Экстаз

– А если тебе самому уехать?

– Я не имею в виду столь упрощенный выход!

«Оказывается, бросить все и уехать в неизвестность – это упрощенный выход», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Тот, кто накануне ночью выжал себя до последней капли спермы, должен был, вероятно, начать вдруг мыслить более открыто. Что, интересно, делает сейчас Акеми? Наверное, дрыхнет где-нибудь в состоянии, близком к каталепсии.

– Послушай, Миясита, тебе не кажется, что бросить какую-нибудь восточноевропейскую страну ради Нью-Йорка и бросить Японию – это совсем не одно и то же? Быть в изгнании – значит отказаться от своей страны, сохранив при этом некий долг перед ней, ведь есть еще ностальгия по родине, правда? Но вот я, например, в настоящий момент вряд ли смог бы испытывать нечто подобное по отношению к Токио.

Мне было интересно, откуда он взял эту речь, которую столь добросовестно сейчас мне выкладывал, как попугай.

– Ну так скажи мне, чем конкретно ты хотел бы заниматься?

– Чем конкретно я хотел бы заниматься? Вопрос не в этом. Как тебе сказать? Мне нравится творить, да, испытывать чувство, что ты что-то создаешь. Я обучался в школе фотографии. Многие мои друзья работают сейчас над собственными проектами: одни сопровождают маленькие группы рэгги на Ямайке, другие, пробравшись в среду Йокосуки, снимают drag queens[5 - Некое сексуальное направление: мужчины, изображающие женщин в жизни и на сцене, при этом очень редко меняющие пол (англ.).]. Некоторые успели уже обрести известность. А я вот не тороплюсь, понимаешь?

Drag queens? Это еще что за штука? Какой-нибудь допинг? Розовая таблетка?..

– Я вижу, что ты размышляешь о многом… Скажи, ты когда-нибудь интересовался наркотиками?

Услышав мои слова, Ягуши как будто расстроился. Он, казалось, спрашивал себя, зачем теряет время, беседуя со старым идиотом, от которого он все равно не может получить сведений о подходящей работе. Я же думал о том, что он мог думать обо мне. Вероятно, шеф благосклонно отзывался обо мне, гордясь тем, что я пришел к ним из исследовательско-совещательного бюро, а не из независимой студии, какой-нибудь там ассистент съемок непонятно чего.

– Наркотиками? – пробормотал Ягуши будто сквозь сон. Говорят, что их употребление чем-то напоминает некую форму религиозности, и мне трудно поверить, что наркотики могут быть феноменом, скажем, моды. Лично я считаю, что они станут одним из ключей к пониманию двадцать первого века, не в смысле волны энтузиазма, поднятой движениями освобождения духа в шестидесятые, с их упрощенными и даже смехотворными лозунгами, но – как бы это сказать? – мне кажется, что если подойти к этому вопросу как к занятиям бегом трусцой или хождению под парусом, то перед нами, без сомнения, открылись бы новые перспективы.

Ягуши, закинув назад свою челку, выговаривал все это, как какой-нибудь ученик, пересказывающий сочинение другого. Он готов был мгновенно проглотить все что угодно и потом выложить все это, слово в слово. От собственного красноречия ему захотелось пить, и он как ни в чем не бывало заказал еще одно пиво. Интересно, платить за это придется мне?

– Ты уже пробовал? – спросил я.

Ягуши вдруг весь напрягся. Он оглянулся на другие столики и приложил палец к губам.

– Миясита! Ты не мог бы перестать задавать мне такие откровенные вопросы и говорить на подобную тему в общественном месте?

Мы сидели в обычном кафе, каких полно между Сетагайа и Шофу. Я знал, что оба официанта, работающие здесь, учатся в парикмахерской школе. Хозяин был добряк, который не интересовался ничем, кроме бейсбола и купли-продажи биржевых акций, и всегда готов был подать вам на редкость вонючий и вязкий dry curry[6 - Блюдо из риса с мясным или рыбным соусом (англ.).]. Среди посетителей, оказавшихся здесь в этот час, было несколько коммерсантов, но в основном это были студенты технического лицея, располагавшегося по соседству, которые зимой и летом прилетали сюда на мотороллерах, набрасываясь на допотопные видеоигры. Мы могли хоть дюжину раз проорать во все горло слово «кокаин», не рискуя увидеть здесь полицейского. Почему Ягуши нравилось разыгрывать эту комедию? Отчего, стоило ему лишь раскрыть рот, как вы сразу понимали, что он всего лишь повторял уже где-то слышанное и делал это для того, чтобы убедиться в реальности услышанного?

– В наши дни в моде, скорее, стимуляторы.

