт Николаю II и всей господствующей системе: «Корона без головы… Россия – прогнивший ковчег» (Мэсси… С. 391). И потому неудивительно, что при таких морально и умственно недееспособных правителях империя в считаные часы рухнула, уступив место политикам столь же политически малограмотным и аморальным, но безмерно амбициозным. Начался второй акт российской трагедии – с Временным правительством во главе. Но прежде чем закрыть страницу о Николае II и перейти к эпохе Временного правительства, коротко остановимся на причинах падения империи. Основные причины – политические:

1) запаздывание с политическими реформами;

2) нежелание идти на компромиссы с оппозицией;

3) недопустимый либерализм относительно социалистических уголовников всех мастей, начиная с 60-х годов ХIХ века;

4) авантюризм дальневосточной политики и недальновидность политики европейской;

5) личностные характеристики последнего императора – слабоволие и политическое слабоумие, выразившиеся в абсолютизации союзнического долга в ущерб династическим и национальным интересам, в отказе заключить сепаратный мир с Германией, недопустимо слабом контроле за деятельностью правительства и формировании его на основе личной преданности, а не профессионализма; уходе от активной политической деятельности в последние два месяца нахождения у власти.

К вопросу о святости Николая II

Имеет смысл рассмотреть вопрос о причислении в 90-е годы ХХ века Московской патриархией последнего царя к лику святых. Достоин ли он этого?

Религиозная и справочная литература так определяет признаки святости. «Святые были такие же люди, как мы. Многие пришли от больших грехов, но покаянием достигли Небесного Царства, где пророки, мученики, подвижники… Святые живут в ином мире… Святой одержим послушанием, он беспредельно предан воле Божьей, лишен тщеславия, мирных сует и т. п.» – схимонах Силуан (Настольная книга священнослужителя. М.: Издание Московской патриархии, 1978. Т. 2. С. 673–688).

В. Даль: «Святые – это непорочные и угодные Богу люди, праведно жившие и поступавшие по законам Божьим, безгрешники… мученики, убитые за веру» (Владимир Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Русский язык. Т. 4. С. 161).

«Святые – праведники, подвижники, посредники между Богом и людьми, наделенные даром чудотворения; заступники и молитвенники за людей, пророки, мученики» (Атеистический словарь. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1983. С. 437).

