Поколение Lost

– Что это? – отпрянула она, собираясь захлопнуть дверь, но гость проявил настойчивость и, сунув ей в руки сверток, сказал:

– Это васе.

– Здесь нет никакого Васи! Он уже ушел!

– Нет, не Васе, а васе, васе! – загадочно сказал мужчина и, засунув руки в карманы кургузой кожаной куртки, удалился.

С опаской заглянув в пакет, Валентина обнаружила свой недавно утерянный, как ей казалось, навсегда бюстгальтер, любовно свернутый чьими-то заботливыми руками. Теперь нетрудно было догадаться, что «васе», ошибочно принятое ею за мужское имя, – это притяжательное местоимение «ваше» в устах азиата, чей голосовой аппарат в принципе не был приспособлен для воспроизводства причудливых небно-зубных звуков великого и могучего. Тайной для Валентины оставалось лишь то, каким образом незнакомец определил принадлежность столь интимного предмета туалета. Недоумевая, она бросила уже оттаявшее кружевное содержимое пакета в стиралку и присела на диван, рассеянно прислушиваясь к бормотанию телевизора.

На экране политики разных мастей, игнорируя устроенный ими же конец света в собственной стране, с фанатизмом отверженных обсуждали воображаемые невзгоды соседнего народа, неосмотрительно выбравшего другой вектор развития и оторвавшегося наконец от материнской титьки старшего брата…

Когда разбуженный в неурочный час звонок, захлебываясь и хрипя от негодования, опять заверещал, задремавшая Валентина вскочила, забыв об опасности высокого давления для своих изношенных, истончившихся сосудов, и, намереваясь твердой рукой перекрыть поток незваных посетителей, рывком открыла дверь.

Давешний азиатский гость, видимо решивший разыграть второй дубль ознакомительной короткометражки, в добродушной улыбке раздвинул синюшные, почти черные губы и протянул ей проклятую удочку трижды проклятого Карпа, так некстати оброненную ею сегодня вечером, и снова сказал:

– Это васе.

Валентина затряслась от неконтролируемого нервного смеха и, вцепившись в шероховатое дерево дверного косяка, с трудом удержала бившееся в конвульсиях тело в приличествующем гомо сапиенсу вертикальном положении. Бросив окаянную удочку в угол, маленький мужчина в джентльменском порыве кинулся к женщине и, схватив ее за талию, крепко прижался к пышному телу, положив черную как смоль голову на большую грудь, которая ходила ходуном наподобие печально знаменитого исландского вулкана с непроизносимым названием перед очередным разрушительным извержением. Не видя никакого противодействия со стороны огорошенной от неожиданности Валентины, он поднял к ней смуглое лицо и, мило оскалив редкие зубы, сказал:

– Ты мне оцень нравиця…

За Глафириной дверью раздалось красноречивое шуршание, и Валентина, очнувшись, решительно стряхнула с себя незадачливого кавалера, как неудачно спикировавшего с потолка черного паучка, и, захлопнув перед его носом дверь, упала на диван и зашлась от гомерического хохота. Она уже слышала такое грамматически опрометчивое признание – слово в слово – в те незабвенные времена, когда сладкоголосая птица юности беззаботно щебетала в серебристой листве тополей, вольготно раскинувших ветви над ее родительским домом…

Глава 8

Школьный драмкружок ставил пьесу на военную тематику, и бесспорный артистический талант Валентины предопределил ее роль в этой постановке – она играла бесстрашную партизанку, противостоявшую оккупантам. Схваченная по доносу местного предателя, отвергнутого ею когда-то и до сих пор строившего ей козни соседа, она томилась в мрачных застенках нацистской полиции, ожидая неминуемой казни.

На допросы ее водил охранник-гестаповец – эта проходная эпизодическая роль без всяких кастингов досталась второгоднику из параллельного 10 «Б». Верзила с высокими арийскими скулами, холодными голубыми глазами и совершенно белыми, выжженными солнцем волосами (следствие летней подработки в качестве помощника местного пастуха) как нельзя лучше подходил для этой роли.