Я выслушивал его все так же терпеливо, как будто даже проявляя интерес к своему молодому коллеге, который немного захмелел от выпитого пива и стал словоохотливей. Представим, что бывший коллега из исследовательского института, где ты раньше работал, кто-нибудь с довольно консервативными взглядами, попросил тебя набросать несколько слов на тему этого опасного мира, в котором мы живем. Наркотики являются настоящей проблемой для отсталых стран… Глядя на Ягуши, я представлял себе цыпленка, копошащегося у меня на ладони. Не помню точно когда, но я знал одного чудака, который выращивал цыпленка. Дрессировка состояла в том, чтобы давать ему зернышки на кончике бамбуковой палочки, тихонько гладя его при этом, чтобы он привык к вашему присутствию. Этот парень, должно быть, сначала вымачивал зерна в теплой воде, чтобы они немного размякли. Цыпленок к тому времени еще не совсем оперился, живот у него был почти прозрачный, поэтому можно было наблюдать, как проглоченные им зерна проникают в желудок и скапливаются там. К тому же цыпленок пока еще не мог переварить все зерна, которые проглотил, и так и выбрасывал их целыми вместе с пометом. Стоило лишь повторить эту операцию, чтобы цыпленок привык к вам и, перестав бояться, научился взбираться к вам на ладонь.

– Стимуляторы?

«Ягуши, как хорошо видны зернышки у тебя в желудке!»

– Миясита! Любая девчонка, побывавшая в хулиганской компании, поднимет тебя на смех с подобными размышлениями! Стимуляторы – это те же возбуждающие средства, как кокаин или амфетамины в Японии. Совсем недавно появилось еще экс. В периоды социального затишья в ходу слабые стимуляторы. А вот в кризисный период, скажем, война или конфликт какой-нибудь, скорее ударные: марихуана, опиум, героин. Сечешь?

– Ты, похоже, в этом спец!

«Ягуши, дружище, ты питаешься информацией!»

– А ты, Ягуши, ты что предпочитаешь?

– Вот так так! Миясита, ты что, из отдела по борьбе с наркотиками, шпик в штатском?

– Ты думаешь, спец по наркоте будет устраиваться в какую-то там студию видеофильмов?

– Конечно! – рассмеялся Ягуши. Смех клокотал у него в горле и свидетельствовал о довольно рудиментарной пищеварительной системе. – Может быть, тебе покажется, что это старо, но мне нравится ЛСД.

– И ты часто им балуешься?

– Нет, такое часто не принимают.

– А кокаин?

– Порошок – это просто игрушка почтенной публики! По мне, эти полосочки – низший уровень.

– «Каждый однажды находит наркотик, который ему подходит», – говорил Уильям Берроуз. Не то чтобы он был прав на сто процентов, но его слова не лишены смысла. Скажешь шефу, что на меня свалилась срочная работа, отчет по Среднему Востоку, нужно срочно доделать, старый должок.

– А ты уверен, что это не исследование, касающееся рынка и экономики производства наркотиков в Центральной Америке? – настаивал он, выходя из кафе с раскрасневшимися от алкоголя щеками.

На столике остались три пустые бутылки. Ягу-ши два раза пробовал экстази, «экс», как он говорил. Как случилось так, что этот цыпленок, обожающий зернышки, оказался таким стреляным?

* * *

Отель находился на границе квартала Гинза. Трудно было назвать холлом это огромное помещение с одной лишь стойкой приема посетителей, за которой находились две девушки. Здесь царила атмосфера happy few[7 - Избранных (англ.).]. В этот отель вряд ли приходили люди, добравшиеся сюда на метро с несколькими пересадками. Не видно было и такси. Я примчался весь в мыле, оказавшись у входа одновременно с серым «бентлеем», который плавно проследовал под навес, высадив чету лет сорока. Оба были одеты так, словно только что вышли из шикарного модного магазина; выражение некой меланхолии появилось у них на лицах, когда перед входом в это отделанное мрамором здание они незаметным жестом руки ответили на приветствие услужливого портье. Я только что позвонил из метро Акеми Йокоте. Она как раз собиралась уйти с работы. Она чувствовала себя неважно, уже успела побывать у врача, жаловалась на боли в низу живота, врач спросил ее, не принимала ли она чего-нибудь сильнодействующего. «Слушай, Миясита, у тебя есть еще? Смотри, не принимай без меня, ладно?»

До назначенной встречи оставалось еще около четверти часа. Я отправился в ванную смыть пот, кативший с меня градом; пол, стены, потолок – все было отделано мрамором. Я выкурил две сигареты. В кармане у меня по-прежнему болтался листок с номером телефона, который дал мне бомж, листок был совершенно измятый, и мне показалось, что я храню его как какой-то фетиш.