В подобном же духе о святых высказывались Тертуллиан, Августин и прочие церковные авторитеты. Если резюмировать эти высказывания, то человек, впоследствии канонизированный как святой, выступает для мирян в качестве моральной опоры, земная жизнь его была примером служения Богу и его заповедям, при исполнении которых он претерпел разного рода муки, обрел дар чудотворения, праведной жизнью заслужил быть посредником между Богом и людьми, их заступником и молитвенником, наделенным даром провидения. Святые нравственно очищали заблудших, вручали им нравственный посох в повседневной жизни, в отношениях с людьми, давали возможность отличить добро от зла, совершать богоугодные поступки. После общения с ними человек возвышался духом, морально креп и готов был повторить подвиги своих святых наставников. Жуткая практика лагерей смерти показывает, что верующие более достойно переносили нечеловеческие условия существования в них в сравнении с неверующими, атеистами и мужественно шли навстречу смерти. Совсем свежий пример такой мученической смерти за веру явил рядовой Родионов, попавший в плен к чеченцам в первую чеченскую войну (1994–1996). За отказ снять с себя крест и отвергнуться от православия с него живого содрали кожу. Причислен к лику святых. А какие муки за веру претерпел в жизни Николай II? Кого нравственно наставил? Какие явил чудеса или пророчества? Или праведно жил? Претерпевал ли муки морально-духовные по неустроению государства? Пытался ли дух свой возвысить и морально укрепиться? Бог дал ему возможность совершить подвиги на государственном ристалище – где они? Одни поражения. Много молился, но тверд духом не стал. Мало молиться по нескольку раз в день, необходимо еще в ежедневных деяниях оправдывать свое божественное избранничество и предназначение, быть достойным помазанником Божьим. Вся жизнь Николая II протекала вопреки канонам святости. Бог вручил ему могучую державу. И вместо того чтобы прирастить ее могуществом, он все ее устои расшатал. С первых дней царствования душил ростки гражданского общества. Искушенный дьяволом, соблазнившись легкой победой над «макаками», ввязался в дальневосточную авантюру, провалы которой проросли метастазами гражданской войны 1905–1907 годов, в которой едва уцелел. Согласившись с испугу на образование Думы и даже коалиционного правительства, в дальнейшем благодаря династической спеси и малоразумию наотрез отказался с ней сотрудничать. Вопреки христианским заповедям, испытывал зависть к подлинно государственным мужам, своим авторитетом обрекавшим его на нахождение в тени их фигур. А потому при первой возможности избавлялся от них – в ущерб короне и государству. Благополучие последнего его мало интересовало. Иначе бы не бросил совершенно не подготовленные страну и армию в пучину Первой мировой войны. Хотя близко стоящие к нему авторитетные люди предупреждали, чем это может кончиться для него и империи. Безграничное упрямство одолело доводы разума. В итоге под тяжестью им же посеянного хаоса малодушно отказался от престола, хотя в таинстве миропомазания на царство содержался принцип служения Богу, народу и государству. Отрекаясь от престола, малодушно разрывая мистическую связь с Творцом, Николай II отрекался от служения Богу, отечеству, народу и армии. В акте отречения он трусливо предал все высшие принципы российского державостроения. И этого труса, всю жизнь прожившего в свое удовольствие и никогда не испытывавшего мук созидания, никогда не истязавшего себя постами и не изнурявшего себя работой по возвышению духа своего во благо отечества, развалившего державу и предавшего всех и вся, высшие иерархи современного российского православия приобщают к лику святых. Свой поступок оправдывают злодейским убийством Николая и его семьи. Злодеяние было. Но до убийства его никто не пытал, на костре не жег, отказаться от веры не требовал. Вот если бы его пытали, требуя отказаться от веры, как солдата Родионова, а он бы мученически перенес все пытки и от веры не отказался – вот тогда бы он заслужил право быть причисленным к сонму святых. А то был убит наповал первым же выстрелом, после чего уже и жгли, и рубили и т. д. Но мертвому это не больно. Огнепоклонники тоже жгут всех умерших или убитых. И сегодня многих после смерти сжигают в крематориях, но никто же их к лику святых не приобщает.

