Кортик фон Шираха

– Падре, разве Иисус запретил жечь книги? Как раз наоборот. Разве не он сказал, «Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь»?

Священник по-отечески улыбнулся, глядя на юношу добрыми серыми глазами сквозь линзы роговых очков.

– В этом стихе из Нагорной проповеди, как и в предыдущих, Иисус Христос выражается аллегорически. Под деревом, не приносящим плода доброго, подразумеваются плохие люди, грешники, а также лжепророки.

Отто, торжествуя, посмотрел на святого отца.

– То есть Иисус поддержал бы нас? Раз говорит о людях, которых нужно, не стесняясь, сжечь, раз они сеют ложь, то уж книги, написанные такими людьми, и подавно?

– Эти слова не нужно принимать буквально, сын мой. Это ведь аллегория. В этих словах сформулировано много понятий, связанных с участью грешника. А также с тем, кто их должен срубать и бросать в огонь.

– Наш вождь Адольф Гитлер – это тот, кто должен направлять нашу руку! Он должен определить как вождь всего народа, кто вреден для немцев! А мы, выполняя его волю, должны срубать и бросать в огонь! – с жаром воскликнул Отто.

– Добропорядочные христиане живут в окружающем мире, полном зла, и вынуждены общаться с грешниками. Добропорядочные христиане должны исполнить заповедь Божью о любви к ближнему, пусть он даже и грешник. Нужно наставить грешника на путь истинный, а не сжигать его.

– И что, можно всех образумить? Все понимают слова? Даже психи и коммунисты? – усмешка скривила губы юноши.

– Не все. К закоренелым грешникам такая забота неприемлема. Но речь не идет о казни. Пойми, мальчик мой, Спаситель говорил не об огне как таковом. Праведные люди должны просто прекратить с грешниками, не понимающими заповедей, всякие отношения. «Бросить в огонь» означает, что как огонь уничтожает дерево с дурными плодами, так и порядочный человек должен сжечь в себе, то есть полностью прекратить все отношения с закоренелым грешником. Так, как будто бы он сгорел в огне, как дерево с дурными плодами.

– Это где такое написано, падре? – юноша на секунду превратился в того любопытного мальчика, которого несколько лет назад привели в храм родители.

– Это не написано. Как не написано про людей и книги, которых можно сжигать. Написано про дерево, которое должно бросать в огонь.

– Наш вождь, Адольф Гитлер, – начал было Отто, но святой отец мягко остановил его, сделав красноречивый жест рукой.

– Наш вождь, – пастор намеренно выделил слово «наш», – Адольф Гитлер прежде всего крещеный католик, а его мать истинная католичка.

Отто насупился. Его глаза бегали из стороны в сторону, он уважал авторитет пастора и слова о настоящем крещеном католике Гитлере несколько охладили его пыл в этом споре.

– Фюрер, – неуверенно сказал Отто, – и я лично это читал в газете, сказал, что нацизм является светской идеологией, основанной на науке, для которой немыслимо сосуществование с религией.

– Фюрер сказал «в долгосрочной перспективе», – опять улыбнулся пастор. – В долгосрочной перспективе немыслимо существование с религией. Так он сказал. Вероятно, имел в виду, что все станет единым – религия и идеология. Фюрер также сказал…

Пастор встал из-за стола, скрипнув старинным стулом, на котором сидел, и прошелся по кабинету, сделав всего лишь три шага к окну и обратно, как бы раздумывая, продолжать ли цитировать Гитлера или вернуться к Священному Писанию.

Отто ждал продолжения с явным нетерпением.

– Фюрер сказал также… И я лично это слышал в 1928 году, а не просто читал: «Мы не потерпим никого в наших рядах, кто нападает на идеи христианства, в действительности наше движение – христианское!»

Священник испытующе посмотрел на юношу. Тот выглядел совсем растерянным.

Почесал бритый затылок, поправил светлый чуб, затем черно-коричневый галстук «Гитлерюгенда». Встал с табурета, подтянул короткие форменные штаны.

– Падре, я должен идти. У нас сегодня много дел. Готовим город к Олимпиаде.

– Олимпиада – это хорошо… – сказал святой отец, благословляя жестом. – Это лучше, чем рыть окопы.

«Надо будет – и окопы выроем, и могилы для врагов, и там их закопаем», – прорычал сквозь зубы Отто, спускаясь по ступеням церкви на площадь перед университетом.

«Срубают и бросают в огонь», – подумал он, бросив взгляд на брусчатку площади, где два года назад полыхал костер из книг университетской библиотеки, и уверенно зашагал в сторону Унтер ден Линден.

По бедру приятно постукивал черный нож «Гитлерюгенд», закрепленный подвесом на кожаном ремне.

Глава 5

Второй час Артем ковылял по московским пробкам в сторону Технического переулка, где на перекрестке с улицей Радио возвышалось здание Следственного комитета России. Водитель Артема Евгений, здоровенный детина свыше 120 килограммов, ругал мэра и его потуги сделать Москву китайской Европой.