Чайный салон, куда меня направили, имел мало общего с кафе, находящимся в бельэтаже моего дома, где Ягуши лакал свое пиво. Число официанток намного превышало количество столиков, ни у одной из них не было крашеных волос или, скажем, желтых передничков с красными тесемками, завязанными на талии, передвигались они бесшумно, не производя того смачного скрипа губчатыми подошвами тапочек, потому что не носили их. Тысяча пятьсот иен – любой горячий напиток, с обязательным маленьким печеньицем, две тысячи стакан свежевыжатого апельсинового сока, который вам подавали на подставке с колотым льдом. Dry curry в моей забегаловке стоил семьсот пятьдесят. Я взял один чай «Orange Pekoe», который мне подали в чашке веджвудского фарфора. С назначенного времени прошло уже минут двадцать, однако никакой женщины, которая хоть приблизительно походила бы на ту, которую я ждал, не появилось. «Никого похожего», – пробормотал я, пытаясь представить себе эту женщину. Я понял, что имел о ней довольно смутное представление – психологический портрет, составленный, так сказать, по голосу. Как она одевалась? Какая у нее могла быть прическа? Худенькая она была или, скорее, наоборот? Без понятия.

Одна из официанток в блузе с длинными рукавами, какие обычно носят пианистки или артистки, проскользнула между столиками, дернув маленький колокольчик и подав мне подносик с карточкой, на которой значилось: «Мистер Миясита». Я чуть было не вскинул руку, порываясь закричать, как ученик, который раньше остальных нашел ответ на вопрос, заданный учительницей, но сдержался и лишь улыбнулся, ограничившись незаметным жестом благодарности, когда наши взгляды наконец встретились. Она протянула мне беспроводной телефон, грациозно поклонившись, причем так, словно собиралась расстегнуть мне ширинку, достать его и сделать мне приятное.

– Я сняла номер. Вы не могли бы подняться ко мне? – сказала женщина, назвав номер апартаментов.

Я постучал. Дверь открылась, и, думаю, я никогда не забуду лица, которое увидел в проеме. Я передумал и перечувствовал все на свете, прежде чем увидеть его. Я не знал, что испытаю сейчас, если, зная ее необыкновенный голос, увижу самое заурядное лицо, – облегчение или разочарование. Наверное, и то и другое вместе. Я почувствовал, что мой бешеный пульс понемногу падает. Женщина была немного худовата, выше меня ростом и не носила высоких каблуков. Одета она была в яркий костюм из гладкой материи, конечно же, хорошего качества, который сидел на ней превосходно, сшитый, естественно, на заказ. Кажется, это не было изделие какой-то известной марки, хотя я в этом деле пока не эксперт, однако у вас непременно складывалось впечатление шика и роскоши. Запах ее духов тоже был очень изысканный, мне показалось, что голос этой женщины, ее манера говорить – все в ней было, как костюм, «надето» специально. Волосы были коротко острижены, как у моделей в модных журналах. Она достала сигарету из бордового чехла крокодиловой кожи, какую-то коричневую, без фильтра, и затянулась, медленно выпуская дым. Правая щека у нее казалась немного припухшей. Накрашена она была лишь слегка, неброский цвет помады…

– Спасибо, что пришли. Меня зовут Катаока. Кейко Катаока.

Я никак не мог отвести глаз от ее лица, хотя она уже предложила мне кресло с широкими подлокотниками – вероятно, антиквариат.

– Это становится навязчивым, почему вы так смотрите на меня? Вы заставите меня покраснеть. Хотите чего-нибудь выпить? В холодильнике есть пиво, или, может быть, предложить вам виски? Я сама не пью. Налью себе чаю. А вы располагайтесь, прошу вас.

Я был потрясен еще сильнее, чем когда услышал ее по телефону. Она была гораздо моложе, чем я предполагал. Она села в кресло, положив ногу на ногу. Чем дольше я смотрел на эту женщину, медленно выпускавшую дым французской сигареты, тем сильнее становилась моя уверенность, что ей не больше двадцати пяти. У нее были маленькие и очень узкие глаза в форме полумесяца, которые она щурила время от времени очень сильно, вероятно, из-за близорукости. Подбородок был вылеплен восхитительно, плавно переходя в дуги щек. Я не заметил в этом лице ни малейшего высокомерия, напротив, видел одну лишь утонченность. Когда она говорила или меняла положение, ее лицо выражало бесконечное множество нюансов, дополнявших ее движения. Раздражение, грусть… стоило ей слегка нахмурить брови, и выражение ее лица едва заметно менялось. Это была не та женщина, которую можно увидеть на телевидении или на страницах журнала «Gravia», вряд ли вы столкнулись бы с ней, выходя из ресторана, где подают одно лишь вязкое dry curry. Я стал размышлять о том, как мужчина может защититься от подобной женщины, если она вдруг им заинтересуется. Я попытался представить ее себе обнаженной, заигрывающей, но мое воображение отказывалось играть в эту игру. Напрочь, глухо. Я не мог ничего поделать.