Николай II сам торил дорогу к своей Голгофе, и за издевательство над его трупом еще нет оснований почитать его как святого. При жизни он должен был испытывать величайшие муки и совершать подвиги. А их не было. Поэтому его канонизация как святого носит чисто спекулятивный характер. Да и кто канонизирует его? Иерархи, запятнавшие себя в течение десятилетий в тесных связях с богоборческой властью, которые клянут эту власть сегодня, хотя при ней жили припеваючи. Могут ли эти иерархи, вопреки Христу торгующие сегодня с разрешения властей водкой и табаком, тем самым способствуя вымиранию населения и попирая церковные каноны, иметь твердые принципы и иметь моральное право кого-либо канонизировать как святых?! По-заячьи тряслись при советской власти, сотрудничая с КГБ, за веру мученически не страдали, то есть вели себя лицемерно, фарисейски. Поэтому душу труса хорошо понимали, потому и канонизировали морального труса Николая II в расчете на свою будущую канонизацию. Как же, подвиг совершали, возводя труса в облик святого! И потому правы представители Русской зарубежной церкви, отказываясь от признания Николая II святым. А мотивация ими своей позиции убийственна: «…последнее царское правление состоит из мучительной цепи ошибок и непонимания религиозной цели своего царского правления; Николай II не следовал путями Бога; пребывал в прельщенности внешним благополучием; монарх, не имевший нужной веры и не бывший примером веры, не захотел собрать церковный собор» (Архиепископ Иоанн Шаховской. Вестник русского христианского движения. Париж, Нью-Йорк, Москва, 1990, № 159. С. 234), хотя группа архиереев РПЦ трижды взывала к нему об этом с 1903 по 1912 годы (Династия Романовых в письмах митрополита Филарета. М., 1999. С. 78). «…Грязь Распутина, лившаяся на престол царский, – это явление духовного блудодеяния, в которое был введен царь; кроме мучеников за Христа, никого не надо прославлять; царь Николай Александрович – не исповедник и не мученик, и его «Дневник» и «Письма императрицы» свидетельствуют, сколь несоответственен был он своему положению и своей ответственности; помазание св. миром есть усугубление ответственности, а не провозглашение святости человека в Церкви; причисление к лику святых Николая II (отрекшегося от российского престола своих отцов под общественным давлением группы политиков) искривляет само понятие святости (Архиепископ Иоанн Шаховской. Вестник Русского христианского движения. Париж, Нью-Йорк, Москва, № 159. С. 236, 240–241). В этом же ключе мыслит и служитель отечественного культа митрополит Нижегородский и Арзамасский Николай: «По моему мнению, вопросу о канонизации бывшей царской семьи мы посвящаем слишком много времени. Представьте себе, человек в здравом уме, в твердой памяти отрекается от армии, государства, от церковного миропомазывания, практически отрекается от своего народа…» (Династия Романовых в письмах… С. 76).

Вот объективная оценка двадцати двух лет деяний последнего Романова. Не может быть святым святотатец.

Социалистическая чума

С 25 октября 1917 года и по 20 августа 1991 года в России власть принадлежала большевикам-коммунистам. Этот период отечественной истории официально именовался эпохой социализма, «воплотившего в жизнь вековую мечту человечества о справедливом государстве. В нем все принадлежало народу» (Советская Россия. 05.04.2007). Действительно ли эта эпоха воплотила вековую мечту человечества о справедливом государстве, в котором все принадлежало народу, и каковы истоки этого русского «государства-солнца»? Почему, несмотря на столь чудовищные жертвы в течение десятилетий, невиданные в истории, этот колосс рухнул в считаные часы? Возникают вопросы и к предшествующей политико-экономической формации: какие аспекты внутренней и внешней политики самодержавия способствовали историческому наращиванию социалистами идеологического и политического потенциала? Почему в течение продолжительного отрезка времени самодержавие не смогло обезвредить смертельное для династии и России политическое движение?

Сказать, что полицейский аппарат самодержавия не проявлял интереса ко всякого рода кружкам или дворянским посиделкам, было бы искажением истины. Власть пристально интересовалась и славянофилами, и западниками, и тем более чуждыми органической почвы социалистами. Правда, слишком увлекшихся наказывала весьма либерально: отеческим внушением или ссылкой в какую-нибудь не столь отдаленную от столицы губернию, чтобы, окунувшись в толщу народной стихии, идеологически оздоровились, поняв неадекватность своих горячечных теорий незамысловатым потребностям православного люда, при общении с которым лишний раз убедились бы, как они далеки от народа. Одним подобная педагогическая профилактика пошла на пользу, другие же еще более заматерели в своих убеждениях, посчитав подобное обхождение с ними неоправданным насилием над личностью. Жаль, эти вольнодумцы 30–40-х годов ХIХ века не дожили до воплощения своих идей, когда отклонение от официальных истин стало караться «перековкой» в ГУЛАГе или девятью граммами свинца в ближайшем чекистском подвале. Да и «перековка» для многих оканчивалась небытием.

Но вернемся в век ХIХ, с началом которого Россия споткнулась о вопрос «Куда идти?». Французская революция привела в движение не только континентальную Европу, но и впавшую в дремоту после пугачевского восстания крепостническую Россию. В нее устремился громадный поток эмигрантов из различных слоев французского общества, не пожелавших испытывать судьбу в захлестнувшей родину резне. Наряду со скарбом они привезли и новые взгляды, новые веяния европейского общества, вызвавшие среди российского болота рябь либеральных начинаний Александра I.