– Кому нужны тут эти велосипедные дорожки? Вот с какого, спрашивается, хрена он решил, что москвичи пересядут на велики или вылезут из метро? Зачем эти раскопки? Сузил улицы и без того, узкие, как… как это… – Евгений не договорил, глядя на шефа в зеркало.

– Угу, – поддержал с заднего сиденья праведный гнев Жени Артем.

– Нет, правда… Видели, кто ездит по этим дорожкам? Только гастарбайтеры. Для них, что ли, старается? Плитку опять перекладывает тротуарную… Это сколько ж деньжищ зарывают в землю! Спрашивается, чем был плох асфальт? Поменяли на бетонную плитку. Миллиарды ушли ведь. Теперь бетонную плитку меняют на гранитную. Еще десятки миллиардов. Потом на какую поменяют? На золотую?

Евгений, чувствуя одобрение шефа, пытался болтовней сгладить вину за неверно выбранную дорогу. Артем ведь говорил неоднократно, ехать в СК нужно по Садовому кольцу. Евгений же повернул из переулков на Бульварное и, естественно, попал на реконструируемые и наглухо забитые машинами улицы.

– Угу… – мрачно повторил Артем. – Чего ты возмущаешься? Сам говорил – все разворовывается, весь бюджет Москвы.

– Разворовывается, мягко сказано, – согласился Евгений.

– А раз разворовывается, значит, и эти миллиарды бы украли, которые в плитке сейчас, – улыбнулся Артем.

– Ну, так вот и воруют же! На стройке всегда воровать легко. Скрытые работы и все такое!

– Правильно, но плитку-то кладут. Вот она! Гранитная. Не шоколадная. Деньги все равно бы украли. Шоколад растаял бы или слизали туристы. А эта плитка останется на века, – Артем хитро улыбнулся зеркалу заднего вида.

– Лучше бы поликлиники построили, где людей лечат, – ворчливо дал совет правительству Москвы Евгений. – А то ходим по красивому граниту в эти бесполезные поликлиники, вот радость-то?

– Радость в том, что мы пока еще по эту сторону гранита, Жень…

Подъехали к зданию СК, ощетинившемуся пиками забора. Евгений резко притормозил у ворот, чем вызвал гневно-настороженный взгляд стража-полицейского с пистолетом-пулеметом «Кедр» на груди.

Увидев выкарабкивающегося из проема задней двери машины адвоката, тот немного успокоился. Поправил ремень оружия и сделал небрежный шажок в сторону, вроде как дежурно прогуливался.

Артем вошел в бюро пропусков, где обычно многолюдно, долго и потно. В этот раз тут томились в ожидании лишь двое посетителей: мужчина и женщина (явно адвокат), вероятно, явились на допрос. Мужчина в костюме и галстуке вздыхал, смотря на спутницу с блеском надежды коровьих глаз. Адвокатесса занималась своими делами в смартфоне, прикусив нижнюю губу, внимания на «пациента» не обращала.

Артем просунул адвокатское удостоверение в щель тонированного бронестекла дежурной. Внутри зашипел принтер, печатали временный пропуск. Заявка на адвоката Каховского в бюро пропусков имелась, Тина позаботилась. Щель вернула красную книжицу адвоката вместе с пропуском. Артем набрал номер следователя Весло.

– Здравия желаю, Алексей Сергеич, Артем Каховский, адвокат Андреева.

– Пропуск получили? Сейчас за вами выйдут.

Худой молодой сотрудник провел Артема по знакомым коридорам главного сыскного ведомства страны. Прошли мимо знаменитого выхода на пожарную лестницу, где год назад прыгнул головой вниз арестованный полицейский генерал из Главка по борьбе с коррупцией. В прессе писали, что генерала могли и специально выбросить, уж слишком много знал. Но Артем как раз понимал, что это – журналистские и обывательские версии. В самом деле, расстояние от мужского туалета до выхода на пожарную лестницу – пять шагов. Двери там всегда открыты, ибо отягощенные борьбой с преступностью следователи снимали стресс курением табака, с чем как раз вдруг стала бороться верховная власть. Поэтому курить по-сталински в кабинетах было резко запрещено.

Вероятнее всего, генерал и не собирался кончать с собой. Просто пытался сбежать, да не рассчитал. Площадка пожарной лестницы слишком мала, а перила низкие. Вот и вылетел, не удержавшись. В одном можно было быть уверенным: если бы его захотели заставить «уйти из жизни», это сделали бы в СИЗО. Там такое рядовое происшествие можно было списать на что угодно, от «подрался с сокамерником» до «не выдержало сердце от стресса».

– Здравия желаю еще раз! – Артем поприветствовал майора Весло.

– И вам не хворать, – Весло приподнялся с кресла, протянул руку.