Освободительные походы русской армии в Европу взбаламутили общественную жизнь России. Вдохновленные европейскими свободами наиболее образованные и критически настроенные офицеры-дворяне по возвращении в национальные «конюшни» возжаждали того же. Русский крестьянин в солдатской шинели массово соприкоснулся с бытом Западной Европы, тоже проникнувшись свободолюбивыми настроениями. Декабрист А. Бестужев констатирует: «Войска возвратились с лаврами на челе, но с французскими фразами на устах» («Их вечен с вольностью союз». Литературная критика и публицистика декабристов. М.: Современник, 1983. С. 57). Принесших волю народам Европы родина встретила старой помещичьей неволей. Послышался ропот: «Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа» (указ. соч., с. 205). Низы захотели свободы от векового рабства, дворяне-командиры посягнули и вообще на святое – корону, низринуть царя-батюшку. Общество пришло в движение. Сначала умственное, затем и политическое. 14 декабря 1825 года восстала императорская гвардия. Разгром восстания показал его историческую преждевременность. Но оно не прошло бесследно. Поле общественного сознания проросло разновидовыми всходами. Столбовая дорога российской истории расстроилась – образованный барин, не лишенный раздумий о судьбах родины, уперся в «трехполье»: Запад, Восток и дорогу в неизведанную яркомиражную даль – социализм. А Илья Муромец, подгоняемый припудренным бичом официальной идеологии («самодержавие, православие, народность»), поплелся проторенной дорогой, обрастая по пути буржуазными доспехами, искушаемый социалистическими сиренами о предпочтительности общества всеобщего благоденствия, где труженик – кузнец собственного счастья, хозяин своей судьбы.

Теория официальной народности

Восстание декабристов стало мощным толчком для возникновения и развития трех вышеуказанных социально-политических течений, индикатором, показавшим, что в недрах господствующего уклада общественной жизни России зреют те же процессы, которые привели к Великой французской революции. На вызов декабристов, по Ф. Глинке, «разгулявшихся рыцарей» (Глинка Ф. Н. Письма к другу. М.: Современник, 1990. С. 8), династии требовалось дать ответ, который бы указывал на ложность избранного путчистами пути обновления общественного организма, на то, что власть российских царей покоится на таких гранитных основаниях, как православие и народное доверие, которым не страшны кавалерийские наскоки любых рыцарей. Так родилась теория официальной народности, автором которой был министр народного просвещения граф С. Уваров и сущность которой выражалась формулой «православие, самодержавие, народность». Эта сугубо охранительная идеология увидела свет в 1834 году, ранее социалистического и славянофильского учений, оказав влияние на то и другое. Поэтому у социалистов и славянофилов встречаются положения, рожденные в лоне официальной народности. Это и страх пред буржуазным Западом с его антагонизмом (поляризация общества на классы с борьбой между ними и пр.), и отрицание буржуазного образа жизни с такими его атрибутами, как конституция (Погодин М., в кн.: Китаев В. А. От фронды к охранительству. М.: Мысль, 1972. С. 29), и предназначение России спасти другие народы (Погодин М., в кн.: Плеханов Г. Очерки по истории русской общественной мысли ХIХ века. Петроград, 1923. С. 51, 54). Вплоть до таких деталей, как совет образованной части дворянства «уплатить дань» народу (высказано С. Шевыревым на лекциях 1844–1845 академического года) – передать ему знания, повторенный впоследствии Лавровым (Шевырев С. История русской словесности. СПб., 1887. Ч. 1 и 2. С. IХ). Или идентичный взгляд на веру как основу народной жизни, без которой «человек – мертвец духом», у представителей официальной народности (указ. соч., с. VIII) и у славянофилов, для которых вера является высшим методом познания (Баскаков В. Социологические воззрения В. Г. Белинского. Московский рабочий, 1948. С. 119). Те и другие сходились еще в одном существенном пункте: в общественной жизни России отсутствовал элемент внутренней борьбы (Плеханов. Очерки по истории русской общественной мысли… С. 33). И. Аксаков: «…в России между народом и властью нет антагонизма, западный конституционный строй пронизан им» (Аксаков И. Сочинения. М., 1886. Т. 2. С. 21). Синкретический образ уваровской доктрины, существенной частью вошедший в арсенал славянофилов и русских социалистов всех оттенков, дал поэт В. А. Жуковский: «Россия – ковчег спасения, который необходимо отгородить китайской стеной от всеобщей заразы (буржуазного Запада. – Б.), чтобы спасти самобытный мир» (указ. соч., с. 55). Отметим основные черты уваровской теории:

• страх пред буржуазным Западом;

• Западная Европа – больное общество, труп (Баскаков… С. 87);

• отрицание конституции, парламента;

• мессианизм;

• образованное дворянство должно «уплатить дань» народу – передать ему знания;

• изоляционизм;

• вера как основа народной жизни;

• отсутствие классовой розни в обществе;

• социологический субъективизм.

Славянофилы

История славянофильства начинается с 1839 года, и своим рождением оно обязано А. Хомякову и И. Киреевскому, обозначившим новое учение в ответе П. Чаадаеву в статьях «О новом и старом» (Хомяков А. С. О новом и старом. Статьи и очерки. М.: Современник, 1988) и «В ответ А. С. Хомякову» (Киреевский И. В. Критика и эстетика. М.: Искусство, 1979) соответственно. Чаадаев в «Философических письмах» поставил вердикт истории России: «Прошлое России бесполезно, настоящее тщетно, а будущего никакого нет». Чаадаев доказывал превосходство католичества над православием, утверждая, что русская история пуста и бессмысленна и единственный путь спасения для нас – полнейшая европеизация (Записки А. И. Кошелева. Изд-во Московского ун-та, 1991. Ч. 1. С. 90). Славянофилы (костяк Хомяков, братья Иван и Константин Аксаковы, братья Иван и Петр Киреевские, Кошелев, Ю. Самарин) ответили: надежда есть, если Россия пойдет своим самобытным путем, не подражая «гнилому» Западу, опираясь на общину, сохраняя и развивая ее положительные потенции и развивая все положительное в Русском государстве допетербургского периода, и все это в лоне христианской веры, – тогда Россия станет примером нравственного возрождения для всего человечества (из вышеназванных статей Хомякова и Киреевского). Из этих суждений нетрудно сделать вывод: славянофильство родилось как антитеза увлечению Западом. Содержание славянофильства дополняет Кошелев: «Мы не отвергали всех приобретений Запада… но находим необходимым все пропустить через критику нашего собственного разума… Мы признавали самою существенною нашею задачею – изучение самих себя в истории и в настоящем быту… Мы стояли не за обветшалое, не за мертвящее, а за то, в чем сохранялась жизнь действительная. Мы восставали не против нововведений, успехов вообще, а против тех, которые не имеют у нас корня… мы были самыми усердными поборниками освобождения крестьян с землей и деятелями в земских учреждениях… Мы стремились быть не обезьянами, не попугаями, а людьми русскими» (указ. соч., с. 90–92).

В социальном аспекте славянофильство было представлено богатыми дворянами, выступавшими за просвещенный абсолютизм, отмену крепостного права сверху, активно участвовавшими в подготовке манифеста от 19 февраля 1861 года. Наряду с защитой явно консервативных сторон общественной жизни они внесли и немало положительного в развитие политической мысли России, смело подвергая критике многие негативные стороны российской действительности, выдвигая требование свободы мнений, выступая против безоглядного увлечения модными западными теориями. Этой стороной своей деятельности славянофилы внесли определенный вклад в общий процесс либерализации общественных отношений современной им России, оказывая положительное воздействие на представителей иных политических течений. Так, со слов Белинского, славянофилы и М. Бакунин помогли ему избавиться от мистической веры в народ, что привело его в конце жизни к более реалистической оценке социализма и будущности России (Белинский В. Г. Письма. СПб., типография М. М. Стасюлевича. Василеостровская 5-я линия, 28, 1914. Т. III. С. 338, 339).

Славянофилы обличали крепостнические порядки в России, одновременно видели пороки капиталистического развития Западной Европы и выпустили немало ядовитых стрел против буржуазных язв, в целом выступая против капиталистического мироустройства, хотя не были против буржуазных свобод – гласности, свободы собраний и т. д. Будущее устройство России не мыслили без помещичьей собственности, свободных крестьян-землевладельцев, доброго царя-батюшки и всесословной совещательной Думы. Эволюционное развитие подобных институтов впоследствии при дальновидной политике представителей царской династии необходимо привело бы к образованию конституционной монархии, что и случилось в начале ХХ века. Однако с образованием некоторых институтов, которые бы способствовали стабилизации политических и экономических констант российского общества, корона катастрофически запоздала, что и привело к перегреву социального котла и к преждевременному обрушению всего российского государственного каркаса.

У туземников, или самобытников, как предпочитали называть себя славянофилы, была неподдельная любовь к России и русскому народу, они имели мужество смело отстаивать свои взгляды. Так, например, осенью 1855 года на стол Александру II легла «Записка», в которой обличались угнетательная политика правительства, крепостничество, повальное взяточничество, ложь и т. п. Автором «Записки» был Константин Аксаков (Аксаков К. С. Литературная критика. М.: Современник, 1981. С. 5).

40–50-е годы ХIХ века – годы наибольшей популярности и активной деятельности туземников, когда острой проблемой общественных дискуссий была проблема крепостничества – основного тормоза общественного развития страны. Они пробуждали общественную мысль в мрачную николаевскую эпоху – вот пример самоотверженного труда на ниве служения Отечеству, будили общество для борьбы с собственными недостатками и немало содействовали на этом пути его демократизации, смягчению нравов. А ведь тоже могли эмигрировать, будучи богатыми, и вместе с Герценым «колоколить», призывая Русь к топору! Последний (1850 год), кстати, полагал, что социализм – это мост, на котором социалисты и славянофилы могут подать друг другу руки (Записки Кошелева… С. 39). Но если община и была центральным пунктом в мировоззрении тех и других, то роль ее была различна. У Герцена она – основа для социалистического переустройства общества, у славянофилов – условие во избежание пролетариатства (указ. соч., с. 39).

Таким образом, узловыми пунктами славянофильства будут:

1) крестьянская община – основа будущего возрождения России;

2) идеализация русского народа, «цельность и разумность – атрибуты русской народной жизни» (Аксаков И. С. ПСС. М. Т. VII. С. 777);

3) противоположность исторических путей развития России и Запада (указ. соч., с. 33);

4) характеристика Запада как «больного», отрицание буржуазной демократии с ее атрибутами – конституцией, парламентом (Аксаков И. С. ПСС. М., 1886. Т. V. С. 30; ПСС. М., 1886. Т. II. С. 637);

5) отсутствие классовой розни в российском обществе;

6) примат православия в общественном сознании как основы общественной стабильности;

7) вера в царя как народного заступника;

8) панславизм (позднее славянофильство), только Россия спасет славянский мир (Аксаков. ПСС. Т. VII. С. 90, 94);

9) мессианство;

10) схема политического устройства России по И. С. Аксакову: царь – земский собор (совещательный) – самоуправляющиеся уездные земства, или: царю – власть, земле – мнение, или: монархия вверху, республика внизу (Аксаков. ПСС. Т. V. С. 57, 85, 171, 175, 253);

11) социологический субъективизм.

А. И. Герцен